Черный караван

— Может быть, ее дали большевики?

— Нет… Они в этом смысле действуют очень осторожно. Когда будет нужно, и пушки дадут. А сейчас… сейчас они стремятся успокоить эмира.

— Значит, вы думаете, что большевики к этому событию непричастны?

— Нет! — твердо ответил Арсланбеков. — Они прекрасно понимают, что от таких стихийных действий им нет никакой пользы. Я боюсь одного: как бы это происшествие не напугало эмира. Пять или шесть человек убиты. Два-три десятка ранены… Десятки брошены в зиндан… Еще неизвестно, к чему все это приведет!

О том, что волнение поднялось сильное, я понял, еще находясь у кушбеги. Он то и дело, извинившись передо мной, выходил из комнаты — выслушивал доклад начальника стражи. Я даже предложил перенести продолжение нашей встречи на другое время. Но кушбеги ответил, что завтра едет в Куляб, а там может задержаться. Поэтому, не обращая внимания на шум на площади, мы продолжали нашу интересную беседу. Она действительно была открытая, доверительная. Кушбеги произвел на меня хорошее впечатление…

Я заговорил о предстоящей вечеринке у Айрапетяна, рассказал Арсланбекову, что Айрапетян намерен составить из дашнаков отряд в пять тысяч человек. Он иронически улыбнулся:

— В пять тысяч человек?

— Да.

— Не верьте! Хорошо, если наберет пятьсот. Попросту говоря, хочет воспользоваться моментом и набить свой карман!

Про волка помолвка, а он в дом. Не успел Арсланбеков договорить, как с шумом ввалился Айрапетян н, притворяясь удивленным, закричал:

— Господа, вы все еще занимаетесь делами? Пора кончать! Ну-ка, пойдемте. Нас ждут…

Фамильярность Айрапетяна мне, признаться, не поправилась. Я холодно посмотрел на него и ответил:

— Сегодня вам придется обойтись без меня. Мне нездоровится.

Айрапетян расплылся в широкой улыбке:

— Нет, нет, господин полковник! Как можно? Я пригласил гостей только ради вас. Все давно уже ждут. Не придете — кровно обидите.

Я понял, что армянин не отступится, и, неохотно поднявшись, начал одеваться…

Происшествие на Регистане, оказывается, сильно обеспокоило и эмира. После взаимных приветствий и расспросов о здоровье он сразу заговорил об этом:

— Я все знаю, господин полковник. Я даже побранил кушбеги за то, что он вас повел на такое зрелище.

— Напрасно бранили, ваше величество! (Я умышленно назвал его так, хотя знал, что русские дали ему титул «высочество».) Такое зрелище тоже нужно видеть.

— Нет, лучше его не видеть! — Круглое лицо эмира побагровело. — Кучка грязных бездельников бросает вызов государству. Будоражат страну. А мы не можем справиться с ними. Как вам это понравится?

Некоторое время эмир сидел молча, опустив голову, разглядывая драгоценные перстни, которыми были буквально усыпаны его толстые пальцы. Видно было, что он хочет начать какой-то важный разговор. Наконец, подняв опухшие веки, он низким голосом заговорил:

— Господин полковник! Вы много ездите. Много видите. Скажите, чем вызвана вся эта смута? Почему за какие-то несколько месяцев весь мир перевернулся? Наши глупые муллы говорят: «Близится конец света». Я, конечно, не придаю значения их болтовне. Во вселенной ничего не изменилось. Солнце восходит все там же. Ночь и день сменяются по тем же законам. И в прошлом году в это время тоже было облачно. Так и сейчас. Ничего не изменилось. Изменилось одно: люди стали не такие, как прежде. Люди сошли с ума. Какая причина этому?

Я слегка улыбнулся:

— Ну, не все же люди сошли с ума.

— Большинство… Иначе мир не трясло бы так… Невозможно угадать, какого направления держаться. Нет уверенности, что завтрашний день встретишь живым. Отчего? Чем вызвано все это?

Хоть я и знал, что эмир задает вопрос серьезно, но ответил несколько иронически:

— Причина одна — мы стали трусливыми. Не можем побороть собственную слабость.

— Нет, нет! — резко возразил эмир. — Дело не в трусости. Никто не поверит, если вы скажете, что его величество ак-падишах [66] был трусом. Себя я тоже не считаю трусом. Но что бы я ни делал, все оборачивается против меня же. Почему это так?

Вошел нарядно одетый, белолицый, красивый подросток с чилимом [67] в руках; склонив голову и согнувшись, замер перед эмиром и осторожно протянул ему чилим. Эмир взял чилим и ласково взглянул на подростка. Затем махнул рукой. Тот попятился назад и легко, как девушка, удалился. «Наверно, один из любимцев эмира», — подумал я.

Эмир поднес ко рту позолоченный мундштук чилима и с прежней печалью в голосе продолжал:

— Вот доктор запрещает мне курить эту дрянь. У меня страшный кашель. По ночам не дает спать. И все равно я жить не могу без чилима. Не нахожу себе места, если не курю. А знаете почему? Нервы постоянно напряжены, как тетива лука. Ни днем, ни ночью не знаю покоя из-за этих беспорядков. Ночью не сплю из-за дневных забот, а днем не дают покоя ночные кошмары. Как же после этого не курить?

Эмир негромко забулькал чилимом. Пристально глядя на него, я думал про себя: «Полновластный хозяин целой страны. Никто не смеет ему противоречить. Его слово— закон, деяния — справедливость. Стоит ему поднять руку — все будет исполнено. Скажет: «Убить» — убивают. Скажет: «Сжечь» — сжигают. Достаточно одного лишь слова… Одного движения… Любой приказ беспрекословно будет выполнен. И если даже он жалуется… Чего же ожидать тогда от тех, кто окружает его?»

Эмир сильно затянулся чилимом, жадно вдыхая густой дым, и снова заговорил:

— Меня, господин полковник, удивляет одно: угроза нависла не только над нашими головами. Не только вокруг нас бушует буря. Весь мир трещит по швам. По какой причине все это происходит?

Я постарался объяснить эмиру положение:

— Жизнь, ваше величество, это огромное море. Оно то бушует, наступает, то успокаивается и отступает назад. Прошлый год был тяжел. Особенно тяжел он был для союзников. В результате мятежа большевиков Россия вышла из войны. Восточный фронт распался. Румыния была разгромлена немцами. Италия потерпела крупное поражение. Французская армия почти вышла из строя. В результате и нам стало трудно. Вы говорите, мир трещит по швам. В этом виноваты мы сами. Виноваты политики, стоящие у власти. Вы говорите — «дело не в трусости». Отчасти вы правы: одной храбрости не всегда бывает достаточно. Прежде всего нужна дальновидность. Нужна мудрая политика. Но многое зависит и от того, насколько настойчиво, твердо осуществляется эта политика.

Эмир, неторопливо затягиваясь дымом, не сводил с меня глаз. Но в лице его не изменилось ни черточки, и невозможно было определить — подействовали мои слова или нет. Он сидел неподвижно, как зачарованный.

Я продолжал:

— Вот вы говорили о белом царе. По-моему, Россию погубила именно нерешительность белого царя. Ведь большевики родились не в один день. В свое время надо было действовать решительно. Потом уже стало поздно.

— Нет, нет, господин полковник! — Эмир поставил свой чилим на соседний столик и горячо заговорил: — Белый царь преследовал большевиков, как волков. Загонял их в Сибирь. Да зачем далеко ходить… Вот и мы преследуем большевиков, как нечистого духа. Я лично дал указание всем бекам казнить на месте любого бунтаря, сочувствующего большевикам. Сотни людей выслеживают их. Мои ширбача [68] ничем другим не занимаются. В зинданах свободного места не осталось. Кое-где мы построили даже новые зинданы. Все равно не хватает. Как еще действовать смелее?

Я умышленно молчал. Эмир заговорил еще более горячо:

— Моих подданных насчитывается около трех миллионов человек. Будь я уверен, что избавлюсь этим от большевиков, я половину населения согласился бы загнать за колючую проволоку.

Улыбнувшись, я слегка поддразнил эмира:

— Вряд ли это удастся. Лучше уж загнать за колючую проволоку большевиков. Надо решительнее бороться против них.