Великая судьба

— Вы правы, но только отчасти. Люди разрушают то, что стало для них символом иноземного владычества и угнетения.

— Я, кажется, очень утомил вас. Прошу простить за беспокойство. Дамдинсурэна я надеюсь встретить по пути. — И Бурдуков покинул палатку.

— Создано руками народных умельцев... — задумчиво повторил Максаржав слова гостя.

Надеясь разузнать что-нибудь о Того, Гунчинхорло присоединилась к караванщикам, отправлявшимся в столицу. Она готовила им еду, помогала пасти верблюдов во время стоянок. Так, с караваном, добралась она до Великого Хурэ. Пока караванщики занимались в городе своими делами, девушка зашла на подворье Га-гуна, где ей сообщили, что Того заглядывал сюда, расспрашивал про нее. Но было это больше года назад, а с тех пор о нем ни слуху ни духу. Гунчинхорло несколько дней бродила по базару, все ждала, не покажется ли в толпе знакомая фигура. Но надеждам ее не суждено было сбыться, и Гунчинхорло ничего другого не оставалось, как вернуться домой с теми же караванщиками. На обратном пути путники остановились на ночлег на берегу Толы, возле зарослей ивняка. Поставили палатку. Гунчинхорло развела костер, установила на камнях котел. К костру подошел старик караванщик — прикурить от огонька.

— Ох, дочка, гутулы-то у тебя совсем прохудились! Да, встретила бы своего суженого — не ходила бы в рваных. Как бы все-таки узнать, жив ли он? Нам-то, старикам, с такой помощницей идти хорошо.

— Я ведь не сразу решилась идти с вами обратно, сначала думала остаться в Хурэ...

— А как же отец? Ему без тебя совсем плохо придется!

— Знаю. Вот вспомнила об отце и решила возвратиться.

Другой караванщик, прислушавшись к разговору, вышел из палатки.

— Выходила бы ты за кого-нибудь из своих мест, оно и лучше было бы. У женщины без мужа характер портится. Что ей остается? С собакой целоваться!

«До чего неприятный старик этот Янда-гуай. Не любит он людей!» — подумала девушка.

— Хорошо нам, старым, быть умниками перед человеком, у которого горе, — вступил в разговор третий старик, сидевший в палатке.

Когда Гунчинхорло взяла ведро и пошла за водой, один из сидевших у костра язвительно заметил:

— Наш Янда совсем как юноша! Уж не собирается ли он на молоденькой жениться?

— Да если б и собирался, то какую-нибудь трясогузку не взял бы, выбрал бы себе порядочную, — возразил Янда.

— А старуху свою бросил бы? — спросил старик, сидевший в палатке.

— Знаешь пословицу: «Заглядишься на лань, последнего быка потеряешь», — засмеялся первый.

— Женщина в старости ведьмой становится, от ее болтовни уши вянут. С такой даже пройтись рядом неприятно. Только и знает, что ругается да молитвы шепчет. — Сочтя, что разговор принял интересное направление, Япда пригладил свои жиденькие волосы, прищурившись, откашлялся, отрывисто хохотнул и продолжал: — Вы-то, черт бы вас побрал, разве муж-чипы! Говорите «женщина», а сами даже по знаете, что это такое. Ослы вы старые! Вот я, когда был молодым, досыта потешился с хорошенькими бабенками! Была одна, по имени Шузандай, дочка Ца-нойона. Славилась красотой не только в нашем, но и в окрестных хошунах. Вот уж с ней я позабавился! Без ума была от меня. И я ее до сих пор забыть не могу.

— Это старуха Цэвэга, что ли?

— Нет, нет!

— Нет, говоришь? А ведь ее тоже зовут Шузандай.

— Да ну тебя к черту! Мало ли кого как зовут!

Поняв, что заврался, Янда встал, подошел к костру и прикурил от уголька. Поднимаясь, он как бы ненароком оперся о колено Гунчинхорло. Та в смущении отпрянула, и Янда, потеряв опору, упал на четвереньки.

— О, черт побери! — пробормотал он с досадой и ушел в палатку.

А старик, сидевший у костра, продолжал прежний разговор:

— Для меня моя старуха и теперь дорога, как в молодости. Когда уезжаю, всегда так скучаю! Не хватает мне ее.

— Идите чай пить, дядюшки! — позвала Гунчинхорло.

Все трое, каждый со своей пиалой, уселись у входа в палатку и с наслаждением принялись пить горячий чай.

— Янда! — снова начал один из караванщиков. — Ты вроде помоложе нас, сходил бы в аил, что виднеется вон там, принес бы немного молока. А то что же мы пьем пустой чай, незабеленный!

— Ну, по возрасту-то вы меня моложе. А вот что касается ходьбы, тут я действительно попроворнее любого из вас.

— Ну чего ты все хорохоришься, клюка колченогая! Распустил язык! Ну-ка, подойди ко мне, посмотрю я, кто ты есть — мужик или баба...

— Но-по! Не кипятись, а не то я живо с тобой разделаюсь. У меня ведь знаешь как: «На пиру три куплета спою, на игрище троих поборю!» — Янда встал во весь рост и расправил плечи.

— Ну вас, совсем из ума выжили! — воскликнул третий. — Вы этак палатку, пожалуй, завалите! — И, держа в руке пиалу, он поспешил отойти подальше от спорщиков.

А Янда принял борцовскую стойку, неожиданно сделал выпад и, схватив противника за ногу, повалил его. При этом штаны у него сползли, на пояснице обнажилась полоска изрезанной шрамами кожи.

— Ну-ка, подайте воды! — крикнул Янда.

— Эй, что ты делаешь? У меня же сердце лопнет, что скажешь тогда моей старухе? Пусти! Экий ты медведь, черт старый! А тело-то отчего у тебя в рубцах?

— Это меня так собаки да нойон разукрасили.

Старик подал руку упавшему, помог подняться. А Янда продолжал свой рассказ:

— Повздорил я как-то с нойоном, ну, меня и отделали. Еле домой приполз, а там меня свои же собаки еще искусали, и старуха добавила дома когтями своими...

— Ну ладно, давайте укладываться. Завтра утром рано в путь.

Они похлебали мучной затирухи, заправленной кусочками вяленого мяса, и улеглись. А Гунчинхорло тем временем собрала и вымыла посуду. Потом постелила на улице возле палатки кусок войлока и тоже легла.

— Слышь, дочка! Иди-ка ты в палатку да ложись здесь, — раздался шепот Янды.

Девушка притворилась, будто не слышит.

— Чего боишься? Неужто глупого старика испугалась? Ночью, кажется, дождь пойдет. А не то еще бродячая собака укусит.

Гунчинхорло встала, взяла свою подстилку и перешла в палатку. И тотчас под дэли, которым она укрылась, проскользнула холодная нога Янды. От обиды девушка тихо заплакала.

— Ну чего ты среди ночи нюни развела, в темноте никто ничего не увидит! — сердито прошептал старик.

В палатке воцарилась тишина. Потом снова послышался раздраженный голос Янды:

— Ты собаку-то накормила?

Гунчинхорло ничего не ответила. Тогда подал голос первый старик:

— Ты что там жужжишь, как шмель в банке, Янда? Спи давай!

Янда замолк.

Утром караванщики отправились дальше. Миновав Хадасан, они снова остановились на ночлег, а Гунчинхорло послали добыть молока в соседних аилах. Она взобралась на верблюда Янды, по не успела отъехать от места стоянки, как верблюд споткнулся, девушка упала и повредила ногу. Караванщики растерялись: что делать? Жители ближайшего аила посоветовали обратиться за помощью к ламе-костоправу и рассказали, где его найти. Янда забрался на своего верблюда, Гунчинхорло уселась позади него, и они тронулись в путь. Первый старик шел впереди и вел верблюда за повод. Наконец они нашли юрту костоправа. она была совсем маленькая, четырехханная. Рядом стояли шалаш и палатка.

Путники заставили верблюда реветь, чтобы отпугнуть собак, а сами направились в юрту, где увидели костоправа — человека лет сорока, который, держа за руку старушку, делал какие-то непонятные манипуляции. В юрте был образцовый порядок, все сверкало чистотой. Лама, по-видимому, прежде долго жил в монастыре. Железный таган над очагом, медный кувшин, щипцы для угля, большой черпак — все было украшено одинаковым орнаментом. Видно, то были изделия одного мастера, притом очень искусного.

— В добром ли вы здравии? — приветствовали пришельцы хозяина.

— Здоров, спасибо. А вы здоровы ли? — ответствовал лама. — Заходите, располагайтесь. — Закончив свою таинственную операцию и отпустив руку старухи, лама встал, взял небольшой чайник и, поливая сам себе, вымыл руки и насухо вытер их. Потом по очереди внимательно оглядел путников, задержав взгляд на Гунчинхорло.