Черный караван

Сообщение эмира заинтересовало меня. Но я принял безразличный вид и молча ждал, когда он продолжит рассказ. Мне казалось, что эмир еще не до конца раскрыл свое сердце.

После продолжительного молчания эмир заговорил почти взволнованно:

— Большинство населения Хивы — узбеки. Если ваше правительство, господин полковник, желает стране мира, оно должно земли Хивы, населенные узбеками, передать Бухаре. Отдать под паше покровительство. А покровительство над Бухарой оно должно взять па себя!

Лицо эмира покраснело, даже руки задрожали. Он, видимо, с большим трудом высказал то, что постоянно его тревожило. Я, признаться, даже не нашелся сразу что ответить. К счастью, он сам опередил меня:

— Вы, господин полковник, не затрудняйте себя сейчас ответом. Передайте мое предложение генералу. А он пусть сообщит об этом Лондону. Если найдут, что это приемлемо, я обещаю водрузить знамя дружбы над Регистаном!

Эмир рывком поднялся с места и, переведя дыхание, улыбнулся:

— А теперь позвольте пригласить вас к столу!

…Как быстро идет время. Вот и октябрь остался позади, ноябрь уже сделал первые шаги. С севера повеяло зимой. Надо было торопиться. Мне предстояла трудная дорога. А я до сих пор никак не мог выбраться из Бухары, уйдя с головой в дела.

С эмиром мне пришлось встретиться еще раз. Уточнив план действий, я сообщил об этом в центр. В ожидании ответа встречался с нужными людьми. В частности, побеседовал с посланцем Нури-паши и ознакомился с письмом, которое он вез Джунаид-хану. Казалось бы, сделано было уже немало. Но особых надежд у меня не было. О том, насколько сложны события, происходящие в Туркестане, я знал еще в Мешхеде. Но никак не думал, что политическая обстановка настолько неблагоприятна для нас!

Кучка жалких офицеров, вроде Джунковского и Кирюхина, без солдат… Невежественные головорезы, вроде Иргаш-бая и Ишмет-бая, ничего не видящие дальше своего носа… Дрожащий эмир, с опаской озирающийся по сторонам… Его беспомощные и бесправные нукеры… Удастся ли собрать их в один кулак и направить к одной цели? «Тяжелое время нуждается в сильных руках». В том, что время было тяжело — чрезвычайно тяжело! — не оставалось сомнений, но и сильной руки, способной поднять его, по-моему, не было… Может быть, я раньше времени впал в пессимизм? Может быть, слишком спешу?

Дай бог, чтоб это было так!

Время — около двенадцати часов. Скоро мы должны отправиться в Новую Бухару. В моем первоначальном плане не было этой рискованной поездки. Я собирался сразу же после Бухары выехать в Хиву. Но одно важное обстоятельство вынудило меня временно свернуть с главной дороги.

Я однажды был уже в Новой Бухаре. Знал, что этот город расположен всего-навсего в семи-восьми милях от того места, где я сейчас нахожусь. Знал также, что теперь это уже не прежний захолустный городишко, живущий своей косной жизнью. Теперь это — муравейник большевизма, трамплин красных бунтовщиков, отстоящий буквально на расстояние пушечного выстрела от столицы Бухары. Иногда я задавал себе вопрос: как может в таких условиях быть покойным эмир! Как может он не страдать бессонницей?!

Я задумался и о себе. Пройдет ли поездка благополучно? Вдруг встретится бродяга типа Дубровинского:.. Где только они не шляются! Недаром на Востоке говорят: «У бродяги тысяча и одна дверь».

Перед моими глазами почему-то возник Дубровинский: он щурится на меня с обычным своим высокомерием. Я резко встал с места и закурил. Опасения, сомнения, как видно, впитались в кровь человека и не покидают его до последнего вздоха. Ну что ж!.. Я твердо решил посетить Новую Бухару. Маршрут давно составлен, все подготовлено. Через считанные минуты надо садиться на лошадей… А я думаю о каком-то Дубровинском. Как после этого не начнешь сам себя укорять!

Вошел Ричард, доложил, что Исмаил-хан — доверенное лицо самого кушбеги — ждет нас. Он должен сопровождать нас до Новой Бухары и обратно. Я уже был готов. Оставалось только надеть чалму и подпоясаться шелковым кушаком, что я и сделал тут же. Отдав хурджин [70] Ричарду, поспешно вышел из комнаты.

Стояла тихая, мягкая погода. Но небо потемнело. Туча, надвинувшаяся к вечеру с северо-запада, окутала окрестности. Было сумрачно, пахло осенним дождем. Город, видимо, давно уже погрузился в сладкий сон. Кругом— гробовая тишина. Трудно даже представить себе, что я в самом центре шумной, многоязычной Бухары.

Во дворе стояли уже оседланные лошади. Я подошел к черному как ночь жеребцу, с ловкостью жокея вскочил в седло и подъехал к железным воротам, освещенным тусклым светом керосиновой лампы. Было без пяти минут двенадцать, когда мы выехали на улицу Чар Минар, в конце которой нас ждал Исмаил-хан.

Время близилось к рассвету. Последний сторожевой пункт бухарцев остался позади. Мы приближались к Новой Бухаре. Впереди маячили электрические лампы вокзала, слышались гудки паровозов, громыханье вагонов.

Исмаил-хан резко остановил своего коня и вполголоса обратился ко мне:

— Дальше пойдем пешком.

Как по команде, мы быстро спешились и передали поводья нукерам Исмаил-хана. Повинуясь безмолвному жесту своего господина, они повернули назад и затерялись в предрассветной мгле. Мы двинулись вперед. Минут двадцать шли без дороги, по кучам валежника. Идти было трудно. Бездорожье, темнота. К тому же незнакомая местность. Но шагали мы быстро. Время торопило. Надо было до рассвета проникнуть в город.

Исмаил-хан вдруг остановился и обернулся ко мне:

— Дайте кого-нибудь из ваших талибов. Мы пойдем впереди. Если встретится патруль большевиков, мы крикнем: «Товарищ! Товарищ!» Это будет вам сигналом. Бегите обратно.

Я жестом указал на Артура. Исмаил-хан вновь заговорил:

— Видите вон ту большую лампу? — Это, видимо, был прожектор, освещавший вокзал. — Направляйтесь прямо на нее.

Они пошли вперед, а мы с Ричардом последовали за ними. Шли молча, с оглядкой. Свежий предутренний ветерок веял в лицо. Но на душе было неспокойно. Ведь приближались самые критические минуты. Вот-вот раздастся суровый окрик большевистского патруля: «Стой!» Невольно я замедлил шаги, с тревогой поглядывая на свет «большой лампы». Лампа приближалась, паровозные гудки начали сильнее врезаться в уши. Через считанные минуты мы окажемся в другом мире — мире большевиков. Что это за люди? Откуда они появились? Незаметно я опять погрузился в раздумье, неотступно преследовавшее меня всю дорогу.

Вдруг течение мыслей прервалось. Со стороны города донесся гулкий взрыв. Он был так силен, что мне показалось, будто невдалеке от нас взорвалась бомба. Грохот повторился с еще большей силой. Мы остановились, прислушиваясь к его раскатам. Вдалеке вспыхнуло зарево огромного пожара. Багровые языки огня быстро росли, поднимались, разрезая темноту ночи. Загудели гудки паровозов, послышались крики… По-видимому, взорвался арсенал…

Мы стояли как завороженные. Не знали: идти дальше или повернуть назад? Прибежал Ричард и передал, что Исмаил-хан просит ускорить шаг. Мы заторопились.

Страшный взрыв, видимо, разбудил весь город. Вопли, крики все возрастали. Стоял невообразимый гам. Мы шли семимильными шагами. Вот показались первые дома, беспорядочно разбросанные то тут, то там. Во дворах лаяли собаки. Но собачий концерт заглушали крики людей, паровозные гудки. От усталости ли или от чрезмерного напряжения нервов сердце мое бешено стучало. Дыхание перехватывало, ноги не слушались. Хорошо, что Исмаил-хан сбавил темп. Поравнявшись со мной, он заговорил хриплым голосом:

— Теперь можно не спешить. Наверно, все большевики побежали на пожар.

Не знаю, пожар ли был причиной этому или вообще город не охранялся, но нас никто не останавливал. Мы шли ровным шагом, уже не торопясь. Вот Исмаил-хан остановился перед большими зелеными воротами. Негромко постучался. Сразу послышался старческий голос, — должно быть, узбека: