Варяги и Русь

Ольга никогда не обращалась к Гульде ни за советами, ни с просьбами поворожить о будущем. Киевская княгиня не познала ещё Высшего Существа, да никогда и не думала познавать Его, но всё-таки относилась к Нему, этому Высшему, Неведомому Существу, с почтением и в душе глубоко презирала и Перуна, и других истуканов, видя в них не могучих властителей таинственных сил природы, а жалкое создание рук человеческих. Кроме того, от обращений к старой Гульде удерживал киевскую княгиню страх. Гульда никому и никогда не предсказывала хорошего. Все её пророчества были мрачны. Она как будто и знать не хотела того, что в жизни существуют не одно только горе, беды да несчастья, а есть и радость, есть и добро. Всё это словно не существовало для старой колдуньи, будто забыла она обо всём этом и сулила всему живущему одну только смерть.

Поэтому-то Ольге и не хотелось идти на поклон к ворожее.

И так тосковала она, и так разрывалось на части её сердце, чтобы мучить его ещё вестями о будущем горе...

Не раз Ольге её приближённые боярыни напоминали о Гульде.

   — Ты бы, княгинюшка наша, — говорили ей, — чем понапрасну сердце томить, наведалась бы к Гульде.

   — Боюсь я...

   — Чего бояться-то... Не маленькая ты у нас, да и Гульда не кусается...

   — Знаю я это, подруженьки милые, да вот я чего боюсь: только одно дурное Гульда предсказывает, а дурного у нас с князем и так видимо-невидимо...

— Ну, это ты, княгинюшка, судишь не так... Гульда дурное да беды всегда предсказываем, а когда хорошо человеку в грядущем, молчит она... Вот поэтому узнать и можно, что человека ждёт: напасть или радость.

Она всё же решила наведаться к старой колдунье.

Послала Ольга сперва к Гульде свою любимую боярыню Сфандру, жену Улеба, близкого боярина Игорева, чтобы узнала та, как и когда к старой прорицательнице киевская княгиня наведаться может. Та вернулась и сообщила, что будет Гульда ждать Ольгу в первую ночь новолуния, но непременно одну. Должна княгиня, если что узнать от неё хочет, прийти к ней тайно, чтобы никто, даже самые близкие, не знали, когда она пойдёт. Но позабыть должна была Ольга при этом, что она всевластная повелительница, должна прийти она, как самая простая смердка приходит, одна-одинёшенька, только на этом условии соглашалась старая Гульда приподнять пред княгиней завесу грядущего.

II

Настало новолуние.

С утра дня, предшествовавшего ему, княгиня была точно сама не своя. Она, обыкновенно ласковая, приветливая, покойная, вдруг, казалось, без всякой причины начинала волноваться, сердиться, то вдруг затихала и глубоко задумывалась...

   — Чтой-то с княгинюшкой? — беспокоились её близкие боярыни.

   — Грустит о чём-то — туча тучей...

   — Как не грустить! О князе ни слуху ни духу...

   — Чего он в самом деле! Хоть бы весточку какую ни на есть послал...

   — Да, может, княгиня-то что и получила от него...

   — Был бы гонец из княжеской дружины — всем бы нам известно было.

   — И в самом деле, никого в Вышгороде чужого не видно.

Вышгород был уделом киевской княгини и Ольге был отдан ещё Олегом в виде приданого. Впрочем, в Вышгороде княгиня бывала редко. Её присутствие необходимо было в Киеве. Когда Игорь ушёл в поход, Ольга перевезла в Вышгород своего маленького сына Святослава, при котором неотлучно находился его воспитатель воевода Свенельд, В Киеве за князя оставался сподвижник Олега скандинавский ярл Асмут, сумевший привлечь к себе сердца и преданность и буйных варягов, и славянских воинов.

Асмут и Сбенельд — варяг и славянин — были очень дружны между собой. Оба они, относясь холодно к Игорю, боготворили маленького Святослава.

Особенно любил мальчика, как своего сына, воевода Свенельд.

   — Огонь, а не дитя, наш княжич, — говорил он, любуясь своим питомцем, — он будет истинным русским князем, наследником и достойным преемником Вещего Олега и славного Рюрика.

   — Это и теперь видно, — подтверждал слова Свенельда Асмут, — наш Святослав — настоящий варяг... Он настоящий воин.

В самом деле, маленький Святослав в свои 12 лет был высок не по летам, с сильно развитой мускулатурой, высоким открытым лбом, ясным взглядом серых, выражавших ум и энергию, глаз, отрывистой речью, как бы и теперь уже свидетельствовавшей о привычке повелевать. Этот ребёнок невольно привлекал к себе сердца славян, и варягов.

   — Вот перед кем будет дрожать Византия, как дрожала она перед Олегом, — говорили варяги, любуясь молодым князем, когда он вместе с Свенельдом проезжал по Киеву.

   — Не в отца он у нас!

   — Славу для славы, а не ради наживы будет любить!

Конечно, Ольга знала об этой любви к её сыну, и её материнское сердце могло только радоваться этому.

Собираясь к Гульде, Ольга намеревалась спроситл у неё и о будущем сына.

Как только наступил вечер, из ворот Вышгорода незаметно выскользнули две женские фигуры. Это были княгиня Ольга и Сфандра.

Лачуга Гульды стояла на полпути из Киева до Вышгорода. Там к самой воде спускалась роща вековых деревьев, и среди них стояла лачуга Гульды.

Не доезжая до жилища Гульды, Ольга спрыгнула с коня.

   — Теперь я одна пойду, — сказала она Сфандре. — Подожди меня здесь...

Ольга оставила Сфандру и пошла, невольно поддаваясь очарованию тихой лунной ночи.

Вдруг послышались какие-то звуки.

Ольга стояла и слушала. Плавные звуки так и лились в душу. Прямо перед Ольгой возвышался невысокий холм, какие насыпались обыкновенно на месте погребения князей. На вершине этого холма стояло небольшое деревянное строение, осенённое восьмиконечным крестом.

Ольга сразу узнала это место.

«Это могильный курган над Аскольдом и Диром, — вспомнила она, — тут христиане; они, вероятно, совершают служение своему Богу, и мне нечего бояться... Эти люди кротки и незлобны. Они неспособны причинить зло. Я в полной безопасности, если бы даже они и увидали меня. Однако я заблудилась! Мне придётся довольно далеко возвращаться к Гульде».

Вспомнив о христианах, Ольга в тот же момент вспомнила и о том, кто оставил светлые воспоминания в её юности, — о старике Велемире. Ведь и он также был христианином! Теперь случай опять приводил Ольгу к этим людям.

Княгиня знала, что в Киеве живут много христиан. Никогда никаких смут и мятежей они не затевали, исправно платили подати, отдавали людей в княжеские дружины, и потому последователей Христа в Киеве не только не стесняли, но даже любили. Были они и при Олеге. Вещий правитель безразлично относился к вопросам религии.

Игорь точно так же относился к христианам, вернее, не обращал на них ни малейшего внимания.

Ольга всё это прекрасно знала. У неё давно уже было желание ознакомиться с учением, которому следовали эти люди. Теперь, когда Ольга очутилась так близко от храма христиан, ею овладело непреодолимое желание взглянуть, как они молятся. Ольга пошла к ярко освещённому храму. Она увидела, что он полон молящимися. Совершалась полунощница, и киевские христиане, отличавшиеся всегда богомольностью, никогда не пропускавшие никаких служб в своей единственной в то время церкви, заполнили храм.

Молившихся было так много, что церковь не могла вместить всех.

Княгиня, не боясь, подошла, но никто из молившихся не обратил на неё внимания, все были увлечены службою Тому, Кого они, познав ещё недавно, полюбили своими простыми сердцами.

Сперва Ольга хотела войти в храм, но что-то удержало её от этого.

«Зачем я буду смущать этих людей, — подумала она, — ведь они не идут к нам, когда наши жрецы приносят жертвы Перуну, Волосу... Они, поступая так, доказывают этим, что относятся с уважением к вере других, потому и я, княгиня, так же должна собою являть пример целому народу, отплатить тем же и им и не мешать им молиться, как предписывает им их вера».

Ольга остановилась около окна и заглянула внутрь храма.

Там царил таинственный полумрак, только яркие огоньки свеч, теплились перед ликами святых.