Семья Берг

Семен подхватил:

— А тебе бы только потрогать!..

— Ну, не только потрогать, конечно…

Иван Камзин продолжил:

— Ах, ты еще чего-то хочешь? Ну, не переживай — это до революции они были недотроги, теперь они многое позволяют.

— Ваня, это ты знаешь по своей Раечке?

Рая сделала уморительно серьезную мину:

— Я бы ему потрогала до свадьбы! Наверное, он других евреек трогал.

— Теперь что посмеешь, то и пожмешь, — громко заключил Виленский.

— А какие жены лучше?

— Говорят, еврейские жены — самые верные.

Августа с Ириной иронически парировали:

— Значит, русские жены — неверные? А как насчет еврейских мужей?

Моисей Левантовский твердо заявил:

— Считается, что еврейские мужья — самые надежные в мире.

Это задевало уже русских мужей:

— А мы, значит, ненадежные?

Виленский переключился на анекдот:

— Знаете, как Рабинович выбирал себе жену? Он выбрал русскую. Его спрашивают: «Рабинович, почему ты женился на русской?» Он отвечает: «Потому что если заболеет жена-еврейка, мне будет ее очень жалко».

Бася Марковна уже сердилась:

— Ты всегда скажешь что-нибудь такое!

— Басенька, потому я на тебе и женился, что мне жалко, когда ты кашляешь.

Пошутив и посмеявшись за столом с хорошей выпивкой и закуской, все предпочитали подвигаться — потанцевать. Моисей Левантовский, музыкант-самоучка, сел за старое пианино, на котором еще красовались подсвечники для освещения нот, и начал играть. Танцевали недавно вошедшие в моду танго и фокстроты. Семен был хорошим танцором и ловко вел свою даму вокруг стола, а Павел никогда раньше не танцевал, его обучала Ирина, жена Моисея.

Потом решили петь. Августа красиво исполняла модные цыганские романсы, и они с Семеном дуэтом спели душещипательный романс:

Потом вспомнили популярный романс «Мой костер»:

А дальше просто завели патефон и слушали популярную песенку «У самовара я и моя Маша…».

И все это время нежно влюбленный Семен ласково посматривал на Августу.

Он был мастер показывать фокусы, которым научился еще в годы учебы в реальном училище, и любил развлекать гостей:

— Видите этот старый царский банкнот в десять рублей? Запишите номер. Теперь я его складываю, теперь кладу себе в рот, теперь проглатываю, — и делал глотательное движение. — Теперь пусть Моисей лезет к себе в карман. Есть там деньги?

Моисей лез в карман и удивленно доставал свернутую бумажку:

— Есть.

— Разверни и прочти вслух номер.

Номер банкнота совпадал.

— Сеня, как ты это делаешь?

— Ловкость рук и никакого мошенничества. Вот именно.

— Тебе надо не строителем быть, а фокусником в цирке.

— Ну, это мелочь. Мои главные фокусы — это мои стройки по проектам Соломона Виленского. Вот именно. Скоро будем строить по его проекту первый в нашей стране металлургический город-комбинат Магнитогорск, с доменными печами и удобными красивыми домами для жителей. Тогда увидите, какие мы с Соломоном фокусники.

20. Доктор Левин и инженер Виленский

Двое посетителей Авочкиного салона были старше остальных: профессор медицины Лев Григорьевич Левин и инженер-проектировщик Соломон Моисеевич Виленский, обоим было уже за шестьдесят. Это был редкий случай: евреи, еще до революции выбившиеся из бедноты, оба сумели получить образование в университетах за границей и стали выдающимися специалистами в России.

Левин, спокойный, рассудительный, интеллигентный, был человеком старой закалки — всегда подтянутым и строго одетым. Он постоянно был занят своими пациентами и в салон заходил редко. Жил Левин в своем особняке, что было большой редкостью в послереволюционной Москве. Дом ему разрешил построить сам заместитель Сталина Вячеслав Молотов — за особые заслуги в лечении членов правительства и его собственной семьи. Даже переулок, где за высоким сплошным забором стоял дом, назвали Левинским. Все гости Авочкиного салона относились к Левину с большим почтением — это ведь один из лучших докторов и лечит даже самого Максима Горького.

Его полной противоположностью и центром компании был Соломон Виленский, автор (совместно с Николаем Семеновым) проекта Днепростроя и других больших советских строек. Он был награжден двумя орденами Ленина — тоже редчайший случай. Крупный, шумный, энергичный, всегда веселый, он был, пожалуй, излишне полным, даже немного рыхлым, пиджак его всегда свисал с одного плеча. Виленский слыл большим любителем рассказывать еврейские анекдоты по всякому поводу. Сидя за чашкой чая, он мог вдруг спросить:

— Знаете, почему Рабинович ни разу в жизни не выпил чай с удовольствием?

— Нет, не знаем.

— Потому что Рабинович любит сладкий чай. Так дома ему жалко сахара, а в гостях он положит в стакан так много, что ему противно пить.

И первым начинал хохотать. В другой раз с порога кричал:

— Новый анекдот! Слушайте: «Говорят, что ваша жена Сара Исаковна носит гамак вместо бюстгальтера: это правда?» — «Ой, ви же все перепутали — у нас на даче порвался гамак, так мы повесили бюстгальтер Сары Исаковны», — и опять хохотал.

Его жена, Бася Марковна, тихая, всегда улыбающаяся женщина, стеснялась его анекдотов и часто одергивала его:

— Бекицер [29]!

Они прожили счастливо почти сорок лет, но детей у них не было. Виленский часто ездил по работе в Европу, они подолгу жили в разных странах. Его посылали в командировки даже в Америку, что было большой редкостью в то время. Бася Марковна, самая старшая по возрасту женщина в Авочкином салоне, была всегда очень элегантна и красиво одета, рассказывала им про заграничные моды и привозила множество журналов.

Заговорили о взбудоражившей всех новости — возвращении в Россию Максима Горького. Поскольку профессор Левин знал Горького и лечил его, обратились к нему:

— Расскажите немного о нем самом.

— Что вам сказать? От природы у него колоссальный дар, но жизнь не преподносила ему никаких подарков — все завоевывал сам, добывал тяжким трудом в ожесточенной борьбе с тяготами жизни. Я думаю, что писателем ему помогли стать восприимчивость к жизни и душевная ясность. Его зоркая память — это чудо. Ведь подумайте только: свой первый рассказ «Макар Чудра» он напечатал в двадцать четыре года, а уже в тридцать был самым любимым русским писателем, и не только русским: он сам говорил мне, что больше тяготеет к общечеловеческому, чем к национальному. Это яркий представитель гуманизма, а не политик. Он никогда не считал себя вождем, не пытался прослыть пророком, а только отстаивал права русского народа, и это — свидетельство его душевной глубины и нравственной силы.

Рассказ Левина был так интересен, что все заслушались, а Августа даже подошла и поцеловала его в щеку: