Ольга, княгиня зимних волков

Зорян, тоже в кольчуге и похожем варяжском шлеме, шагнул ему навстречу. На блюде зеленой травы их было только двое, но по окружности его плотно обступила толпа; те, кому было плохо видно, даже зашли со стороны реки и наблюдали за началом поединка, стоя по колено в воде. Повисла тишина, как будто все эти сотни людей, ладожан, зоричей и проезжих, затаили дыхание. Совсем не так, как в тот день двенадцать лет назад, когда судьбу племени в шуме яростной битвы решали дружины Дивислава и Ингоря киевского.

Женщина в первом ряду толпы была только одна – Деляна. Среди дорожных плащей, прикрывающих кольчуги, она выделялась ярким красным платьем и белым шелковым убрусом с серебряной вышивкой, будто цветок, брошенный на серые камни. Зорянова княгиня не пришла, и это показалось ладожанам странным. Теперь-то ей зачем прятаться?

Противники сближались не торопясь, зорко следя за каждым движением друг друга. Перед лицом богов неуместны были бы насмешки, которыми в таких случаях пытаются вывести соперника из себя и подтолкнуть на опрометчивый выпад. Десять шагов… пять… три… Имея возможность выбрать сторону, Зорян встал так, чтобы восходящее солнце светило ему в спину, а сопернику – в глаза. «Это ему Сорога подсказал», – мельком отметил про себя Альдин-Ингвар.

Зорян внезапно сделал выпад, якобы целя под вздох, но тут же отдернул руки и ударил в ключицу – уже по-настоящему. Альдин-Ингвар отшатнулся, так что наконечник лишь скользнул по плечу и выдрал два-три кольца из кольчуги, и ответил мощным ударом в живот. Зорян тоже уклонился. Его новый удар Альдин-Ингвар принял на древко, отводя в сторону, и противники сошлись накоротке. Теперь они видели глаза друг друга в кольцах полумасок, слышали дыхание. Альдин-Ингвар отшвырнул Зоряна и тут же устремился на него, но тот устоял и длинным выпадом попытался достать его бедро ниже подола кольчуги.

Яркое утреннее солнце било Альдин-Ингвару в глаза, позволяя различать лишь темный силуэт врага и блеск шлема. Он не увидел опасность, а только почуял – подсказала кровь двадцати четырех поколений потомков Одина. Попади Зорян туда, куда метил – в крупную жилу на внутренней стороне бедра, – ему не пришлось бы даже добивать противника. Подождать немного – и тот сам истечет кровью, быстрее, чем его смогут перевязать.

Но Альдин-Ингвар почти увернулся, и наконечник копья задел бедро с внешней стороны. Пока не смертельно, но опасно. С такой раной он не сможет перемещаться и сделается легкой жертвой. Счет пошел на мгновения.

Перехватить копье для колющего удара Альдин-Ингвар не успевал. Однако раньше, чем Зорян успел отскочить, Альдин-Ингвар огрел его по голове древком, будто дубиной.

От мощного удара Зоряна, более легкого сложением, повело, и он упал на колени.

Вскрикнула толпа, будто впервые осознала, что вот-вот все это кончится чьей-то смертью.

Однако оружия Зорян не выпустил и даже, ошалело мотая гудящей от удара головой, попытался встать. Но Альдин-Ингвар не дал ему на это времени. Боясь, что раненая нога подведет, он не стал двигаться с места сам. Перехватив копье, он мощным броском метнул его, будто сулицу.

Слишком невелико было расстояние, чтобы не успевший подняться на ноги Зорян мог увернуться. Стальной наконечник ударил под ворот кольчуги, пробил ее и кожаный поддоспешник и вошел в тело прямо над сердцем.

Толпа вскрикнула снова и покачнулась. А ладожский воевода шагнул вперед, вырвал копье, вскинул его над головой обеими руками и со всей мощи, в нерассуждающем порыве боевой ярости и жажды победы, нанес последний удар, пригвоздивший противника к земле.

На миг все замерло – люди, земля, река. Солнце запнулось на своем пути вверх по небосклону, будто на миг испугалось идти дальше. А потом все это разом закричало, завопило, застонало, запричитало. Будто сама земля зоричей сотней и тысячей глоток рыдала над последним из своих князей. Кровь берегини Ловатицы текла в их жилах, и сейчас она возвращалась в породившую их землю.

Альдин-Ингвар снова поднял копье и отступил. Сознание медленно возвращалось к нему: только что он был не человеком, а воплощенным духом борьбы, великаном, готовым смести все препятствия на пути к торжеству. Но вот он опомнился, снял шлем, не глядя передал его кому-то, утер лоб, посмотрел на руку, будто проверяя, мокра она от пота или от крови. Вопль толпы казался шумом волн или криком птиц. Потом посмотрел вниз, на бедро, где по серой шерсти штанов уже растеклось широкое и длинное пятно крови.

Кто-то из своих побежал к нему с полотном для перевязки, приготовленным заранее. Гудя, Сорога, старшие из местных мужчин вышли в круг, дрожащими руками перевернули тело Зоряна. Проверили, не дышит ли, но лишь на всякий случай: и так было видно, что с такими ранами не живут. Кровь больше не текла и начала подсыхать на колечках кольчуги.

Толпа колебалась и бурлила: задние ряды напирали, желая увидеть побольше, выдавливали передних вперед, а те упирались, не смея подходить ближе к мертвецу. Кто-то уже протискивался на волю, торопясь разнести горькую весть.

Кто-то подал Альдин-Ингвару кувшин воды, блестящий мокрыми боками. Он наклонился; ему полили на руки, он умылся. Немного опомнившись, сообразил, что ему осталось сделать.

– Пусть приведут его княгиню. – Альдин-Ингвар взглянул на Гудю и Сорогу. – Я хочу ее видеть.

Два варяга не сразу обернулись, услышав его голос. Будто два резных столба, они стояли, не сводя глаз с тела Зоряна. Как бы там ни было, они прожили с ним в тесном соседстве двенадцать лет, вырастили его и невольно считали кем-то вроде общего им обоим приемного сына.

Будто разбуженные, они вздрогнули и переглянулись. Гудя сдвинулся с места и направился к городу. Их жены первыми подошли к телу и начали причитать; за ними подхватили и прочие бабы. Постепенно до всех доходило, что произошло. Молодой князь зоричей погиб, не оставив наследников. Когда пал их прежний князь Дивислав, у него было трое сыновей. А у Зоряна… Сыновья-то у него были, но все «холопкины робята». Если придется назвать князем кого-то из этих малолеток, это будет означать, что племя зоричей еще глубже окунется в неудачу и бесчестье.

Толпа волновалась все сильнее. Сквозь горестные женские крики стали побиваться негодующие мужские. Альдин-Ингвар отошел от площадки поединка и встал перед своей дружиной. Он знал, что находится на чужой земле, где сохнет политая им кровь последнего князя, но сохранял спокойствие. Без князя зоричи не посмеют возмутиться. Это все равно что лезть в бой, не имея оружия. И как безоружный не выстоит против воина с мечом, так толпа без вождя беспомощна перед дружиной с князем во главе.

– Вот оно как… повторилось… – пробормотал Сорога. – Кто же теперь… – Он поднял глаза на Альдин-Ингвара. – Кого же мы теперь…

– А никого. Что здесь будет дальше, решит мой родич Ингвар. А до тех пор, думаю, его брат Тородд станет здесь распоряжаться от его имени. Я посоветую ему оставить вас с Гудей на месте. Полагаю, вы справитесь. Вы ведь хорошо знаете все местные дела и здешних людей.

Этим Альдин-Ингвар напомнил Сороге, по чьей воле они с Гудей здесь оказались. Тот безучастно кивнул. Стало быть, холопкиных робят в князьях не будет. За два поколения княжеский род Зоричей у него на глазах ушел в Закрадье. Казалось бы, ему-то что? Он родился в Киеве, от матери – радимичской полонянки и отца – хирдмана Олега Вещего. По воле Ингвара Улебовича двенадцать лет назад очутился здесь, на Ловати, здесь женился, прижился, обзавелся детьми и родней… Кто он теперь был – радимич, варяг, зорич? Русь – одно слово. И эта русь, которой требовался весь простор между Варяжским морем и Ромейским, безжалостно выдавливала всех тех, кто торчал из земли, будто старый корень, и попадался ей под ноги. Когда готовят ниву, корни рвут из земли, чтобы не мешали пахать…

– Идет! Идет! – загомонили вокруг. – Вон она! Княгиня…

При виде женской фигуры возле Гуди бабы заголосили громче. Княгиня шла медленно и молчала. На ней был нарядный убор молодухи – веселая игра белого и красного цвета. Лицо ее под убрусом было таким же белым. Она не поднимала глаз, будто боялась взглянуть прямо перед собой.