Подвиг Антиоха Кантемира

В Петербурге серьезность обстановки оцелить не смогли и по-прежнему предписывали Кантемиру добиваться соглашения с Францией.

Пока шла переписка, Швеция начала войну с Россией и соседние монархи выражали восхищение смелостью юного короля шведов, который один на один схватился с "русским медведем".

Позднее Кантемир узнал, что 28 июля к посланнику России в Швеции Михаилу Петровичу Бестужеву пришел надворный канцлер со свитой и объявил, что его король в согласии с представителями сословий, или государственных чинов — духовного, дворянского, городского и крестьянского, — нашел себя вынужденным объявить российскому царю войну. Русский двор не уважал народные права, вмешивался во внутренние дела шведского королевства, чтобы сеять смуту, требовал установить престолонаследие, как ему хотелось, вопреки правам чиновников, говорил со Швецией языком высокомерным, неприличным меж государствами равными и суверенными. Кроме того, Россия прекратила вывоз хлеба в Швецию, хотя в другие государства вывозит. Есть также оскорбления, на которые надлежит отвечать только с оружием в руках. Таково злодейское убийство шведского капитана Синклера, лежащее на совести русского правительства.

Бестужев принял шведский манифест и тотчас отправил его с курьером в Петербург. Через несколько дней ему прислали ответный манифест императора Иоанна VI.

"Между неверными и дикими, бога не исповедующими погаными, — писал император, — не только между христианскими державами, еще не слыхано было, чтоб, не объявя наперед о причинах неудовольства своего или не учиня по последней мере хотя мало основанных жалоб и не требуя о пристойном поправлении оных, войну начать, как то действительно ныне в Швеции чинится…"

Кантемир получил этот манифест с очередной почтой и, под впечатлением полученных документов, отправился в Версаль, желая посмотреть, как будет вести себя с ним лукавый кардинал.

Флери ждал этого визита и был готов отводить упреки и возражения русского министра.

— Ах, мой князь, — поторопился он приступить к беседе, — как мы думали с вами, так и вышло. Какая жалость, какое безрассудство! Поверьте, князь, однако, что французский двор не принимал участия ни в каких движениях шведских чинов. Мы противники войны в любом ее обличье. Поверьте…

— Я верю, ваше преосвященство, — сказал Кантемир. — Отчего же все-таки французские солдаты отправляются в Баварию? Известно, что баварский курфюрст намерен занять Богемию и стать императором. Что же, Франция согласилась ему помогать, приняв участие в дележе австрийских владений?

— Нет-нет! — воскликнул Флери. — Я должен был разрешить эту переброску некоторой части нашей армии в Германию, чтобы предупредить английскую угрозу. Я знаю, каковы планы англичан. Господства на море им недостаточно, они хотят предписывать законы Европе и на суше. Если пока Англия молчит, в этом надо видеть успех передвижения французских войск. Верьте мне — я желал бы своею кровью купить возможность избежать всеобщей войны…

Сообщая о ходе переговоров с Флери, Кантемир в своей реляции подвел их итог:

"Нынешние здешние поступки довольно показывают, что всякое чувствование стыда на сторону отложено, нечаянная перемена во всем случиться может, и для того предосторожность всегда нужна".

Военные события развертывались в пользу России. Ее войска под командой генерала Лесси одержали победу над корпусом шведской армии. Были заняты крепость и город Вильманстрандт, захвачено более тысячи двухсот пленных, и среди них генерал Врангель.

В Париже это известие было встречено с огорчением, в Петербурге французский посол Шетарди заверял цесаревну Елизавету, что разгром корпуса шведам не страшен. Они сумеют перейти в наступление, свергнут правительницу Анну Леопольдовну, прогонят Остермана, Миниха, других немцев и передадут русский престол дочери императора Петра I Елизавете.

Регулярной служебной хроники Кантемир из Петербурга не получал, но некоторые новости до него доходили. Так, он прочел манифест шведского главнокомандующего графа Левенгаунта, в котором объявлялось, будто король начал войну, чтобы "избавить достохвальную русскую нацию для се же собственной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании и предоставить ей свободное избрание законного и справедливого правительства, иод управлением которого русская нация могла бы безопасно пользоваться жизнью и имуществом, а со шведами сохранять доброе соседство".

Очевидно было, что этот манифест встревожит правительство России. Если руководители его понятие "бесчеловечной тирании" могли относить лишь к герцогу Бирону, то чужеземными притеснителями они должны были ощущать и себя. Тем подозрительней и опасней казалось им поведение цесаревны Елизаветы, у которой часто бывали иностранный лекарь Герман Лесток и посол Шетарди да хаживали к ней и молодцы гвардейцы, унтер-офицеры Преображенского полка, располагавшегося по соседству. А это могло кое-что обозначать…

Были приняты меры. Айна Леопольдовна посоветовала цесаревне отказаться от посещений Шетарди и вместе с Остерманом приняла решение вывести 24 ноября из Петербурга полки гвардии в поход на шведов.

Этот приказ Елизавета Петровна и ее сторонники поняли как сигнал действовать. В ночь на 25 ноября цесаревна в сопровождении Воронцова, Разумовского, братьев Шуваловых прибыла на полковой двор преображенцев, где уже была собрана гренадерская рота, и крикнула солдатам:

— Ребята! Вы знаете, я дочь Петра Великого. Ступайте за мной!

По пути в Зимний дворец отряжались команды гренадер арестовать министров и сановников — Миниха, Остермана, Головкина, Менгдена, Левенвольде и других.

Караульная рота во дворце подчинялась приказаниям цесаревны.

Войдя в спальню правительницы, Елизавета разбудила ее словами:

— Сестрица, пора вставать!

— Как, это вы, сударыня! — пробормотала спросонок та, но, увидев солдат, горько заплакала…

И России началось новое царствование.

Свергнутый император Иоанн VI, пятнадцати месяцев от роду, и его семья — принц Антон-Ульрих, принцесса Анна Леопольдовна, их дети — были отправлены в ссылку. За ними, приговоренные к смертной казни и помилованные, выехали в Сибирь Остерман, Миних и другие дельцы прежнего правления. Участники дворцового переворота получили награды, ранее сосланные сановники были возвращены из отдаленных мест в Петербург и Москву. Старая администрация заменилась новой.

Великий канцлер князь Алексей Михайлович Черкасский двадцати дней не дожил до воцарения Елизаветы Петровны, и эта кончина отозвалась на судьбе Кантемира. Черкасский считал его почти что родственником, хоть и не высказывал никак своего расположения. Перенявший же у него заведывание иностранными делами Алексей Петрович Бестужев, отлично осведомленный о способностях Кантемира и о его авторитете в дипломатической среде и при каждом европейском дворе, королевском, республиканском или герцогском, Кантемира не признавал и не любил. Рескрипты, обращенные к русскому послу в Париже, приобрели характер выговоров, наставлений, насмешливых замечаний, что обижало самолюбивого адресата.

После смерти отца решилась наконец и участь дочери Варвары Алексеевны. За нее посватался и получил согласие Петр Борисович Шереметев, сын соратника Петра I фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, наследник огромного богатства, владельца десятков деревень и многих тысяч крепостных крестьян. Впрочем, человек он был скромный, невесте, затем жене, послушный. Крупнейшие состояния двух дворянских родов соединились, чтобы умножать доходы семей, молодожены заняли подмосковное имение Кусково и принялись его улучшать и украшать, как того требовали мода и хозяйственные расчеты — практическая жилка была у Варвары Алексеевны крепка.

Князю Кантемиру такой жилки не хватало, и он остался бедным и холостым, да ведь и умер-то скоро…