Сага о Хельги

Посланцы ярла что‑то сказали Торольву, и ярл увидел, что тот рассмеялся и крикнул какую‑то шутку своим людям. К нему подошли несколько человек с разных кораблей, и они все вместе пошли к крепости. Очень скоро они вошли в ворота, где сначала их встретили поклонами, а потом окружили, обнажив мечи. Торольв не успел достать оружие, когда увидел чужое лезвие у своего горла.

– Ярл Эйрик сын Хакона приветствует тебя, Торольв Колдун, – крикнул ему ярл с башни. – Поднимайся к нам и раздели наше пиво. Только сначала отдай моим людям свой меч, а то он будет мешать тебе подниматься по узкой лестнице.

Воины ярла забрали у Торольва меч и связали его спутников. Торольва отвели наверх, а остальных заперли в соседнем доме. На площадке башни Торольв предстал перед ярлом Эйриком. И ярл сказал:

– Посмотри, что случится с твоими людьми, Торольв Колдун. – И он велел поднять над башней свое знамя с вороном.

Как только красного ворона увидели на торгу, зазвучали приказы, и бродившие там без дела викинги бросились на людей Торольва, которые в это время сходили на берег и разводили костры, чтобы сварить обед. Схватка была быстрой, и варяги бежали на корабли, где им легче было обороняться, оставив около двух дюжин своих людей лежать на берегу. Несколько кораблей отплыли. Однако тут же они увидели приближающиеся корабли Гудбранда. На реке тоже началась схватка, но у Гудбранда было вдвое больше людей, и скоро варяги стали прыгать с кораблей в воду и плыть к противоположному берегу.

У торга бой продолжался. Люди ярла Эйрика сумели захватить три корабля, еще четыре оборонялись. Ярл повернулся к Торольву:

– Не пора ли тебе велеть своим людям сдаться? Вижу я, не сдержать им нашего натиска. Обещаю сохранить вам жизнь, если вы откажетесь служить Олафу.

Торольв ничего не сказал, а просто кивнул, и его отвели на берег. Ярл велел своим людям отойти от кораблей, схватка прекратилась, а Торольв крикнул своим, чтобы они сложили оружие.

Варяги на кораблях ему что‑то возразили, но Торольв показал на корабли Гудбранда, которые, победив в бою на реке, теперь подходили к берегу. Видно было, что мало у кого при их виде осталось желание сражаться, и варяги, бросая оружие, начали сходить на берег. Так закончилась эта битва у Альдегьюборга, и ярл Эйрик снова победил. Всего варяги потеряли полторы сотни людей, а среди людей Эйрика пало меньше двадцати.

«Чайка», на которой людей оставалось намного меньше, чем весел, в бою не была и подошла к берегу, только когда варяги уже не сопротивлялись. Вскоре на нее поднялись Хельги и Торгейр и прочие из их команды.

Кетиль спросил:

– О каких подвигах сочинишь ты свою новую драпу, Хельги Скальд?

На это Хельги ответил:

– В этот раз вся слава достанется ярлу, который придумал, как заманить Торольва Колдуна в крепость. Он послал нас с Торгейром на берег, чтобы поприветствовать варягов из Миклагарда и позвать Торольва с вождями на пир. Но Колдун на то и колдун, что он что‑то заподозрил и спросил, почему Сигурд сам не встречает его на берегу? Неужто он так возгордился, что не может сделать две сотни шагов? В это время ярл на башне в шлеме и плаще Сигурда, качаясь, поднял рог. Тут Торгейр сказал, что Сигурд пирует уже шесть дней кряду и что они с трудом затащили его на башню, потому как не хотел он расставаться с бочонком меда. После этого Торольв рассмеялся, кликнул своих вождей и пошел за нами в крепость, где их всех и схватили.

Торгейр добавил:

– После этого и на торгу все закончилось быстро. Наша помощь даже не понадобилась. Без вождей они метались, как стадо овец, и не знали, то ли им отплывать, то ли биться у берега. Так что теперь у нас на три сотни пленников больше, и что с ними будет делать ярл, я не могу придумать.

– Потому‑то ты и не ярл,– ответил Кетиль. – Думаю я, ярл Эйрик сообразит, как сделать так, чтобы эти сотни пленных принесли нам немного серебра.

А Хельги сказал, что ему хочется спать, а когда он проснется, то сочинит драпу, и что в ней он непременно скажет что‑то вроде:

На зубров копий рать звал ломателя гривен Эйрик,

Не ведомо было варягу, что слепо идет он в ловушку…

На что Кетиль ответил ему, подняв рог, наполненный пивом:

– Хельги, ты становишься настоящим скальдом, и я уже с трудом понимаю, о чем говорится в твоих висах. Еще немного, и только ты да Торд Колбейнсон смогут их слушать…

– Копье зубра – это рог, а рать рогов – это пир. Если бы ты немного поразмыслил, ты бы сам догадался, – ответил Хельги.

– Такие сравнения хороши для долгих зимних вечеров, когда конунгам нечего делать, как только сидеть на пирах и разгадывать загадки. По мне лучше, чтобы в драпе слышались удары клинков и стоны павших. А загадки лучше оставить Торду, который рассказывает о битвах, в которых сам не бился. Пью за то, чтобы Хельги Скальд был сам по себе, а не пытался подражать другим!

И Кетиль залпом выпил пиво.

Сага об Одде Одноногом

Жил в Согне человек, которого звали Одд сын Торгейра. Был его род когда‑то славен, и вел он счет своих предков от Хальвдана Черного[43]. Но отец Одда продал большую часть своих земель и начал вести торговлю с англами и фризами. Как‑то раз корабль его ушел из Согна на юг и больше не вернулся. И никто не знал, что стряслось – буря ли утащила его на дно, захватили ли его викинги или уплыл он так далеко, что не смог найти дорогу домой.

Одду оставшейся земли не хватило, чтобы вести хозяйство и не иметь ни в чем недостатка. Потому оставил он свою усадьбу и отправился в дружину к ярлу Хакону. И вместе с ярлом он бился и против сыновей Гунхильд[44], и против саксов, и оставался в дружине, покуда не потерял ногу в битве с йомсвикингами в Хьёрунгаваге.

Из походов привозил он много серебра, и скоро смог выкупить назад земли своего отца, а потом и женился на самой красивой девушке в округе. Жена родила ему двух дочерей и вскоре после рождения младшей умерла от горячки. Одд долго горевал и так и не женился во второй раз. Но с дочерями проводил все время, когда был не в походе. А затем, когда лишился ноги, вернулся он в свою усадьбу уже насовсем и сам следил за тем, как девочки растут, и не жалел денег на их наряды и украшения.

Не жалел он также денег на веселье с друзьями, и часто пировали они по многу дней в усадьбе Одда. Однако скоро то серебро, что скопил он, стало заканчиваться, а к ведению хозяйства у него склонности не было, так что понял он, что не сможет дать большого приданого за дочерями. Но Одд не расстроился, потому как обе дочери его росли складными и на лицо были не безобразнее, чем иная жена ярла. И женихов для дочерей отбирал он, словно готов был за каждой дать по усадьбе и по десять марок серебра на обзаведение.

Потому скоро случилось так, что среди женихов остались только те, кто сам был богат, так что мог забыть о приданом, да те, у кого за душой ничего не было и кто готов был жить в бедности, лишь бы женой его стала красавица. Бедняков Одд сам гнал со своего двора, а богачи не нравились дочерям. Виделось им, что не будет им от таких мужей в семейной жизни почета и уважения. Вот уже и прошел срок старшей из дочерей, Сигрун, выйти замуж, а на свадебном пиру так никто и не погулял.

Наконец, пошли слухи, что хочет посвататься к Сигрун Гутторм, сын Торвинда Кабана из Хиллестада. И всем бы устроил Одда этот брак, ведь у Кабана и серебро водилось, да не лежала его душа к будущему свату из‑за того, что не любил тот ярла Хакона, за которого Одд бился всю жизнь. Однако выдал бы он Сигрун за Гутторма, коли бы не драка на пиру на тинге, после которой Сигрун не хотела больше ни  о ком слышать, как только о Бьёрне сыне Торбранда, соседе их из залива Аурланд.

Долго Одд думал, и когда Торбранд пришел сватать Сигрун за Бьёрна, сказал так:

– Ведомо мне, что не так ты богат, как Торвинд Кабан, да не по нраву моей Сигрун его сын Гутторм. А мне не по нраву и сам Торвинд, и конунг его. Не верю я, что добром кончится его власть в земле нашей. Заставят нас отказаться от наших богов и проклясть тех, кто водил нас в бой до Олафа. И хоть благоразумнее было бы сейчас иметь в семье защитника, не могу я покупать защиту ценой любимой дочери. Потому готов я выдать Сигрун за Бьёрна, однако и у меня есть условие. Самому мне с одной ногой хозяйство вести несподручно, а жена моя уже много лет как померла. Пусть твой сын переедет жить ко мне и станет нам опорой. Тогда пускай забирает Сигрун.