Махтумкули

— Значит, надо считать, что главная причина крови, что льется на земле, это борьба между корыстью и мудростью?

— Вероятно, да. И корысть, к сожалению, постоянно оказывается в выигрыше. Миром правят корыстолюбцы.

Нурджан легонько ударил по струнам дутара и, воспользовавшись наступившей паузой, вполголоса запел:

Все посмеялись и наградили певца возгласами "Браво!" и "Молодец!". А Шейдаи спросил:

— Откуда это стихотворение знаешь?

За Нурджана ответил Махтумкули:

— Не торопись. Этот парень много твоих стихов знает. Ты еще их услышишь.

Помолчали, попивая чай. И снова разговор вернулся к положению в мире.

— В Индии положение народа тоже не лучше нашего, — заметил Махтумкули. И там корыстолюбивые деспоты терзают людей.

Нуры Казим отхлебнул глоток чая.

— Там, где мы с вами побывали, еще терпимо. А вот в прибрежных провинциях, которые оказались в руках англичан, говорят, положение более тяжелое. Помните, как сокрушался этот купец, у которого мы гостили… ну, этот, как его…

— Бахадур-хан, — подсказал Махтумкули.

— Да, да, Бахадур-хан. Он рассказывал, что англичане прибирают страну к рукам с помощью оружия. Сейчас время сильных. А у простого народа откуда сила? Петому к народу и относятся пренебрежительно.

В комнату вошли два молодых джигита. Один из них был Таган, брат Аннатувак-хана. Он сказал, что Аннатувак приболел, приехать сам не смог и передает свои поздравления Махтумкули. "Неси сюда!" — приказал он своему спутнику, и тот втащил большой иомудский ковер. Его тотчас расстелили, и в комнате вроде бы стало светлее от яркой сини красок.

Больше о мировых проблемах не говорили, так как вниманием всех завладел Нурджан. Он приехал в сопровождении музыкантов, музыка и песни звучали до поздней ночи.

Утром жители села поднялись рано, предвкушая праздничное торжество. Каждый старался одеться получше. Особенно отличались девушки и молодые женщины — они всеми цветами радуги сверкали.

Свадьба проходила по издавна сложившемуся обычаю. Сперва поехали за невестой. После того, как привезли ее — это уже к полудню было, — подали обед, начались торжества. Состязание начали пальваны [47]. Потом широко распахнули двери белой войлочной юрты, занимаемой Карли-сердаром, и парни, разбежавшись, прыгали, чтобы достать подвешенные возле тюйнука платки.

В разгар торжества прибыли Дурды-шахир и Оразменгли-шахир. Это было приятной неожиданностью, так как Махтумкули ждал лишь одного из них, а о Дурды-шахире слышал, что тот болеет.

Большой популярностью в народе пользовался этот бахши. Он много лет дружил с семьей Довлетмамеда, Махтумкули называл его своим учителем. Не раз они устраивали шутливые состязания в вопросы и ответы. Поначалу, конечно, задавал тон Дурды-шахир, но со временем… Со временем он стал замечать, что уступает своему ученику, и первый назвал его мастером.

Был он родом из племени ата, проживающего в предгорьях по берегу реки Атрек, по соседству с гокленами. Племя тяготело к Гургену, но случалось, откочевывало в сторону Ахала. Люди жили не слишком богато, с трудом сводил концы с концами и Дурды-шахир, не отличавшийся и крепким здоровьем, но он всегда был бодр и весел.

Оразменгли же принадлежал к гокленам, живущим в Кара-Кала. И если Дурды-шахир по возрасту опережал Махтумкули на добрых полтора десятка лет, то Оразменгли был сверстником виновника нынешнего торжества. Они даже внешне смахивали друг на друга.

Оразменгли сочинял стихи, играл на дутаре, хорошо пел. Как и у Махтумкули, была у него неудачная любовь к девушке по имени Сервер, которую почти одновременно с Менгли продали другому.

Гости принесли свои поздравления, перезнакомились с теми хивинцами, с кем не были еще знакомы. Выяснилось, что Оразменгли видел как-то Шейдаи в одном из караван-сараев Хивы, но не было тогда возможности познакомиться поближе.

Пока Дурды-шахир и Оразменгли попили чаю, перекусили, отдохнули немножко с дороги, для них подготовили во дворе место, подмели, расстелили ковры. Тут расселись Довлетмамед, почетные гости, музыканты, певцы. Слушатели расположились полукругом — почти все население Хаджиговшана. Сидели, затаив дыхание, большого представления ждали.

Вот негромко зазвучали дутары и гиджаки. Несколько мелодий исполнил Нурджан. Затем запел Оразменгли — это были лирические песни на стихи Довлетмамеда, написанные им в далекой юности. Людям они были знакомы, их с удовольствием слушали на свадьбах и празднествах. Напряженным вниманием было и сейчас. И Довлетмамед задумался, теребя кончик бороды, — в далекое прошлое унесли его приятные воспоминания.

Подтянув струны, Оразменгли запел песни на слова Махтумкули. И чем больше он пел, тем воодушевленнее становился голос. Песни следовали одна за другой, каждая из них была своеобразна и интересна, со всех сторон слышались возгласы благодарности. Казалось, сама природа, даже бледные звезды в небе внимают и замирают от восторга.

Стукнув костяшками пальцев по деке дутара, Оразменгли дал понять, что уступает место другому. Но тут закричали:

— Сервер!

— Вспомни о Сервер!

— Он не может забыть о Сервер!

Ему и самому хотелось вспомнить о ней. Много его стихов было посвящено Сервер, много песен написано на эти стихи, их исполняли бахши и с удовольствием слушали люди. Невольно вспомнилась строфа:

Оразменгли тут же проглотил едва не сорвавшиеся с губ слова. Сервер потеряна навсегда, и не к лицу ему распевать о ней любовные песни, стыдно это перед людьми. Он решительно отложил дутар.

— Давайте послушаем и других.

Шейдаи умел и на дутаре играть, и песни петь, но не решался выступать после такого прославленного бахши, как Оразменгли. Махтумкули подсказал: "Спой "Положение туркмен". Шейдаи поборол нерешительность и запел:

Шейдаи пел с выражением, пел — как делился собственным горем, и как-то незаметно и сразу изменилось настроение слушателей. Люди стали тяжело дышать, понурились, словно лицом к лицу столкнулись с тяготами проклятой жизни.

Шейдаи собирался ограничиться одной песней. Но ему не позволили, его заставили петь еще и еще.

Взялся за дутар Дурды-шахир. Этот без шутки никогда не обходился:

— Люди! Если Довлетмамед не скажет, каким образом он отблагодарит меня, петь я отказываюсь!