Семья Берг

И Августа стала очень неназойливо и терпеливо читать сыну стихи Пушкина и Лермонтова, которые любила сама. Алеша слушал с интересом, что-то запоминал, что-то повторял и с годами стал сочинять все больше стихов. Но только далекое будущее показало, какая жизнь ждала поэта Алешу Гинзбурга. Предвидеть это Августа не могла.

18. Как гром среди ясного неба

Много неожиданных событий происходило в Москве и по всей стране в начале 1930-х годов, когда Сталин утверждался как диктатор. Все эти события накладывали отпечаток на характер времени. Три из них особо потрясли московскую интеллигенцию: разрушение храма Христа Спасителя, самоубийство поэта революции Владимира Маяковского и возвращение в Россию великого пролетарского писателя Максима Горького.

5 декабря 1931 года, придя к Гинзбургам, Павел застал Августу и ее соседку Ирину взволнованными и заплаканными.

— Что-нибудь случилось? Почему вы плачете?

— Сегодня будут взрывать храм Христа Спасителя.

Павел вспомнил, что слышал про угрозу взрыва на лекции Емельяна Ярославского. Ирина объяснила:

— Я была там вчера, хотела пройти в сквер около храма. Там была толпа таких же, как я, все хотели помолиться возле святых стен. Но его уже оцепили за десять кварталов вокруг, чтобы люди не могли подойти.

Августа ожесточенно добавила:

— Хотят стереть с лица земли русской все, что относится к вере. Уже печатают в газетах проект громадной уродливой башни какого-то Дворца Советов, который собираются строить на месте храма.

— Да, я видел его. Там наверху должна стоять гигантская статуя Ленина с вытянутой рукой.

Августа горько усмехнулась:

— Видишь — Лениным собираются заменить Иисуса Христа.

Ирина со слезами на глазах предложила:

— Мы хотим сейчас поехать туда и в последний раз посмотреть на храм, хотя бы издали.

— И хотим увидеть, как эти варвары его разрушат.

Павел решил ехать с ними, он считал, что разрушение такого великолепного храма — это варварский момент истории, который он тоже должен видеть и, может быть, когда-нибудь описать. Ведь когда-то в Древнем Риме христианские фанатики IV–V веков так же разрушали великолепные строения, арки, статуи, чтобы стереть с лица земли любые памятники эпохи язычества. Но с тех пор прошло более полутора тысяч лет и цивилизация ушла далеко вперед — почему неверующим коммунистам понадобилось взрывать такое чудо архитектуры и искусства, как этот храм? Неужели фанатизм новой коммунистической веры ничем не лучше того раннехристианского? Очевидно, фанатизм веры и фанатизм безверия равны.

Они смешались с толпой на другой стороне Москвы-реки, против храма. Толпа состояла в основном из женщин — пожилых было больше, но и молодые там были, стояли, напряженно всматриваясь в храм. Мужчин было мало. Многие женщины крестились и шевелили губами — молились. Некоторые плакали, кое-кто решался говорить громко:

— Господи, грех-то какой!

— Ничего не будет на месте, где разрушили храм.

— Безбожники они!

— Куда Максим Горький смотрит-то? Одна на него надежда была, что заступится.

— Заступится, как же! На Беломоро-Балтийском канале заступился?

— Никакой Горький за нас не заступится.

Людям так хотелось иметь хоть какого-нибудь заступника, особенно женщинам, на которых падала вся тяжесть жизни, когда их лишали мужей, сыновей, отцов. И теперь еще лишили и веры в Бога. Они глухо перебрасывались замечаниями:

— Одна у нас надежда — только на Бога. Покарает Он, покарает преступников этих.

— А чего же Он допускает, ваш Бог, чтобы храм разрушили?

— Господи, грех-то какой!

Издали за толпой наблюдала милиция, и Павел был уверен, что в толпе скрывались агенты госбезопасности. Уже сколько лет приучали народ молчать, но в такой момент народное недовольство прорвалось наружу. Павел думал, что правительство, которое все ненавидят и презирают, неспособно подавить убеждений своего народа — оно противостоит ему, оно не способно пробудить в нем согласия со своими действиями. Павел знаком показал обеим своим спутницам молчать.

Белый великолепный храм с громадным куполом наверху гордо возвышался над всеми строениями. Он казался древнерусским великаном. Павлу невольно вспомнилась картина «Три богатыря», на которой Илья Муромец изображен в остроконечном шлеме, похожем на этот купол. Погода была спокойная, ясная, воздух как будто замер в ожидании, как и толпа на этой стороне реки.

Вдруг раздался глухой нарастающий рокот, возле стен храма возникло облако дыма и пыли. Как ни ожидали люди разрушения, они не сразу поняли — что это такое. В следующее мгновение стены храма вздрогнули, как живые, и его верхняя часть вместе с куполом стала медленно оседать, разрушаясь и проваливаясь вниз. Поняв это, люди затаили дыхание — их святыня разрушалась. Купол еще как будто повисел мгновение, но тут над головами людей раздался страшный грохот и вокруг мгновенно потемнело. Верующие люди стали неистово креститься, глядя наверх, — там, в неизвестно откуда налетевшей черной туче, сверкнула молния, за ней другая, третья… Людям стало страшно, и некоторые повалились на колени, крича:

— Наказание! Бог посылает наказание!

— Господь все видит! Он все знает!

— Чтобы их Кремль так взорвало, как они храм наш взорвали!

Павел взял под руки плачущих Августу и Ирину, стараясь вывести их из толпы. Пробираться было трудно — люди в ужасе сгрудились, кричали:

— Господь знамение посылает!

— За грехи наказание! Бога прогневали!

— Конец света наступает!

Гром среди ясного неба как будто подтверждал их правоту.

Среди московских «светских львиц» блистали две сестры — Лиля и Эльза Коган, дочери обрусевшего еврея, провинциального юриста Юрия Александровича Когана, сумевшего выбиться из местечковой еврейской среды. Эльза, младшая сестра, была талантливой писательницей, а Лиля, старшая, была красавицей и не менее талантливой соблазнительницей мужчин. В 1912 году Лиля вышла замуж за московского юриста Осипа Брика, тоже обрусевшего еврея. Брак был несколько странным из-за ее слишком свободного поведения, но Лилю и Осипа объединяла не только любовь, но и общая страсть — они с увлечением коллекционировали талантливых людей искусства. У Лили был еще один талант — она умела устраивать из жизни праздник. В тяжелые годы после революции, ютясь в тесной комнате в Полуэктовом переулке, за Ярославским вокзалом, без всяких удобств (даже в туалет бегали на вокзал), она смогла сделать свой дом известным литературным салоном. Там бывали Пастернак, Эйзенштейн, Малевич, Мандельштам, Чуковский.

В 1918 году Эльза уехала в Париж, стала известной писательницей, взяла себе псевдоним — Эльза Триоле. Перед отъездом она познакомила сестру и ее мужа еще с одним новым талантом — поэтом Владимиром Маяковским. Его имя уже гремело по Москве и отзывалось по всей России. Всего в нем было с избытком: громадный рост, неизбывная энергия, горячий темперамент, громоподобный бас. Писать Маяковский начал в 1912 году и сразу — необычно, в альманахе «Пощечина общественному вкусу», как футурист. Он участвовал в создании одноименного манифеста русских футуристов, в котором впервые появился так часто цитируемый призыв: «Сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности». В 1913 году он издал первый сборник под названием «Я» — цикл из четырех стихов, написанный от руки и размноженный литографским способом в трехстах экземплярах. В те бурные времена, когда возбужденной событиями молодежи и многим интеллигентам хотелось чего-то нового, необычного, поэзия Маяковского поражала воображение и привлекала к себе людей острыми, неожиданными, гротескными образами, необычностью прерывистого ритма, новыми рифмами: