Последний Совершенный Лангедока

Я слышал также о прекрасных дамах, которые появляются в проёмах некой скалы в провинции Экс и исчезают, когда к ним приближаются.

– Этак они ничего не заработают! – под грубый хохот заметил один из гребцов. Увидев, что сейчас разговор свернёт на излюбленную тему изголодавшихся гребцов, я попросил Никанора рассказать что-нибудь ещё.

– Иатрос слышал о перчатке святого Цезария?

– Нет.

– Так слушайте. Лангедок с одной стороны ограничен Пиренеями, и большинство гор столь высоки, что все ветры дуют ниже их вершин; и ещё существуют долины, столь плотно окружённые горами, что в них не проникает ни единого ветерка. В одну из них до самого начала владычества Карла Великого не залетало ни одного, даже самого слабенького ветерка, и эта местность оставалась бесплодной, и не произрастало в ней ничего, потребного для человека. Узнав о бесплодной долине, епископ Цезарий Арльский, человек великой святости, прославившийся своими чудными делами, отправился на берег моря, омывавшего его диоцез, наполнил свою перчатку морским ветром и прочно завязал её. Потом он пришёл в бесплодную долину, бросил свою наполненную ветром перчатку прямо в скалу и во имя Господа повелел ветру отныне всегда дуть здесь. Тотчас в скале образовалась дыра, и в неё стал постоянно дуть ветер, который называется морским, как если бы божественным провидением его принесло сюда с моря. Буйный этот ветер долетает до реки, протекающей внизу, но не пересекает её; он делает землю в долине плодородной, а всё, что в ней произрастает, полезным для здоровья; он дует в лицо всем приходящим, обдавая их необыкновенной свежестью своего дыхания, но стоит людям покинуть пределы зачарованной местности, как ветер перестаёт их обдувать, как если бы ему было запрещено пересекать её границы.

Тут в разговор вступил один из гребцов, которому надоело молчать.

– Я родом из королевства Арльского, и у нас в диоцезе [91] Гап находится многолюдное поселение Серсель, на земле которого раскинулось необычайно глубокое озеро. Посреди озера есть остров, весь год недоступный для человека; когда же наступает пора сенокоса, его с помощью верёвок вытягивают на берег, выкашивают, и собранное сено делят на части. Потом верёвки убирают, и остров возвращается в озеро на прежнее место. На острове стоит монастырь, и святость монахов настолько сильна, что там нет ни единой змеи, хотя в окрестностях Серселя их полным-полно.

– Там, откуда я родом, в летнюю пору змей тоже полным-полно, – сказал подошедший воин. Двух передних зубов у воина не было, а через нижнюю губу тянулся плохо сросшийся шрам, отчего на подбородке у него всегда висела ниточка слюны. – И вот один крестьянин в полдень ударил палкой змею. Палка тут же сгнила и рассыпалась.

– А змея? Что стало со змеёй? – спросил ещё один гребец. Он был совершенно лыс, и, чтобы жаркое солнце не напекало голову, обматывал её платком. Платок когда-то был красным, а теперь был грязно розовым, в разводах соли.

– Ты спрашиваешь меня про змею, друг, я не ослышался? – спросил воин, облокотившись на плечи гребца. – Ты не поверишь: она издохла!

Ответом ему был дружный хохот.

– Вот что я вам скажу, хотите верьте, хотите нет, – сказал воин, усаживаясь на банку. – Я уже второй десяток лет продаю свой меч тому, кто лучше платит, исходил весь христианский мир – от Альпийских кантонов до стран, в морях которых даже летом плавает лёд, но нажил только шрамы на шкуре. Зато навидался такого… Расскажу – не поверите.

В епископстве Гренобльском, на границе с диоцезом Ди, есть очень высокая скала, и высится она на земле, кою жители земли этой зовут Триев. Другая скала стоит напротив неё, по соседству, и её называют «Равная ей», потому что она такой же высоты, как и первая, хотя вершина её недоступна. И если кто-нибудь, глядя на неё, кашлянет или крикнет, тотчас снежная лавина устремляется со скалистых вершин вниз, в долину, и там обрушивается на путников, погребает их под своей толщей и швыряет их в глубокую пропасть.

Сказывали мне, что на берегах Роны есть кладбище именем Алискан. И если кто из жителей прибрежных селений умирает, его не везут на кладбище, а сплавляют в закрытом гробу вниз по течению, и гробы всегда сами останавливаются в реке против этого кладбища. Господний мир вообще полон чудес, – подвёл итог своему рассказу воин.

Представив плывущие по реке гробы, суеверные гребцы начали креститься и бормотать молитвы, некоторые гладили и целовали свои обереги. Никанор, недовольный тем, что внимание слушателей переключилось на других, опять заговорил:

– Иатрос Павел хотел услышать о земле Лангедока. Так знайте же, что название города Тараскона, что стоит на другом берегу Роны напротив Бокера, происходит от имени змея Тараска. Этот Тараск жил в реке, в пещере под скалой, пожирал людей, которые неосторожно купались вблизи его логова или проплывали мимо на барке. Тараск был драконом необычным, он носил на спине панцирь, как у черепахи, но с острыми большими шипами. У него была львиная грива и лицо человека. Сразиться с таким страшилищем никто не осмеливался. А вот Марфа, сестра Лазаря из Вифании, ну, того самого, которого воскресил из мёртвых Христос, [92] решила избавить горожан от напасти. Но причинять зло дракону она не хотела, потому что дракон, даже злобный и ужасный, всё-таки божья тварь. Она связала из веточек крест и отправилась на берег Роны. Когда дракон её увидел, то изумился смелости хрупкой женщины, а когда увидел в её руках распятие, потерял всю свою злобу и пошёл за ней смирно, подобно ягнёнку. Вот только горожане не обладали кротостью Марты – они забили дракона камнями, а потом набили из него чучело. Да ведь и их можно понять: у реки всегда полно нечисти и нежити вроде ламий или драков. Ламии имеют вид женщин, они прокрадываются в дома, наводят кошмары, разбрасывают вещи и даже крадут из колыбелей младенцев. Драки живут в прибрежных пещерах. Принимая форму золотых колец, они завлекают в воду женщин и детей и топят их. Я видел женщину, про которую говорили, что драк утащил её в Рону, чтобы она вскормила его сына; эта женщина пробыла под водой семь лет. В волнах Роны в лунном свете можно увидеть драков, принявших облик ночных призраков, и услышать, как они разговаривают. Вот оно как!

В драконов я, конечно, не верил, но говорить об этом не стал. Вера простолюдинов проста и предметна, им недоступны сложные богословские представления. Для них драконы, чудеса, совершаемые святыми, обереги, талисманы так же естественны, как хлеб, мясо, вино или тяжёлая повседневная работа. При этом языческие обычаи в их головах смешиваются в причудливый клубок с отрывками Библии, скверно истолкованной священниками и монахами, которые не намного грамотнее своей паствы. Чтобы поддержать разговор, я рассказал им сказку про ворона, который подложил своё яйцо в гнездо аиста, и тот его высидел. Когда же чёрный птенец появился на свет, аисты всей стаей ощипали мать, высидевшую его, а потом вместе с птенцом столкнули с высокой башни.

Гребцы разговорились и начали пересказывать совсем уж невероятные истории вроде той, что возле Массилии растёт дерево, на котором зреют стручки, как у бобов, и стручки эти полны камней, а в Рошморе есть кусты, в просторечии именуемые туманниками, y них крупные ягоды, и цветут они, как виноградная лоза. Но в день святого Иоанна [93] ягоды у них исчезают.

Кто-то из гребцов начал рассказывать про морские воды, которые у берегов Лангедока застывают и превращаются в соль.

– Вот это, ребята, чистая правда, – сказал капитан, который незаметно подошёл и стоял за спинами гребцов. – У побережья там полно солончаковых болот, и хороших гаваней совсем мало. Те, кто идёт со мной не в первый раз, видели это своими глазами. Это, не в обиду целителю Павлу, не аисты, которые выпихивают из гнезда воронёнка, это то, что мы увидим уже скоро. А потому, хватит болтать языками! Господа пассажиры могут пойти и отдохнуть в своих каютах, а остальные – живо за работу! Вы что, не видите, что ветер стихает, и скоро галеру течением понесёт обратно? Кто хочет вернуться в Константинополь, может прыгать за борт и идти пешком, как Христос по водам моря Галилейского, [94] а нам надо в Массилию! Ну-ка, парус – убрать, и чтобы через пункт [95] я услышал стук вёсел в уключинах!