Царь Дмитрий - самозванец

ся. Нагие? Бог с ними, с Нагими, какая ни есть, а все ж родня, да и вели они себя тихо на протяжении почти пятнадцати лет, сидели себе в ссылке до самого воцарения Димитрия и высидели себе таки счастье несказанное. Но вот остальные! Я их как раньше, до обретения Димитрия, предателями считал, так и позже своего мнения не изменил. Изменивший раз, изменит снова, что они все и доказали впоследствии. Эти — не Петр Басманов, нет!

Потом Димитрий стал раздавать чины дворовые: Михаил Нагой стал Великим Конюшим, князь Василий Голицын — Великим Дворецким, князь Лыков-Оболенский — Великим Кравчим, Гаврила Пушкин — Великим Сокольничим, Афанасий Власьев — Великим Секретарем и Надворным Подскар-бием. Тут бояре заволновались: не было никогда таких чинов на Руси, конюшие, дворецкие, кравчие были, но не великие, а от секретаря и подскарбия за версту несет польским духом.

— Царствование мое будет великим, потому и слуги мои главнейшие великими именоваться должны, — отмел первое возражение Димитрий, во втором же пошел на уступку, — не нравится вам подскарбий, нехай будет казначей, как встарь.

Вообще, с дворовыми чинами не все ладно получилось. Многие получали жалованье только за то, что пострадали в предыдущие царствования. Скажите мне, за какие заслуги и, главное, зачем приблизил Димитрий вечного смутьяна Богдана Бельского, да еще дал ему чин великого оружничего. Или вот дьяк Богдан Сутупов — он же вор известный, а стал печатником. А вот возвращение в Посольский приказ дьяка Василия Щелкалова я только приветствовал, он хоть и подлец, но в Бога верует и дело свое посольское справно ведет. Только зря Димитрий произвел Василия Щелкалова и Афанасия Власьева в окольничие, это дьяков-то! С другой стороны, именно Димитрий первый распознал полководческий дар юного тогда князя Михаила Скопина-Шуйского и возвысил его, на свою же голову, назначив Великим Мечником — хранителем царского меча. Чина такого на Руси отродясь не было, но бояре не посмели протестовать, Димитрий же определил Скопину очень

высокое место в иерархии дворцовой, что позволило ему в войске претендовать на пост воеводы.

Как истинный государь, Димитрий не только жаловал, но и миловал. Все ждали лютых казней Годуновых и родственных им семейств, брошенных в темницы во время погрома опричного. Димитрий же неожиданно всех помиловал, кроме Семена Годунова, которого неизвестно кто придушил сразу после ареста. Правда, разграбленных имений Годуновым не возместили и всех из Москвы услали, но не в ссылку, а на должности почетные, наместниками в Тюмень, Устюг, Свияжск и другие города, а упоминавшийся мною Михаил Сабуров был послан вторым воеводой в Новагород.

А что же Романовы, что они получили от своего успешно реализованного заговора? На первый взгляд, немного, если смотреть на список назначений и пожалований. Но уж больно частым гребнем прошелся Борис Годунов по их семейству, жаловать почти некого было. Димитрий сделал Ивана Романова ближним боярином, но это должность негласная, вернул ему все вотчины и еще землицы прирезал, да приказал перенести в Москву прах остальных братьев, погибших в ссылке, и похоронить с великой честью.

О Федоре же разговор особый. Федор потребовал столь высокое вознаграждение, что Димитрий при всем своем желании удовлетворить его не мог, — возжелал он стать Патриархом Всея Руси. Ни много ни мало! По сравнению с этим прочие его требования выглядели сущими пустяками.

Да, сильный ход придумал Федор Романов, я бы сто лет думал, а до такого бы не додумался. Патриарх на Руси — фигура, почти равная царю, богатства церковные не уступают казне царской, ни одно решение в державе без патриарха не принимается, сам же он в действиях своих свободен, а уж в междуцарствие слово его больше всех других весит, и такой человек, как Федор, вполне может своего кандидата на престол посадить, лишь бы у того хоть какие-нибудь права на него были.

Но предлагать Федора Собору Священному было делом невозможным, все его нетвердость в вере знали, а рассказы о его жизни в монастыре по всем епархиям ходили. У святых отцов и формальная отговорка имелась: не можно простого инока в патриархи посвящать.

Тяжело пришлось Димитрию, надо было и руководителя своего удовлетворить, и со святителями не разругаться в самом начале царствования, и законность соблюсти. Все, конечно, исполнить к всеобщему удовольствию было невозможно, но Димитрий все же выпутался из этой непростой ситуации.

Первым делом он отменил разбойничьи действия Петра Басманова. Священный Собор по предложению Димитрия восстановил Иова в должности патриарха и тут же освободил по его личной просьбе из-за многочисленных болезней и старческой немощи. После этого патриархом избрали рязанского митрополита Игнатия, тут уж Димитрию пришлось немного надавить. Плохой выбор! Темное прошлое было у Игнатия. Грек по национальности, он был архиепископом на Кипре, потом долгое время провел в Риме, где, как рассказывают, принял унию. Впрочем, обо всех, кто в Риме обретался, такое говорят, как бы то ни было, в своем послании при вступлении на престол патриарх написал: «Обращаю мольбы к Господу Всемогущему воздвигнуть десницу царскую над неверными и католиками» — и то ладно! Прибыл Игнатий на Русь всего за десять лет до этого, как-то втерся в доверие к Иову и царю Борису и был поставлен управлять Рязанской епархией. Был он пьяницей и блудником, но водил дружбу с братьями Ляпуновыми и первым из иерархов нашей церкви признал Димитрия, за это, наверно, и удостоился его благоволения. Опять же, снять его было легко, что являлось весьма важным для осуществления дальнейших планов.

После этого Димитрий предложил восстановить Пафну-тия в должности митрополита крутицкого, что для некоторых сомневающихся в истинности происхождения Димитрия — а такие еще были! — прозвучало как гром среди ясного неба. На этом фоне предложение избрать старца Филарета* в миру Федора Романова, митрополитом ростовским и яро-

славским прозвучало тихо и буднично и было принято без долгих споров.

Я доподлинно знаю, что Димитрий предложил Федору любую русскую епархию на выбор, и тот выбрал именно Ростовскую, где находились многие его вотчины. Он еще и округлил их за счет пожалованных Димитрием земель, а вдобавок выпросил у Димитрия монастырь Святого Ипатия со всеми прилегающими угодьями. Ох, зря он это сделал! Монастырь этот был основан ханом Четом, предком Годуновых, там же находится и их родовая усыпальница. За триста лет Годуновы сделали столько благодеяний для монастыря, внесли столько вкладов, что Ипатий, можно сказать, стал их семейным святым. А святые ведь не ангелы, они — люди в прошлой жизни, они ведь и отомстить могут. На следующий день или через триста лет — без разницы, и то и другое для них лишь миг по сравнению с вечностью. Прости, Господи, прости, Святой Ипатий, если что не так сказал!

И еще без одной несправедливости не обошлось. Для того чтобы освободить место для Федора, удалили митрополита ростовского Кирилла, достойнейшего мужа, который был хиротонисан в митрополиты всего-то за три месяца до этого. Его можно было переместить на другую епархию, но он был неудобен Романовым тем, что присутствовал при кончине царя Бориса. Поэтому Кирилл удалился на покой в Троице-Сер-гиеву Лавру, где прежде был архимандритом. В скорбные для меня дни, находясь в Лавре, я много беседовал с ним, и слова его пастырские служили мне истинным утешением. По прошествии лет Кирилл был вновь призван к служению вере православной и Земле Русской, был и митрополитом ростовским, и патриархом, и в значительной мере благодаря его молитвам и стараниям в Московии установился какой-никакой мир и нынешний относительный порядок.

Не откладывал Димитрий и венчания на царство, понимая, что миропомазание, как ничто другое, укрепляет устои трона. Царь Федор-то не поспешил — и что из этого вышло?