Святая Русь - Князь Василько (СИ)

- Да как же так? Купеческой дочке ямщик поглянулся. Какой же срам на мою седую голову.

На глаза Олеси навернулись слезы. Она опустилась на колени и всхлипывающим голосом заговорила:

- Ты уж прости меня, тятенька. Мил мне Лазутка, из сердца не выкинешь.

Василий Демьяныч надолго замолчал, затем опустил свою крепкую сухую ладонь на голову Олеси и кротко молвил:

- А ты из головы выкинь, доченька. Такое случается по младости лет. Коль не хочешь позора отцу родному, то забудь ямщика. Забудь, доченька.

- Не знаю, не знаю, тятенька, но я попробую.

- Вот и добро, доченька. Успокоила ты меня.

С того дня стала Олеся затворницей, будто в монастырской келье поселилась. Секлетея, по строжайшему наказу супруга, со двора и шагу не ступала. Обе сидели за прялками, а вечерами подолгу молились у кивота. Правда, в погожие дни выходили в сад, наглухо обнесенным высоким тыном.

Так прошел месяц, другой... Дождливая осень подвалила. Как-то отец пришел в девичью горницу, подсел к Олесе и молвил:

- Ну что, доченька. Всему приходит своя пора. Как ни жаль, но настало время быть тебе за мужем. Завтра купец Глеб Митрофаныч Якурин с супругой своей и сыном Власом свататься придут.

Олеся так и обмерла, лицом побелела.

- Никак, перепугалась, доченька? Дело-то обычное. Семья добрая, богатая и Влас - жених не из последних. Правда, лицом рябоват, ну да с лица не воду пить. Стерпится, слюбится. Якурин - набольший купец в Ростове Великом. Так что через недельку и под венец.

- Тятенька, милый! - взмолилась Олеся. - Не хочу под венец. Христом Богом прошу!

Но Василий Демьяныч был непреклонен.

- Прости, доченька, но дело решенное. Не плачь, всё уладится.

Василий Демьяныч долго сидел подле дочери, пока у той слезы не высохли. Но как только отец вышел из горницы, Олеся встала на колени перед киотом и горячо взмолилась:

- Помилуй меня, пресвятая Богородица, отведи от беды! Прости и помоги мне, рабе грешной!..

Улучив момент, когда отец и Секлетея принялись разглядывать в сундуках приданое, Олеся вышла во двор, а затем, что есть духу, побежала к калитке, коя, на её счастье, оказалась незапертой.

Повезло Олесе и на Соборной площади, где Лазутка подзывал к возку очередного покупателя с поклажей. Увидев Олесю, Скитник бросился ей навстречу, а та, вся запыхавшаяся, тотчас вымолвила:

- Коль люба тебе, увези меня, Лазутка. Борзей увези!

Скитник взял ослабевшую девушку на руки и посадил в возок. Спросил:

- Что стряслось, лебедушка?

- Отец замуж меня выдает. Завтра - смотрины, а через неделю - под венец. Вези борзей! Вон и холоп Харитонка сюда бежит.

- Не догонит!

Лазутка впрыгнул на коня и помчал под угор. Крепость вскоре осталась позади, а впереди - дорога на Переяславль.

«Куда, куда дале? - точила Скитника навязчивая мысль. - Купец Богданов непременно пошлет погоню, для чего возьмет свежих коней с оружными холопами. Его Гнедок, хоть и не плохой скакун, но староват, далеко на нем не уедешь. Вон уже и сейчас натужно храпит, вот-вот загнанный грянется оземь».

Лазутка остановил Гнедка, спрыгнул с коня и подошел к возку.

- Вспять не надумаешь, Олеся?

- Нет, с тобой хоть на край света.

- Но путь будет тяжкий. Отныне мы - беглые люди... Нас повсюду будут искать. Придется нам укрываться в лесных дебрях, то и не каждому мужику под силу. Способна ты на такую жизнь, Олеся?

- Я всё преодолею, Лазутка. Люб ты мне.

Скитник благодарно поцеловал девушку и перекрестился:

- Да помоги нам Бог!

Лазутка взял Гнедка под уздцы и потянул его с дороги к лесу, но вскоре лес стал непроходимым. Скитник освободил от оглобель коня, утащил возок в чащобу, вернулся и молвил:

- Дале пешечком, Олеся.

- И куда ж мы пойдем?

- К избушке Петрухи Бортника.

* * *

Почитай, весь день Петруха пропадал в лесу, а когда вернулся на поляну, то немало подивился: из волоковых окон черной избы валил сизый, кудлатый дым, а к разлапистой сосне был привязан гнедой конь.

Петруха окстился. К добру или к худу? Еще никогда к нему на коне никто не приезжал. Да и немудрено: к его заимке прямой дороги нет, есть лишь едва приметные тропинки, по коим и коня-то трудно провести. Чудны дела твои, Господи! Неуж с княжьего двора за медом? Но мед еще две недели назад отнесен.

В конце каждого лета Петруха приходил в Ростов к тиуну Василька Константиновича и говорил:

- Медок готов.

Тиун снаряжал подводу. Четверо холопов ставили на неё липовые кадушки, торбы и кули с мукой, толокном, сухарями, сушеной и вяленой рыбой, сальными свечами и отправлялись в путь. Верст через двадцать подвода останавливалась, один из холопов, дабы кто не схитил коня, продолжал сидеть на телеге, другие, вместе с Петрухой, следовали узкими тропинками к избе. Здесь липовые кадушки заливали медом и на носилах тащили к дороге. Случалась одна ходка, а то и две, когда был добрый медовый взяток.

Зимовать Петруха остававлся в своей избе, ибо княжьей снеди и других припасов хватало до весны. Зимой Петруха долбил новые колоды, искал бортные деревья с дуплами.

Петруха долго не решался войти в избу, пока из неё не вышел дюжий, могучего вида детина и направился к дровянику. Да это... это, кажись, тот самый Лазутка, с коим стояли на берегу Неро и любовались кораблем. Вот те на! Вдругорядь заявился.

Скитник, увидев Петруху, извинился:

- Ты уж не обессудь, друже. Опять к тебе незваные гости.

- Выходит, судьба, - крякнул бортник, - её на кривых оглоблях не объедешь.

Каково же было удивление Петрухи, когда он увидел в избе девушку. Пришлось Лазутке всё рассказать, после чего Бортник простодушно молвил:

- Живите, места хватит. Опасаться некого. Сюда, окромя медведей, никто не заглядывает. Да и мне с вами повадней будет.

- Спасибо тебе, добрый человек, - поклонилась в пояс Олеся.

Г л а в а 4

В ИЗБУЩКЕ БОРТНИКА

Разнолик сентябрьский денек. То вдруг небо затянется тучами и дождь заморосит, а, глядишь, через час вновь солнце покажется и сразу вся природа оживет, повеселеет. Вот и сейчас солнце проглянуло через косматые вершины сосен.

Вечером, сидя за небогатым столом, Петруха спросил:

- Возок-то надежно ли упрятал, Лазутка? Не дай Бог кто наткнется и заподозрит неладное.

- Не тревожься, Петруха. Возок я в трущобе упрятал... Давно бортничаешь?

- Да, почитай, лет пятнадцать, как отец помер. Он-то много лет на князя мед добывал, а я в Угожах проживал.

- За сошенькой ходил?

- Да нет... в дьячках при храме. Поглянулся батюшке, тот меня в дьячки и рукоположил, а как отец мой Авдей помер, князь Константин мне бортничать указал.

- В дьячках, говоришь? - раздумчиво произнес Лазутка. - А справа дьяческая сохранилась?

- Да здесь, - кивнул на лубяной короб Петруха. - И подрясник, и клобук, и медный крест. Лежат - хлеба не просят.

- Добро! - еще больше оживился Лазутка и глянул на Олесю.

Девушка находилась словно во сне. Возбуждение от побега схлынуло, казалось, все страхи позади, надо успокоиться и всё внимание переключить на Лазутку, любимого человека, ради коего она и сбежала из отчего дома. Но на душе её было далеко не празднично. Она совершила смертный грех, покинув мать и отца, и выйдя из их послушания. Такого, кажись, еще не было в Ростове Великом. Что скажут соседи и все люди, знавшие отца? Любимая, ни в чем не нуждавшаяся дочь, убежала из доброго, благочестивого дома, о коем ведал сам князь Василько Константинович, и прыгнула в возок ямщика. Срам-то какой тятеньке, кой был без ума от своей ненаглядной дочери. Ужас! Что ж ты натворила, Олеся?! Ни отец, ни мать, ни Бог тебя никогда не простят. Никогда! Но с таким грехом жить нельзя. Надо... надо сказать Лазутке, чтобы он отвез её назад в Ростов, в отчий дом, к матушке и тятеньке. Тятенька! Твердый на слово тятенька. Если уж он ударил по рукам с купцом Якуриным, то назад своё слово купеческое не возьмет. Он непременно выдаст ее за рябого Власа, с коим без любви придется прожить всю жизнь. С постылым человеком!.. Нет, уж лучше головой в омут... Господи, что же делать, что делать?