От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)

Из затянувшейся задумчивости Софию вывел жандарм.

- Это тебе, читай, - сказал он и протянул девушке бумагу, - Постарайся снова умом не тронуться, подвал пока занят.

Постаравшись унять непонятно откуда взявшееся волнение, София взяла документ и начала чтение.

«Постановление… <…> N февраля 1887 года Собольникова София Львовна была признана виновной <…> высшая мера наказания была заменена вечной каторгой <…> постановил: Собольниковой Софии Львовне вечную каторгу в Шлиссельбургской крепости заменить на срочную (15 лет), с последующим выходом на поселение в селе Нёнокса Архангельской губернии…»

София сидела у стола и смотрела пустым взглядом в документ.

- Чего не радуешься, вообще счастливая, повезло тебе. Сейчас врач по такому случаю спиртика маленько принесет. Только ребенка сегодня вечером не корми, а то отравится.

Жандарм вышел, а в камеру вошел врач.

- На, пей, - сказал он и протянул девушке стакан. Увидев замешательство, добавил, - Ребенку на вечер коровьего молока разведем.

Все так же смотря в пустоту, София взяла стакан, выпила спирт, закусила хлебом, что лежал рядом на блюдечке.

- А теперь спать ложись, - услышала она.

«Ну спать так спать, хотя день еще», - мало что понимая от шока, подумала София и легла на постель. Тем временем, врач забрал Федю и вышел из камеры.

На следующее утро София проснулась в непонятном состоянии с блуждающими по голове мыслям.

«Как? Почему?» - думала девушка, - «За какую-то записку вот так все быстро провернули…»

В камеру вошел врач.

- Какое сегодня число? – спросил он.

- 29 мая, - ответила девушка.

- Что вчера было, помнишь?

- Да.

- Ну и что же вчера было?

- Сначала принесли постановление о замене приговора, потом – спирт, потом я спать легла, но не заснула, пролежала в полудреме до вечера, потом без сна – до середины ночи, заснула под утро.

- Вроде все нормально, - сказал сам себе врач, принес обратно Федю девушке и сказал, - Все, занимайся дальше ребенком.

Когда врач ушел, София снова погрузилась в свои мысли.

«А если бы я сожгла ту записку… Так и сидела бы, отбывала вечную каторгу… А так хоть какая-то минимальная надежда есть. Детки уже подрастут, если захотят – в Архангельск приедут. Может быть, потом можно будет обратно куда-нибудь вернуться, естественно, не в Москву, а в ту же Калугу…» - думала девушка.

Тем временем, ребенок проснулся и начал плакать.

- Да ты мой маленький, забыла совсем мамка, тебя давно уже перепеленывать пора… - сказала София, - Ну ты тоже войди в положение, такое Соня вчера узнала, что еще долго переваривать в себе придется…

30 мая.

София с трудом приходила в себя после известия о том, что приговор ей еще раз изменен.

«До чего же все странно, как будто все это не со мной происходит, а какое-то странное представление в театре смотрю», - думала София, - «Два месяца назад была практически на сто процентов уверена, что к этому моменту меня уже в живых не будет, а сейчас вот такие новости…»

Девушка прилегла на кровать.

«А в Смольном, наверное, уже выпускной бал прошел…» - подумала София, - «Наверное, шифр бы получила, безделушка-то красивая, можно вместо брошки носить. А в голодный год продать, например», - София улыбнулась, - «Сейчас же можно точно сказать – выйду я в 34 года, ужас какой… А потом из Архангельска пока получу разрешение выехать, сколько времени пройдет…»

София открыла глаза и взглянула в окно.

- Да и вообще, где гарантия, что я до тех же 34 лет доживу… Нет никакой гарантии. Тут не знаешь, что будет завтра, а ты, Соня, на такое далекое будущее замахнулась, - тихо сказала девушка, - Вот правда, кстати, легче с собой в третьем лице разговаривать, значительно легче…

Девушка перевернулась на бок, а потом встала. Походив немного по камере, София снова села на табурет.

- А вот окажись сейчас на свободе, я бы и не знала, что делать, - тихо сказала она, - Товарищей практически не осталось, «Народной воли» тоже нет, про эсеров не знаю ничего, социал-демократы – вообще ни о чем. Самой что-то организовывать – долго, тяжело, опасно, да и нет способностей. Одна надежда на то, что Эми что-нибудь бы рассказала, как обстоят дела в Москве, ввела бы в курс дела…

София посмотрела на сына:

- Вот как же хорошо, что пока ты со мной, Феденька, - сказала девушка, - Можно с тобой поболтать маленько. А то все то да потому, одно и то же в голове крутится…

31 мая.

София снова лежала на кровати и думала о том, что произошло совсем недавно: допросах в начале месяца, записке и разговоре с комендантом, замене приговора. У девушки никак все это не укладывалось в голове, ведь она была практически уверена, что никого четвертого не может быть в той истории. Вдруг девушке вспомнился один разговор с Алексеем в прошлом мае.

[начало воспоминания]

- Ты лучше расскажи, когда к делу приступать будем? – спросила София Алексея.

- Сразу, как придет указание сверху. Я больше не хочу быть в свободном плавании, пусть руководят те, у кого это лучше получается. В Петербурге уже досыта наруководился.

- Главное, ты не забудь сказать мне, когда я смогу быть вам полезна. Я обещала своему отцу помочь вам и я это сделаю.

[конец воспоминания]

«Значит, был кто-то еще… А я взяла и забыла тот эпизод. Так мало того, что забыла, еще и признание написала. Совсем дура», - подумала девушка.

Вдруг девушка вспомнила еще один эпизод.

[начало воспоминания]

- Алеша, дорогой, я тут недавно узнала про покушение на NN. Скажи честно, ты принимал в этом участие? – спросила София.

- Нет, Соня. Не вижу в этом смысла и совершенно не поддерживаю этих людей. Это какие-то другие, недалекие люди, которые не понимают, что ничего от этого не будет, а только обозляют полицию против нас.

[конец воспоминания]

«Значит, точно мы не одни были…» - подумала девушка, - «Вот бы с Алексеем сейчас на эту тему поговорить, да возможности такой нет.»

София посмотрела в окно.

«А толку с того, что я узнала бы, кто организатор? Все равно, сама же была всеми руками за этот взрыв. Так что ничего не изменится от того, что если бы я что-то узнала».

1 июня

София сидела в камере и глупым образом пялилась в окно. Из этого окна вид был гораздо лучше, нежели из той камеры, в которую девушку сначала определили, или из угловой, куда перевели впоследствии.

«Вот отсюда вообще хороший вид открывается», - подумала она, - «Мне нравится. И деревья видны, и какие-то другие здания, и птицы на рябине сидят».

Вспомнив пару песен о птицах и потихоньку спев их сыну, София снова начала читать.

«Скоро уже вообще все эти долбаные стихи наизусть выучу», - подумала она, - «Была бы хоть хорошая поэзия, а тут вообще что попало».

Девушка начала шепотом декламировать одно из стихотворений Пушкина, которое ей запомнилось.

Блеща средь полей широких,

Вон он льется!.. Здравствуй, Дон!

От сынов твоих далеких

Я привез тебе поклон.

«Ну вот что за ерунда?» - подумала София, - «Солнце русской поэзии, а пишет что попало. Вот то ли дело этот стих. Давно его знаю, и сейчас случайно вспомнила… Про моего бедного Алешеньку подходит».

Пали все лучшие… В землю зарытые,

В месте пустынном безвестно легли!

Кости, ничьею слезой не омытые,

Руки чужие в могилу снесли…

Нет ни крестов, ни оград, и могильная

Надпись об имени славном молчит…

Выросла травка, былинка бессильная,

Долу склонилась — и тайну хранит…

Были свидетелем волны кипучие,