Ольга, княгиня зимних волков

– Судьбе повинуются все, даже князья! – Сверкер усмехнулся почти весело. – И если боги решили, что моя дочь слишком долго ждет своей судьбы, они могли и помочь ей.

– И что же ты будешь делать, когда твой неведомый зять пришлет вино и подарки? Примешь их? Или скажешь, что это беззаконное похищение и ты не признаешь такой брак?

– Разве я хочу, чтобы меня прокляли боги? А это непременно случится, если я вздумаю разлучить супругов, которых подарила друг другу священная ночь Купалий. В ночь свадьбы богов любой брак законен, пусть даже без одобрения родичей. И я не возьму на себя так много, чтобы спорить с судьбой. Вот ты на моем месте решился бы на это?

Альдин-Ингвар в замешательстве промолчал.

– Я не решусь, – окончил Сверкер. – И если боги и правда послали моей дочери мужа, я не стану противиться их воле!

Князь Зоремир Дивиславич остался без матери отроком одиннадцати лет. И за минувшие с тех пор пятнадцать лет в племени зоричей Дожинки всего однажды справляли как положено – в ту осень, когда Дивислав после многолетнего ожидания взял наконец вторую жену. И пусть не ту, которую ждал, однако в том году было кому командовать жницами, освященным серпом срезать первые пучки колосьев, а потом вязать последний сноп, заплетать «велесову бороду» на краю поля и возглавлять дожиночные жертвоприношения и пиры. Но та же осень принесла зоричам величайшую беду – набег Ингвара киевского, сражение, гибель князя Дивислава, разорение городка, пленение молодой княгини и детей. На берегах Ловати до сих пор считали года «от Ингварова набега» и «по смерти Дивислава».

Годов этих набежало ровно двенадцать, когда боги вновь повернулись к племени зоричей лицом. Многие были недовольны тем, что на время Купалий князь покинул родные края, однако все изменилось, когда он вернулся. Князь Зоремир привез молодую жену, которую объявил своей княгиней! Откуда она взялась, он не отвечал, только смеялся. Тем не менее был устроен свадебный пир, на котором молодая была провозглашена законной женой князя и матерью племени. По обычаю, исполнялась песнь о князе Зоре, прародителе зоричей, который добыл себе в жены берегиню Ловатицу. Все видели, как смущена была молодая княгиня, и пошел слух, будто она тоже нечеловеческого рода.

– Да она того… не из русалок? – будто бы в шутку спросил Славигость, один из старейшин.

– Может, и так! – весело отвечал Зорян. – В лесу нашел, а там, кроме русалок, в ту пору никого не было. Боги мне ее послали, устав на мое злосчастие глядеть.

В жену-русалку не все хотели верить, но княгине дали имя Миловида, напоминающее имя матери Зоряна, Всевиды. И это подкрепило убеждение, что до этого у нее вовсе никакого человеческого имени не было.

Впрочем, кроме этого, попрекнуть княгиню было нечем. Все сходились на том, что она приветлива и очень хороша собой – круглолицая, румяная. На свадьбе и на зажиночных обрядах князь сиял, будто солнце, глядя на жену с неподдельной гордостью и восхищением. Она не принесла никакого приданого: как настоящую русалку, жених привез ее в одной купальской сорочке, – и ту, как видно, с березки снял. Но теперь ей достались все паволоки и уборы, накопленные Зоряном на этот случай за многие годы. Бабы Зорин-городка немедленно были посажены шить, и скоро у молодой княгини появились сорочки с шелковой отделкой, вершники, поневы, сороки и прочие уборы, а еще яркие ромейские платья и белые шелковые убрусы.

В Зорин-городке и округе царило ликование. Князь без княгини – все равно что ночь без дня, зима без лета. За пятнадцать лет люди привыкли к этому несчастью, которому не предвиделось конца, но теперь все ходили веселые, будто новобрачная пара появилась в каждой избе. Хромающее племя вдруг встало на две ноги. Все знали, что в последние двенадцать лет им мешал обрести это счастье киевский князь; теперь везде говорили, что сами боги помогли Зоряну, а значит, судьба отныне на нашей стороне. Зорян не сватался к дочерям знатных людей, а значит, не нарушил уговора с Ингваром киевским, однако теперь у него есть жена, достойная быть матерью будущих зоричских князей.

Лето пролетело незаметно. Приближались Велесовы дни – окончание жатвы. И в один из тех дней, когда на полях вдоль реки уже стояли «велесовы бороды», украшенные цветами и яркими лентами, с верховий Ловати в Зорин-городок прибыл ладожский воевода Альдин-Ингвар.

Его здесь видели неоднократно и знали довольно хорошо. Тем сильнее зоричей удивило его поведение.

Впрочем, первый приступ удивления они испытали, когда увидели, что князь Зорян вышел встречать знатного гостя один – без жены. Вместо нее возле Зоряна стояли на причале две нарядные бабы, одна молодая, вторая постарше, – жены Сороги и Гуди, взятые уже здесь, из местных родов. Одна держала на вышитом рушнике корец меда, другая свежий каравай из нового зерна.

Вот лодьи подошли, с княжьей бросили на причал канат. Сам Альдин-Ингвар стоял на носу, поставив ногу на борт и держась за штевень. В светлом кафтане с золотистой отделкой, в красном плаще, затканном узорами, в шапке желтого шелка он был хорош, будто Месяц Месяцович. Однако на встречающего его хозяина он посмотрел без улыбки и внимательным взглядом окинул обеих женщин по сторонам от Зоряна.

Вот он соскочил на причал, вслед за ним сошли его люди. Зорян вышел вперед и протянул руку, готовый приветствовать гостя. Две женщины тоже подошли, собираясь предложить ему меда и хлеба, однако он окинул их выразительно-удивленным взглядом и даже слегка попятился.

– Что такое, Ингорь Акунович? – спросил озадаченный Зорян, все еще держа перед собой руку для приветствия. – Ты не хочешь со мной поздороваться?

– Не очень-то ты любезно встречаешь меня, – ответил Альдин-Ингвар.

– Не очень-то любезно? – Зорян переменился в лице и положил руки на пояс. – Чем ты недоволен?

Далеко не каждому гостю он оказывал честь встретить его прямо при сходе с лодьи. Альдин-Ингвара он знал как человека не высокомерного и не мог вообразить, в чем тот сейчас увидел нелюбезность. Но екнуло сердце, подсказывая: Альдин-Ингвар знает за ним вину.

– Я не приму приветственную чашу от этих женщин, – Альдин-Ингвар кивнул на двух баб, – в то время как у тебя имеется жена! Почему ты не попросил твою княгиню встретить меня? Я достаточно в славе, чтобы меня встречала хозяйка дома. Может быть, у тебя есть причины ее от меня прятать?

Зорян перестал улыбаться и стиснул зубы. Проклятый варяг смотрел в корень: причина была. Сверкер рассказал, что весной Альдин-Ингвар несколько раз видел Ведому в Свинческе и сразу узнает ее, если она попадется ему на глаза. И хотя рано или поздно родичам Ингвара киевского предстояло узнать о новом родстве Сверкера и Зоряна, оба надеялись, что это случится попозже.

О том, кто такая на самом деле княгиня, Зорян рассказал только самым знатным из гостей на свадьбе: старшему словенскому князю Требогостю и малым ильменским князьям – Селимиру из Люботежа и Своегостю из Житобужа. Даже для Видогостя из Будогоща происхождение молодой осталось тайной: его жена приходилась сводной сестрой самой Эльге киевской, и никто не мог предсказать, на чью сторону встанет Видята.

Князья понимали, что означает женитьба Зоряна. Родственный союз соединил зоричей на Ловати и Сверкера на верхнем Днепре – владык, чьи земли лежали между южными и северными владениями Ингвара киевского. Если бы к союзу этих двоих присоединились ильменские словене, то образовался бы кулак, которым можно было бы вышибить прочь сперва полуночных варягов – волховецких и ладожских, – а потом и самого Ингвара. Но это было слишком большое дело, чтобы решить его так сразу. Князья пообещали подумать, поговорить со старейшиной.

Полностью поддерживал замысел совместного похода на варягов только Гостомысл, младший брат Требогость, но его старшие братья так сразу решиться не могли. Зорян и Гостомысл много говорили о будущем: о войне, которая избавит их земли от варягов и принесет им самим славу в веках. Оба сходились на том, что поход можно назначить уже на эту зиму. До ближайшей его цели – Волховца за устьем Волхова – было рукой подать: лишь озеро перейти. Оттуда на свадьбу зван никто не был, но Зоряна и не связывала дружба с Тороддом сыном Ульва, который замещал там своего старшего брата, живущего в Киеве.