Блаженство по Августину (СИ)

По мысли Аврелия, дополнительным подтверждением научной достоверности предсказанного Адеодату стало и то, что его молочный брат Эпифаний имеет сходный гороскоп. О том он как-то раз беседовал с многоуважаемым декурионом Фабием Атебаном. Оба они сошлись в ученом мнении, что судьбоносная апотелесматика есть опытная наука, потому станет нелишним понаблюдать, сравнивая предреченную биографию младшего внука сенатора с предстоящим жизненным путем сына его отпущенницы Сабины Галактиссы. Коль скоро мальчики родились в один и тот же день, угодив под самое Рождество Христово, то и в обоюдных судьбах должны быть значимые совпадения.

Тем временем за смехотворные пророчества и лживые провозвестия языческих гадателей-гаруспиков что-то выискивающих и вынюхивающих в потрохах идоложертвенных животных Аврелий никогда не дал бы и медного обола. Раз один такой лжец предложил ему устроить особые дорогостоящие ауспиции и обещал чародейную победу на состязаниях декламаторов, наслав порчу на соперников. От предложенного мерзкого колдовства ритор Аврелий с негодованием отказался, напомнив корыстолюбцу, каким образом по римским законам XII таблиц, подкрепленным эдиктами кесарей нового времени, подобное демонское вредоносное чародейство влечет за собой судебную ответственность. А злоумышляющим преступной магией закон грозит тяжкими карами. Включительно: те, кто ее производит, извлекает какие-либо выгоды из нечестивых манипуляций или о том ему стало известно…

Как раз в ту минуту, — быть может будущее провозвещает знамением? — молодой профессор Аврелий важно шествовал, проходил мимо картагского Одеона, где он был-таки увенчан пифийским венком победителя, невзирая на категорический отказ прибегнуть к языческому бесовству и волхованию. Поэтому о той победе вдвойне приятно вспомнить, коли здравый современный смысл и философия неоспоримо берут верх над суевериями древности.

Глупейшее старомодное идолопоклонство уходит, а наука, современная человеческому развитию, остается. О Птолемее и Аристотеле в будущем людям уместно напомнят их достославные научные достижения и блистательные умственные постижения. Меж тем, разрешите поинтересоваться, кто сегодня не запамятовал о той превеликой ораве, о том диком сборище древнейших богов-демонов у различных племен и народностей в давно прошедшие темные времена? Ну-ка, здесь и сейчас перечислите их всех поименно! За ушко да на солнышко демонов и демониц!..

Нисколько не забывая о язычески поименованных людьми пяти блуждающих звездах, чей блеск в жаркий сентябрьский полдень затмевается солнцем, Аврелий, философски размышляя, пересек безлюдный, пожалуй, в неприсутственный день форум и вошел в прохладный сумрак книжной лавки грека Капитона.

Как у них повелось, перво-наперво книготорговец, всему на свете предпочитающий философскую беседу с каким-нибудь образованнейшим и грамотнейшим покупателем литературных знаний, встретил его заготовленным впрок мудрым аристотелевским вопросом о неподвижном перводвигателе.

— Добро пожаловать, мой милейший и долгожданнейший Аврелий! Радуйся и ответь мне, не есть ли время всего лишь движение солнца, луны и звезд?..

Капитон состоял в христианских катехуменах, но языческой философии ответственно не чурался, так как, по его мнению, метеорологика, физика и физиология отличным образом дополняют религиозные истины, если правильно разуметь различие между духом и материей.

Материально различить, отделить свое добро от чужого зла порой просто невозможно. А в духовном измерении это запрещено самим Господом и являет собой первородный грех неразумного непослушания, о чем ясно свидетельствует Святое Писание, — был убежден Капитон.

Касаемо религии Аврелий никогда не вступал в диалектические диспуты или эристические дебаты с Капитоном, желая сохранять с ним приязненные отношения. Как-никак каморка под крышей с веревочным ложем им с Сабиной требуются довольно часто, а это есть неоспоримое добро, когда б его рассматривать в виде золотой аристотелевской середины между пороками крайней любовной распущенности и ригористичного умерщвления плоти, доведенного до извращенного душевного любострастия.

В тот день философствующий продавец и покупатель ему под стать этических проблем вкупе и влюбе с риторическими этиологиями не касались. Поэтому от перводвигателя космоса они перешли к сообразным рассуждениям на тему: находил ли Аристотель небосвод вечным и бесконечным физическим телом. Согласившись, что в трактате «О небе» Стагирит весьма неясен и непоследователен, они в единомыслии присоединились к постулату величайшего натурфилософа древности и современности о естественности сферической формы для неба и земли. При этом немного подискутировали: 37 или только 24 умозрительные небесные сферы насчитал Аристотель в обозримой вселенной?

Разошлись и во мнениях о длине окружности земного шара. Вместе с Аристотелем Аврелий полагал возможным, что она достигает 400 000 стадиев. А головастый грек Капитон настаивал на цифре, не превышающей 250 000.

Как водится среди умных людей, к каким не без оснований себя причисляли оба книголюба-библиофила, умственные рациональные разногласия только способствуют взаимной благожелательности. Логично обличай мудрого, и он возлюбит тебя, — библейски цитировал по этому поводу Капитон, и Аврелий ничуть ему не противоречил, придирчиво цепляясь к словам. Логика есть логика, когда налицо причина и следствие.

Спорить ради спора Аврелий Августин никогда не спорил, даже если бессмысленные и бесплодные диспуты многие его ближние и дальние наивно принимают за подлежащие уважению упражнения в научной риторике и в истинной софистике. Да и победить в дискуссии совсем не означает, будто победитель и побежденный самолично познали истину, как скоро определяет правоту и вручает победную награду кому-либо из дебатирующих сторон совершенно постороннее лицо, согласно нормам естественной справедливости.

Право слово, дискутируют, полемизируют, естественно, лишь для третьего лица, каковое в данном соревновательном казусе не является ни лишним, ни исключенным, — пришел к индукции Аврелий. И уселся у окна в удобной нише, душевно взявшись за список Птолемея Александрийского, предложенный ему на ознакомление и определение подлинности пергаментного кодекса, по оказии доставшегося Капитону.

К мысли будь отмечено, дорогие фолиумы, исполненные на пергаменте, Капитон бережно хранил поодаль от мышей в крепко запертых больших книжных ларях, обитых железом. Папирусные свитки он разместил повыше на стенных полках. Для вящего книжного предохранения также держал двух злющих египетских кошек и не уставал умолять покупателей, как можно бережнее, осторожнее обращаться с книгами, из которых всякая ценна не столько оформлением или трудами переписчиков, сколько заключенным в ней бесценным содержанием общечеловеческого знания о людях, землях и небесах…

Из книжной лавки Аврелий вышел в великолепном состоянии духа, содержательно, обстоятельно продолжая воистину все еще витать мыслью в астрономических вышних эмпиреях, полнящихся звездным огнем…

Увы и ах, где высокое, здесь тебе и низменное тут как тут, откуда ни возьмись подстерегает человека, слишком глубоко погрузившегося в размышления о небе и о земле, о телах, некогда безвидных, но затем обретающих конечную форму… грузное естество… и бренную плоть, нежданно подверженные отвратительным неприятностям, незадачам, неудачам…

Он-то не сразу сообразил, почему вдруг все перевернулось — верх и низ поменялись местами, голова устремилась оземь, ноги ушли в небеса, а тело от сильного толчка понесло вспять. Хотя тут же до него дошло — его самым дурацким образом опрокинули и проволокли по мостовой в рыбных рядах Нижнего рынка.

Причем опрокидыватели и не думают извиняться, стоят напротив, нагло ухмыляются, откровенно напрашиваясь на драку, полностью готовые к потасовке, скандалу и тому подобному развитию событий, отвечающему их гнусным замыслам.

Такого удовольствия охломонам без чести и совести, зато в синих кушаках и того же цвета колпаках, Аврелий не доставил. Страшных проклятий и ругательств на повинные головы «синих» не обрушил, но мысленно выругал себя за то, что в день безумных цирковых состязаний, не шибко-то подумав, надел подвернувшийся под руку зеленый пояс. Потому молча, невозмутимо встал на ноги, отряхнул приставшую к тунике рыбью чешую.