Ночной гонец

Но ей не нужны объятия закабаленных людей, она не хочет пить пот рабов. Земля хочет носить лишь тех, кто по доброй воле любит и холит ее, кто свободно склоняется к ней, приблизив лицо к ее груди, чтобы взять ее и владеть ею.

Земля хочет носить на себе свободных людей, впитывать благородную росу, что падает со лба свободного человека.

Безухий держит свое слово

Без соли, пороха и пуль в лесу не проживешь. У двоих, что жили в землянке под поваленным дубом, была жирная свинина, а соли не было. Угге варил полные котлы свинины, — бог послал им удачу, бог уготовал им этого подсвинка, но солить свинину им было нечем. Угге знал, что они пропадут, если будут есть без соли. Кровь у них почернеет, и сок в теле высохнет, а без соку пропадет скоро и сам человек. Пороховница и киса у Сведье опустели. Три вещи нужны им были позарез: соль, порох и пули.

У трактирщика Даниэля в Бидалите этого добра было вдоволь. Сведье достал серебряные ложки, спрятанные возле его шалаша в Волчьем Логове, и показал их Угге:

— У меня есть кое-какое добро на мену с трактирщиком.

— Даниэль мне друг, — сказал Угге. — Только зачем тебе покупать припасы, когда я могу их украсть?

— Друга обокрасть хочешь?

— Даниэль облапошил меня в прошлый раз. Теперь мой черед. Мы с ним старые друзья.

— А я выменяю серебро на соль и свинец.

Лесной вор взял ложки и взвесил их на руке с видом заправского менялы. Рука у него не хуже безмена могла определить вес серебра:

— Цена им три далера серебром. Купи на две ложки.

Сведье хотел, чтобы мена была честная, и решил идти в бидалитский трактир среди бела дня. Дорога была опасная — ведь не знаешь, кого придется повстречать, — но дело было верное: Даниэль не откажет, ложки-то некраденые. Сведье хотел отправиться один, но Угге собрался идти вместе с ним: если Сведье пойдет один, трактирщик надует его непременно, да к тому же у него было важное дело до бердника Габриэля в Кальваму. И места ему были ведомы, где можно укрыться, если наткнешься на людей ленсмана или Клевена.

Без соли, пороха и пуль не обойтись; и вот однажды утром они отправились в этот опасный путь. Лесные жители шли коровьими тронами, избегая больших дорог; заслышав людские голоса, они, будто лисы, бросались в кусты. Так дошли они до перекрестка в Бидалите, никого нежеланного не повстречав.

Здесь скрещивались две дороги: дорога на север, к Экеберге и Ленховде, и дорога на юг, к Виссефьерде и датской границе. Когда-то в старину по этой дороге гнали скот в Блекинг, и погонщики волов останавливались передохнуть на бидалитском постоялом дворе. Поблизости, на лугу, где отдыхал скот, земля была когда-то утоптана копытами, как ярмарочная горушка, а в яме за каменоломней возле перекрестка гнили кости гуртоправов, которые, напившись до беспамятства, находили свою смерть в потасовках на постоялом дворе.

Угге побился об заклад, что не даст трактирщику Даниэлю надуть их в сделке. Он взял ложки и пошел за припасами, а Сведье остался ждать его на выгоне, на расстоянии ружейного выстрела от дома. Постоялый двор помещался в длинном сером строении, укрывшемся в тени больших вязов.

Перед домом у проселочной дороги был врыт столб, а в него были вбиты толстые железные кольца. К этим кольцам проезжие привязывали лошадей, когда останавливались перекусить на постоялом дворе в Бидалите. Сейчас там стояла на привязи только одна лошадь. Это была старая колченогая кляча; она стояла возле дома, сонно понурясь и задрав заднюю ногу. Глядя на эту облезлую, отощалую животину, Сведье дивился, кто же ее хозяин и как он не стыдится ездить на этаком иноходце.

Прошло немного времени, и Угге вышел из дома; сделка состоялась: Даниэль дал за серебро полгарнца соли, четверик пороха и четыре фунта свинца. Пока Даниэль собирает для них припасы, сказал Угге, они могут обождать в трактире, выпить пива и вина. В этом доме их никто не выдаст, — там сиживали многие из тех, на кого мундир ленсмана нагоняет страх.

Сведье колебался. Он сказал:

— В трактире сидит человек, который привязал у ворот облезлого, паршивого одра. С этим человеком, чует мое сердце, лучше не встречаться.

— Я узнал лошадь, — сказал Угге. — Этого человека тебе нечего бояться.

Они вошли в трактир. Сведье не выпускал из рук мушкета. В трактире был только одни гость. На скамье в дальнем углу, облокотившись на стол, сидел рослый, статный человек. Он был в черной сермяжной куртке. Голову его покрывал черный кожаный капюшон.

Гости из леса опустились на скамью возле незнакомца. Его глаза, синие, как ягоды терновника, равнодушно глянули на них, он не промолвил ни слова. Это был человек, которому никто не протягивал руки и который сам никому руки не подавал. Чутье не подвело Сведье, когда он увидел лошадь возле дома. Он уже раскаивался, что зашел сюда.

— Ханса из Ленховды узнают по капюшону, — с ухмылкой приветствовал Угге незнакомца.

Человек еще раз взглянул на лесного вора и, видимо, узнал его; потом он принялся рассматривать Сведье. Но он не проронил ни слова и не шелохнулся. Сведье было вовсе не лестно сидеть за одним столом с палачом. У Ханса не было при себе другого оружия, кроме двух ножей за поясом — длинного и короткого. Один из ножей был почти с локоть длиной. Сведьебонд зажал ружье коленями, а правую руку держал на поясе.

На столе перед Хансом из Ленховды стояла пустая пивная кружка; он крикнул трактирщику, чтобы тот подал ему еще пива. Даниэль ввалился в горницу, покачиваясь на кривых ногах. Один глаз был у него слепой и полузакрытый, а другим, зрячим, он испытующе смотрел на Сведье, не скрывая любопытства. Лицо у него было безбородое, и щеки лоснились, как кожа у только что ошпаренной жирной свиньи. Угге попросил Даниэля принести ему и Сведье по чарке вина.

Стоявший в трактире кислый запах пива, приправленный крепким запахом пряностей, бил в нос. Щербатые половицы были пятнистыми и полосатыми от пролитой за много лет жидкости, от них шел смрад. Высохшие пятна на полу пестрели всеми цветами, кое-где они были красные, как сок раздавленной клюквы. Но пятна эти были не от красного сока ягод. Даниэль принес пиво и вино и пожелал гостям пить на доброе здравие.

— Спасибо вам, добрые люди, что не брезгаете моим пивом!

Тут трактирщик рассказал, как его вчера обидели. Заявился в трактир какой-то дворянин. Он выплеснул пиво из кружки на пол да еще и хозяину в лицо плюнул. Гость потребовал ростокского пива и угрожал побоями за то, что на постоялом дворе не отвели горницы для дворян и ему приходится сидеть со всякой чернью, с крестьянами и бродягами. Этот дворянин велел Даниэлю впредь отвести горницу для дворян, горницу для прочего чистого народа и горницу для подлого люда, как теперь заведено на постоялых дворах. А откуда Даниэлю знать про все новые указы и законы, придуманные господами?

— Однако ты знаешь, что на милю в округе никто, кроме тебя, не имеет нрава торговать вином и пивом? — сказал Угге.

— На две мили! — с живостью поправил Даниэль.

— То-то и оно. Коснись тебя, так ты в законах дока!

Даниэль вышел. Гости пили молча, каждый сам по себе. После каждого большого глотка Ханс из Ленховды оттопыривал толстые, распухшие губы, между которыми виднелись острые щучьи зубы. Когда он пил, в животе у него слышалось бульканье.

Заплечных дел мастер был уже навеселе. Глаза у него блестели, белки покрылись красными прожилками, челюсти двигались, будто он что-то жевал.

Он не успел вступить в разговор с новыми гостями, как Угге сказал, что с Хансом они не виделись целых три месяца. Но зла друг на друга они не держат. Каждый из них делает свое дело и кормится как может. Так что им делить нечего.

Казалось, что Ханс из Ленховды открывает рот только для того, чтобы отпивать из кружки, но тут он пробормотал, точно про себя:

— Лесные бродяги пожаловали в деревню!

Угге говорил Сведье, что палач вроде бы был ему другом, но из слов Ханса этого не было видно.