Святая Русь - Князь Василько (СИ)

И всё же как-то на торгу, что близ деревянного княжеского детинца, запомнилась купцу одна молодка - среднего роста, белолицая, большеглазая, с пушистыми иссиня-черными бровями.

Молодка долго присматривалась к круглой бобровой шапке и тихонько вздыхала.

- Аль приглянулась? - спросил Василь Демьяныч.

Молодка подняла на купца свои лучистые, васильковые глаза, улыбнулась краешками полных вишневых губ и... смутилась, отчего на её бархатных, мягких щеках заиграл румянец.

У Василия Демьяныча аж сердце оборвалось. Ну и лепая же молодка, Господи!

- Приглянулась, но... но я вдругорядь зайду.

- От чего ж вдругорядь? - заволновался купец. - Коль дорого, уступлю. А коль не обидишься - так отдам.

Молодка еще больше вспыхнула.

- Спасибо на добром слове. Пойду я.

Тихо молвила и вышла из лавки. А Василий Демьяныч вначале застыл столбом, а затем выскочил из лавки и поманил одного из мальчонок, крутившихся на торгу.

- Зришь женку? Ту, что в малиновой шубке.

- Ну!

- Ступай за ней и изведай, где её дом. Резаной одарю.

- Да я за такую деньгу в лепешку расшибусь! - обрадовался мальчонка.

Мало погодя, купец проведал: женку зовут Олесей Васильевной. Вдова. Муж был княжьим дружинником. Живет неподалеку от храма Константина и Елены. Чад малых не имеет.

С того дня купца Богданова будто подменили. Ночами перестал спать, и все думы об одном - Олеся, Олеся! Имя-то, какое чудесное.

- Уж не занедужил ли, Василь Демьяныч? - обеспокоенно спросил Демид Осинцев. - Весь какой-то чумной, будто сглазил кто, упаси Господи.

- Сглазил, Демид Ерофеич, - открылся купец. - Вдовую женку дружинника Евдокима повстречал. Олесю. И вот ныне душой маюсь.

- Ясно, - хмыкнул в рыжеватую бороду Демид. - Хорошо знавал я Евдокима. Жену свою он из Полоцка привез... Добрая женка - и нравом и красотой. Рукодельница, мужа своего чтила... Но с чего ты загорелся? Аль супругу разлюбил?

- Да я, можно сказать, и любви-то не изведал. Ведь как у нас на Руси? Отец присмотрел, сосватал - ну и получай супружницу... Прижилась, хозяйка не из худших, но любви не получилось... Не ведаю, как дальше быть.

- В таком деле тебе я не советчик. Как душа подскажет.

А душа Василия рвалась к избе Олеси, что подле храма. Женка в его лавке так больше и не появилась. Набрался духу молодой купец, собрал подарки и... постучал в желанную калитку.

Олеся не затворилась, впустила. Василий же прямо с порога брякнул:

- Хоть серчай, хоть гони прочь, но люба ты мне. Что хочешь, делай, но жить я без тебя уже не сумею... Всё в лавке тебя поджидал.

В лавку же Олеся не захотела больше идти. Оробела. Уж больно понравился ей молодой купец, чем-то похожий на её погибшего супруга. Такой же высокий, крутоплечий, с темнорусой шелковистой бородкой. Как увидела, так едва ноги до избы донесла. Затем встала у кивота, и всё молилась, молилась, прося у Богоматери прощения за грешные мысли. Несколько дней провела в молитвах, и зарок себе дала: к лавке больше не ходить, купца-молодца не видеть... А он, нежданно - негаданно, сам заявился. И дрогнуло сердце Олеси, про зарок свой забыла, ночевать (да прости её, Господи!) оставила.

Страстная, хмельная была эта ночь!

Купец Василий задержался в Угличе дольше задуманного. Уж как он любил все эти месяцы Олесю! Обрадовался, когда она затяжелела. Молвил:

- От жены своей я чад не имел. Не дал ей Бог стать матерью... Пусть идет в монастырь. Тебя ж, ладушка моя, в жены возьму.

- Грех это, Василий, не хочу его на душу брать.

- Грех - не чадородной быть. Не принимай близко к сердцу. Всё уладится.

Трудными были роды Олеси. Бабка-повитуха головой качала:

- Как бы не преставилась. Ох, тяжело чадо на свет божий идет.

Роженица, словно предчувствуя смерть, молвила страдальческим голосом:

- Коль помру, выполни мою последнюю волю, Васенька... Сын появится, то нареки в честь тебя, Василием, а коль дочь - Олесей. Не покидай её.

Родив дочь, Олеся умерла.

Вернулся Василий Демьяныч в Ростов Великий с дочкой Олесей.

Г л а в а 2

ЛАЗУТКА

В Ростове Великом набольшим купцом был Глеб Митрофаныч Якурин. Хоромы его стояли неподалеку от крепости, за земляным валом, на углу Ильинки. Прослыл Глеб Митрофаныч не только знатным купцом, но и усердным богомольцем. Не пропускал ни заутреню, ни обедню, ни всенощную, одаривал храмы богатыми приношениями. Владыка не нарадовался: все бы так купцы щедро на церковь жаловали.

Простолюдины же радость владыки не разделяли:

- Купец Якурин хочет грехи свои замолить, а они - тяжкие. В молодости, чу, татьбой⁸⁴ промышлял, невинные души губил. Кровавы его денежки.

Всякое говорили про купца, однако толком никто ничего не ведал. В Ростове Глеб Митрофаныч осел лет десять назад, а где он раньше был и чем занимался известно лишь одному Богу.

Как-то в Пасхальную ночь Глеб Митрофаныч увидел на женской половине храма юную девушку необычайной красоты. Подле неё, держа свечку в руке, молилась жена купца Богданова Секлетея. Сам купец, как и Якурин, стояли на мужской половине.

«Красна девка, - подметил про себя Якурин. - Надо к Василь Демьянычу в гости пожаловать».

Купца Богданова он хорошо знал, но в избе его никогда не был: не пристало первому ростовскому купцу к меньшим торговым людям в гости набиваться. Пусть они кланяются. Но здесь дело особое. У купца Якурина - великовозрастный сын, давно пора его оженить. Хватит на отцовской шее сидеть, пусть отделяется и добывает калиту своим умом.

Пришел купец Якурин к купцу Богданову после Светлого Воскресения. Василий Демьяныч немало тому подивился. С какой это стати Якурин в его дом завалился? Но ясно одно - не по пустякам.

Богданов усадил Якурина в красный угол, и повелел Секлетее и Олесе накрыть стол. Глеб Митрофаныч, близехонько разглядев девушку, окончательно решил: лучшей жены его сыну Власу не сыскать.

Когда стол уставился медами и обильной снедью, женщины, как это и полагалось на Руси, удалились, а между купцами начался неторопливый мужской разговор. Долго толковали о торговых делах, потягивали мед, закусывали снедью, и лишь где-то часа через два для Василия Демьяныча всё прояснилось.

- Как ни петляй, не ходи вокруг да около, но пришло время о важном деле покалякать... У тебя, Василь Демьяныч, красна-девица на выданье, у меня сын - добрый молодец. Не породниться ли нам? Глядишь, и торговля твоя в гору пойдет. Я помогу, без всякой корысти, как сват свату.

Обескуражил Глеб Митрофаныч купца Богданова. Отдать в чужой дом родное дитятко, дочь ненаглядную?.. Нет, нет! Остаться без Олеси - пустить в дом тоску и кручину.

Василий Демьяныч, кажется, только сейчас осознал, насколько дорога ему дочь. Она вся была похожа на мать, которую он так безоглядно любил.

- Чего замолчал, Василь Демьяныч? Аль сватовство моё не по нраву?

- По нраву, Глеб Митрофаныч. Спасибо за честь... Но токмо не приспела пора моей Олесе. Всего-то пятнадцать годков. Ты уж не обессудь.

- Самая пора, Василь Демьяныч. Чай, ведаешь, князья своих дочек едва не с осьми лет замуж отдают. А то - пятнадцать! Удивил, называется. Не век же ей в девках сидеть. Как ни заплетай косу, а не миновать расплетать.

- Так-то оно так, - вздохнул Василий Демьяныч. - Не век сидеть. И все же обождем годок.

Купец Якурин поднялся из-за стола.

- Чую, тебя не свернешь, но и я на попятную не пойду. Подожду и годок... Но токмо береги свою дочку. От всего береги - от сглазу и порчи, от молодца-ухарца. За год всякое может приключиться.

Купец Якурин как в воду глядел. Приключилось! Любимое чадо выкрал ямщик Лазутка.

* * *

Лазутка Скитник давно был известен всему Ростову Великому. Дюжий, первый кулачный боец, к любому ремеслу свычен - хоть кузнец, хоть оружейник, хоть кожевник, хоть древодел... Всё горело в его проворных, сильных руках. Да и нравом был добрым, открытым, отзывчивым на людскую беду, за что Лазутку и любил ремесленный люд.