Сага о Хельги

В это время в сторожку вошел Бьёрн и сказал:

– Как только рассвело, стало видно, что из нашей усадьбы в горы отправляется отряд. С собой они ведут собак. Думаю я, не на зверей идут они охотиться.

Одд спросил Калле:

– Ты что‑нибудь знаешь об этом?

Тот ответил:

– Затем я и пришел, да вы своей перебранкой не дали мне сказать… Сначала Торвинд решил просто ждать, когда вы вернетесь обратно в усадьбу, потому как мы сказали ему, что вы отправились к твоим, Одд, друзьям на границу Опланда. Да только вчера волны стихли, и Торвинд решил послать обратно лодку с вестями о себе конунгу Олафу. Стали они выбирать из твоих лодок, какая понадежнее. И тут кто‑то из воинов позвал всех и показал на лодку, на которой к нам приплыл мальчишка. Он сказал, что узнал ее по желтой полосе на штевне. Тут Торвинд велел согнать всех нас и приказал связать всех мужчин. А потом приказал подвесить Эйно на воротах и стал его бить и спрашивать про лодку и мальчишку.

– И что же рассказал ему Эйно? – спросил Одд.

– Сначала Эйно молчал – не таков у тебя фогт, чтобы раскиснуть от пары оплеух, – продолжил Калле свой рассказ. – Но потом Торвинд велел привести старшего сына Эйно и сказал, что убьет его, если Эйно ничего не расскажет. Тут Эйно и рассказал, что мальчишка приплыл к нам накануне вашего отъезда. А о чем он с вами разговаривал, Эйно, мол, не знает, потому как никого из работников при том разговоре не было. Тогда Туранд подскочил к Кабану и что‑то ему зашептал, и Кабан разъярился, начал бить Эйно, так что тот потерял сознание. А когда успокоился, то приказал готовиться идти в горы.

– Он понял, что мальчишка нас предупредил, – сказала Ингрид.

– Да, но Хёгни не мог бы знать, куда они направятся дальше, если бы не подслушал весь разговор Торвинда с Харальдом, – возразил Бьёрн.

– Думаю я, Туранд понял, что Хёгни подслушивал и знает все и о поджоге церкви, и о том, куда Торвинд собирался отправиться дальше, – ответил Одд.

– Где же они нас будут искать в горах? – спросил Одд у Калле.

Тот повесил голову:

– За Эйно пришла моя очередь. И меня тоже били, но я ничего не говорил. – Он задрал рубаху и показал кровоподтеки и синяки. – Но тут Туранд привел мою младшую дочь и сказал, что отдаст ее воинам. А ведь ей нет еще и тринадцати! Не выдержал я такой пытки и рассказал, где вы прячетесь. Прости меня, Одд!

– Что ж, ты искупил свою вину, когда пришел нас предупредить, – ответил Одд. – Но не боишься ли ты, что за это Туранд тебе отомстит?

– Уже не боюсь, – ответил Калле. – Как только меня отвязали от ворот, шепнул я жене, чтобы ночью, как только стемнеет, все твои люди, кто еще оставался в усадьбе, были бы готовы уходить. Напоили мы наших сторожей крепким пивом, а потом я отвел всех к пещере Фафнира. Долго там не протянуть – слишком она мала, но день‑два прятаться можно.

– Пещера Фафнира – это небольшой грот у самой воды в полумиле от усадьбы, – объяснил Одд Бьёрну. – Все мы в детстве представляли, что в этой пещере дракон Фафнир стережет свое золото. Но в нем важно то, что с воды его не видно, а несколько переходов по мелководью собьют со следа собак.

Бьёрн ответил, что они там бывали с Сигрун, когда им хотелось уединиться. Одд рассмеялся и спросил, не там ли они сделали его маленького тезку. Сигрун покраснела, а Бьёрн ответил, что такое возможно, ведь с Сигрун они побывали в пещере Фафанира еще позапрошлой весной.

– А потом я пошел предупредить вас, ведь ночью сюда никто другой не дошел бы, – продолжил Калле.

Одд хлопнул его по плечу и сказал:

– Жаль мне, конечно, что знает теперь Торвинд, что мы близко, но ты поступил правильно, Калле. А что с Эйно? Жив ли он?

– Эйно жив, но у него сломано несколько ребер. Так что он долго не сможет свободно дышать. Мы еле дотащили его до пещеры.

– Принесем жертву богам, чтобы он поправился, – сказал Одд. – А теперь время собираться. Не успеет солнце подняться над горами, как будут они здесь даже без проводника. Нам надо уходить дальше в горы, а потом решить, перейти ли в Свитьод или идти в Викен и просить справедливости у конунга Олафа.

И они пошли дальше в горы, туда, где начиналась дорога в Опланд. Тропа поворачивала то влево, то вправо и очень медленно поднималась, так что, пройдя полмили, можно было подняться только на сто саженей ровно вверх. Скоро стало заметно, что Одду всё сложнее идти в гору на одной ноге. Бьёрн предложил ему сесть на лошадь, и после долгих уговоров Одд в конце концов согласился. Бьёрн и Калле разделили поклажу, которую раньше везла лошадь. Так они пошли быстрее. Бьёрн время от времени смотрел вниз, и стало ему казаться, что отрываются они от преследования. Он, обрадованный, подошел к Сигрун, чтобы подбодрить ее и сказал:

– Когда два Одда сели на коней, мы стали идти намного быстрее. Между нами и Торвиндом теперь полдня пути.

Но Сигрун не улыбнулась.

– Мне кажется, у маленького Одда начинается жар, – сказала она. Нам надо остановиться и развести костер, напоить его отваром из ягод и дать поспать день. Не знаю, как мы это сделаем теперь.

Бьёрн ответил:

– Нам надо только продержаться до того, как мы поднимемся на перевал, потом дорога станет ровней, и мы сможем отправить вас с Оддом на лошадях вперед. Даже легкой рысью вы скоро оторветесь от Торвинда на день пути. Да и не будут они нас преследовать, увидев конские следы. А им лошадей‑то мы не оставили…

– Надеюсь я, что дотерпит маленький Одд до перевала, но его лобик становится всё горячее, и он уже начинает поскуливать.

– Нам осталось недолго. Мы дойдем до перевала раньше полудня. И там мы все будем спасены, – утешил Бьёрн Сигрун.

Затем он отошел и рассказал о болезни Одди его деду. Старый Одд заметно расстроился и сказал:

– В нашем роду слабаков не было. Дотерпит он как‑нибудь до перевала, а там Сигрун поскачет рысью, и никакому Торвинду ее будет не догнать.

Так они прошли еще полмили, а до перевала оставалось еще мили две. Бьёрн вел лошадь с Сигрун под уздцы, тщательно выбирая дорогу среди камней, которых множество лежало на тропе. Слева у него была стена, справа – пропасть. Одд управлял своей лошадью сам. Да, видать, засмотрелся на что‑то. Послышался звук осыпающихся камней, ржание и крик Одда – под передними копытами его лошади несколько камней обрушились вниз. Лошадь стала медленно съезжать с тропы в пропасть. Она упиралась как могла и громко ржала. Одд едва успел соскочить с нее, чтобы и самому не упасть вниз. Бьёрн бросился на помощь. Он поймал уздечку и стал вытягивать лошадь наверх. Калле и Одд пытались помочь ему, ухватив Бьёрна за пояс. Лошадь сделала шаг правой передней ногой и поставила ее на твердую скалу. Бьёрн потянул чуть сильнее, упрашивая лошадь сделать еще один шаг. Но тут ее задние копыта съехали со скалы, и Бьёрн едва успел отпустить уздечку, чтобы и самому не полететь в пропасть. Одд и Калле еле его удержали. Снизу раздались крики. Торвинд и его люди видели падение, но не поняли, упал ли с лошадью и всадник.

– Нет мне в этом году удачи, что бы я ни делал, – сказал Одд.

– Многие скажут, что удача приходит к тому, кто следит за тропой, – сказал Калле.

– Что же, так тоже можно сказать, однако я рад, что не отправился вслед за лошадью. Ничего, немного уже осталось, можно и пешком пройти, – ответил Одд.

И Одд заковылял за ними на своем костыле.

Так они прошли еще полмили, и заметно было, что Одд сильно отстает. Сигрун предложила ему сесть на лошадь, на которой везли маленького Одда и держать ребенка на руках. Одд ответил, что это, конечно, поможет ему добраться до перевала, но дальше с маленьким Оддом все равно придется скакать кому‑то из женщин, потому как не сумеет он обращаться с больным ребенком, да и не в его правилах, загубив свою лошадь, уезжать на лошади своего внука, оставив всех остальных позади.

Сигрун сказала, что другого выхода у них нет и что Одд сможет сварить отвар и дать его ребенку. Однако Одд ответил:

– Хоть и говорят, что наши судьбы известны еще до нашего рождения, но не бывает так, чтобы не было другого выхода. Выход всегда есть, просто можно поступить по чести, а можно, как трус. Если бы я лучше смотрел за тропой, то мы бы все к вечеру ушли от опасности. А теперь я становлюсь для всех обузой, и мой единственный внук может умереть из‑за меня. В древние времена маленьких детей оставляли в лесу, если они мешали спастись своим родителям. А в наше время я счел бы трусостью, если бы я спасся, а маленький Одди – нет.