Подвиг Антиоха Кантемира

Короля, однако, послы могли видеть ежедневно, когда он жил в Компьене, или по вторникам, когда он находился в Версале. Им разрешалось смотреть процедуру одеванья короля, туалет королевы и даже стоять в столовой, когда они обедали и ужинали. Но беседы и тут не возникало. Король мог спросить одного, другого посла о каких-нибудь пустяках, но задать вопрос ему строго запрещалось. Однажды и навсегда почтив доверием кардинала де-Флери, своего бывшего воспитателя, а теперь первого министра, король больше не вникал ни во что.

В таких обстоятельствах Кантемир, естественно, не ждал больших успехов от своей дипломатической миссии и был готов столкнуться с непониманием при французском дворе жизненных интересов России и нерасположением к себе как ее полномочному представителю. Так оно, в сущности, и вышло. Министры, король Людовик XV и королева Мария, отцу которой, Станиславу Лещинскому, русские войска воспретили вновь занять польский престол, — каждый из них недоброжелательно отнесся к приезжему из России князю, и понадобились время, ум и обаяние Кантемира, чтобы завоевать доверие руководителей французской политики и даже иногда вступать в беседу с королевой, что впервые произошло, правда, лишь через год после его приезда.

Свою первую аудиенцию у короля Франции Кантемир получил 23 января 1739 года в Версальском дворце. Он прибыл в собственной карете, которая сопровождала его из Англии.

Охотничий домик, построенный в 17 километрах от Парижа, в Версале, Людовиком XII, внук, Людовик XIV, превратил в роскошный дворец и часто наезжал туда. Сын его, Людовик XV, жил там постоянно. Залы, комнаты, галереи огромного здания, церковь, театр были красиво убраны, обставлены модной мебелью, завешаны гобеленами. Затейливые узоры паркета прикрывали восточные ковры.

В центральной части дворца, за первыми стеклянными дверями слева, находились кабинет и спальня короля. Входили туда через прихожую, в двери которой вставлено было небольшое круглое окошко — "бычий глаз", в него поглядывали придворные, ожидая утреннего выхода короля.

Правое крыло дворца называлось министерским.

В двадцати залах нижнего этажа была развешана коллекция картин, а верхний занимали государственные служащие, сотрудники министерства. Им предоставлялись также дома в городке Исси-ле-Мулино. Именно там помещался кардинал Флери со своим штатом, уезжая из Парижа.

У парадного входа во дворец Кантемира встретил посольский вводитель — так называлась эта придворная должность — Сентот. Он раскланялся, распахнув стеклянную дверь, охраняющуюся двумя гвардейцами, и жестом пригласил следовать за собой.

Король стоял посреди своего кабинета без шляпы. Справа от него находился кардинал Флери, слева — статс-секретарь Амело. Кантемир, держа в одной руке верительную свою грамоту, а в другой шляпу, поклонился. Стоя в трех шагах перед королем, он произнес краткую речь и протянул верительную грамоту. Людовик XV, бледно улыбаясь, взял бумагу, передал ее Амело и едва слышно произнес несколько слов. Кантемир еще раз отдал поклон и, не поворачиваясь спиной, пошел к двери.

Потом он побывал с визитом у королевы, дофина, королевских дочерей — и возвратился в Париж.

Французским дипломатам Россия представлялась большим ребенком, который, явившись на свет, не умеет еще пользоваться руками и ногами, не догадывается, как может употребить свою силу, и оттого позволяет командовать собою сборищу датчан, пруссаков, вестфальцев, голштинцев, ливонцев и курляндцев, то есть немцам, как их называют русские. Венский двор, постоянный соперник французского, умеет подчинить правительство России своему влиянию — почему этого не может достичь и король Франции?

Из такого понимания обстановки возникала идея привлечь Россию на сторону Франции, для чего, если понадобится, сменить ее правительство. Перевороты в этой северной дикой стране обычное дело, и еще одно выступление гвардии там никого удивить не сможет. А чтобы удачно выбрать день и час, предотвратить возможное сопротивление, подготовить наибольшее число сторонников новой ориентации — от Вены к Парижу, — нужен свой человек в Петербурге. Пусть там за всем наблюдает, обо всем узнаёт, вербует друзей французам и почаще докладывает.

Назначенный послом в Петербург граф Вольгренан вовсе не торопился с отъездом из Парижа. Между тем русское правительство требовало от Кантемира скорейшей отправки в Петербург французского посла. Он просил кардинала Флери поторопить Вольгренана, недели ожидания складывались в месяцы и наконец кардинал, наскучив ждать боязливого посла, распорядился направить в Россию маркиза Шетарди, освободив его от обязанностей посланника в Пруссии.

Иоахим Жак Тротти маркиз до ля Шетарди — ему шел тридцать пятый год — был весьма ловкий интриган, сумевший приобрести широкое, но поверхностное представление о политике европейских держав, человек смелый, нахальный, на решения быстрый. Дипломатическую деятельность, в духе времени, он вел, опираясь на услуги шпионов, платных и бесплатных агентов, выпытывая сведения у знакомых и незнакомых, подслушивая, когда удавалось, и прочитывая письма, если доводилось их перехватывать. При этом о себе держался самого высокого мнения, а людей страны, где исполнял свою службу, презирал.

Перед поездкой в Россию Шетарди несколько лет состоял в должности полномочного министра Франции при дворе короля Пруссии Фридриха-Вильгельма. Бойкий и разговорчивый, он вносил ириятиое оживление в однообразную и скучную жизнь берлинского монарха, наследный принц, будущий Фридрих II, насколько мог, полюбил его и говаривал, что возьмет Шетарди к себе министром.

Оценить его способности поводы были. В 1734 году, когда свергнутый польский король Станислав Лещинский пытался вернуть свой престол, а правительство Франции старалось ему помочь, Шетарди сумел уговорить короля Пруссии дать приют бывшему государю Польши, когда тот, под натиском русских войск, переодетым бежал из Данцига.

Если Кантемир думал, что резвый Шетарди соберется в Россию скоро, он ошибся. Прежде всего Шетарди постарался увеличить свое денежное содержание, отчаянно торговался — и довел его до пятидесяти тысяч ливров в год, а считая на русские деньги — до десяти тысяч рублей. Затем стал набирать свою свиту, нанимать прислугу, делать закупки и наконец тронулся в путь.

Обоз не спеша из Парижа добрался до Берлина — и здесь Шетарди остановился надолго. Он был известен в городе, сам знал многих — и принялся ходить по гостям, хвастаться, обедать, пить шоколад, приглашая поехать с ним в холодную Россию, где можно достать хорошие и дешевые меха.

Когда Шетарди продолжил свой путь, с ним отправились двенадцать кавалеров, восемь духовных лиц, секретарь миссии, знаменитый повар Барридо с шестью помощниками, полсотни слуг и пажей. Десятки подвод повезли предметы домашней обстановки, личные вещи. Не желая терпеть недостатка в напитках, Шетарди захватил с собой в устланных соломой и тряпками ящиках сто тысяч бутылок вина различных сортов и среди них — семнадцать тысяч бутылок шампанского.

Король Франции Людовик XV вручил маркизу Шетарди перед его отъездом длинную инструкцию, смысл которой кратко мог быть выражен так: постарайтесь вытеснить австрийское влияние в России французским, не останавливаясь перед сменой правительства. Вам будут помогать сами русские. Немцы им надоели.

Но как найти в Петербурге этих русских? Шетарди знал только свой родной язык, и для объяснений с императрицей Анной Иоанновной и Бироном ему нужен бывал переводчик с немецкого. При дворе по-французски говорил князь Александр Борисович Куракин, другие вельможи этим языком еще не владели. А ведь французскому послу предстояли разговоры на такие тонкие и небезопасные темы, что чье-либо посредничество начисто исключалось.

Вино, по наблюдениям Шетарди, обычно служило верным козырем за столом опытного дипломата, но в России — есть же на свете такое государство! — оно для французского посла важного значения не получило. Русские вельможи и придворные пили охотно и очень много — запас бутылок, что замечал расчетливый хозяин, таял день ото дня, — но рассказывать не торопились и покровительства короля Франции отнюдь не искали. Вот когда признанный дипломат королевский посол маркиз Шетарди пожалел, что не учился языкам, хотя бы немецкому, что нетрудно было бы делать и Берлине!