Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - Высокопреосвященный владыка! - тихо перебил его государь. - Пошли вящих духовных лиц во Владимир за иконой Девы Марии, с коей предок наш Андрей Боголюбский переехал туда из Вышгорода. Он успевал в делах и побеждал с Её помощью... Доставь святыню в Москву. По заступе Пречистой, даст Бог, и мы одержим победу.

Вздох всеобщего одобрения был ответом на счастливую мысль.

Соборование окончилось.

В Набережных сенях дядюшка Владимир Андреевич придержал Юрия:

   - Подбери проворного молодого боярина для посылки во Владимир со стариками. Так будет вернее.

Племянник кивнул. Он немедля решил, кому с лёгким сердцем доверит дело: конечно, Борису Галицкому.

Потекли дни за днями. Юрий ездил по Москве, исполняя наказы князя Серпуховского. Они в основном касались подготовки стражи. Стража особенно часто была поставлена на южных окраинах, откуда могли показаться стяги Тимур-Аксака. Сам же город напоминал ту Москву, что помнил князь в шестилетнем и восьмилетием возрасте при нашествии Мамая и Тохтамыша. Тогда, как и ныне, государь покидал её. И всё же нет, теперь было далеко не то. Не господствовала зловещая тишина, не разгоралась безнарядная смута. Твёрдая рука Владимира Храброго чувствовалась повсюду. «Крепок ещё старик!» - с удовольствием думал Юрий.

В двадцать шестой день августа с утра заглянул Морозов.

   - Любопытную хартийку откопал я в монастыре среди только что присланных. Взгляни, как Темир-Аксак писал одному из монархов, царство коего решил покорить.

   - Кто-то уже поторопился прислать? - недоверчиво взял лист Юрий.

   - Возможно, и не без умысла? - заподозрил Морозов.

Князь легко пробежал устав перетолмаченного по-русски послания. Завоеватель сравнивал избранного противника с моряком: «Корабль твоей безмерной гордости носится в пучине твоего самолюбия. Подбери же паруса своей дерзости и брось якорь раскаяния в пристани искренности, дабы буря мести моей не погубила тебя в море наказания».

   - Красно! - с усмешкой похвалил Юрий.

   - Представь, - сказал Морозов, - такие слова завоеватель вселенной мог послать твоему брату Василию.

Внезапно раздался топот по переходу. Так тяжело стучали лишь башмаки комнатной девки Палашки. Она ворвалась без обычного спроса:

   - Господине! Вся Москва на ногах. Едут, бегут на Кучково поле. Там, по Владимирской дороге, - святое шествие.

Морозов не вдруг уразумел:

   - Шествие? Кого?

Палашка округлила глаза:

   - Как кого? Иконы!

Минуту спустя Юрий был на коне. Не дожидаясь мешковатого боярина, поскакал к великокняжеской площади. В гуще пеших, конных, каретных узрел летние сани матуньки. Рядом с ней сидели Софья Витовтовна и Елена Ольгердовна. Труднее было найти Андрея с Петром, они уже углубились в Спасскую улицу. Юрий, поравнявшись с братьями, спросил:

   - Где дядюшка Владимир?

   - В застенье! - махнул в сторону Фроловских ворот Андрей.

Москва и впрямь представляла всё своё многолюдство.

Нескончаемо тянулся разного рода люд к Сретенским воротам. За Китай-городом стало свободнее. На Устретенской улице - снова толпы. Пришлось ехать в объезд. Кучково поле - море голов, можно подумать - праздник. Страшный враг почти что рядом, а тут - всенародное торжество. Хотя - только гомон, а песен нет. Князь вдруг обнаружил: с ним - оружничий Асей Карачурин.

   - Откуда ты взялся?

   - Был в твоём хвосте. А вдруг надо защитить!

Брат Андрей смог приблизиться. Встал в седле, - высок, красив в матуньку.

   - Георгий! Вижу: несут!

Обрушилась тишина. Десятки тысяч горл смолкли. Юрий вгляделся в уезженную, утоптанную Владимирку. Народ - берега, дорога - река. И в этой реке он увидел блеск. Даже услышал дальнее пение. Даже стал разбирать слова:

«Достойноесть, яко воистину блажити Тя, Богородицу...»

Во что бы то ни стало нужно было протиснуться ближе к дороге.

И вот он видит: священствующие в золотых ризах несут святыню. Сияет солнце, синеет предосеннее небо, ржавеют в округе леса. Нет летней надёжности, когда ты согрет, счастлив окружающим, уверен в завтрашнем свете и теплоте. Завтра - Темир-Аксак: оживут дремучие Батыевы ужасы мертвецами, зальётся русская земля кровью, как осенней краснотой лес. Завтра! А сегодня - икона! Князь созерцает округлый лик Приснодевы. Вся Она источает божественное спокойствие. Небесный взор излучает мир. Через Неё веруешь: лето вечно, как рай, солнце неисчерпаемо, как Вселенная, природа неувядаема, как праведная душа.

Рядом с Юрием прозвучал женский голос:

   - Матерь Божия! Спаси землю Русскую!

Все стали на колени. Митрополит Киприан приник к дороге в земном поклоне. Запах церковного фимиама смешался с духом полевых трав. Матунькина рука легла на сыновнее плечо:

   - Молись, Георгий! Пречистая поможет и твоему счастью.

Юрия до слёз проняла материнская забота в столь решительный час не только об отвращении всенародного бедствия, но и о его счастье с Анастасией.

Архидиакон, как гром колесницы Ильи-пророка, возглашал ектенью:

   - Преблагословенную, Пречистую, Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предади-и-и-им!

Шла служба сретения Владимирской иконы Богоматери.

Назад вместе с шествием некоторое время Юрий шёл пешим, вёл коня в поводу. Внезапно в лицо ему заглянул человек.

   - Боярин Борис! Как нашёл меня в таком многолюдстве?

Галицкий отвечал:

   - Как иголку в стогу.

Он прибыл в Москву из Владимира со святыней, благополучно исполнив поручение своего господина.

   - Проводы были долгие? - спросил Юрий.

   - Дальние, - уточнил Борис. - Медленно отставали от своей иконы владимирцы. Здесь - слёзы умиления, там - слёзы печали.

Святой образ был водворён в главный храм московский, в Успенский собор Кремля. Юрий и там отстоял службу до конца.

На следующий день спал, не сообразуясь с часами. Первый вопрос дворскому Матвею - о посыльном из златоверхого терема. Нет, не было: дядюшка Владимир Андреевич никого не присылал.

Поутренничав, точней, повечеряв, ибо день клонился к концу, Юрий спросил коня и отправился проверить окраинные заставы. Каково же было удивление, когда не обнаружил заставщиков. Пустую засеку «охранял» старик без шапки.

   - Дед, где люди? Я - князь Юрий Дмитрич.

   - Здрав буди, княже. Тебе лучше знать, где люди. Застава снята.

   - Кем снята? Почему? - задавал бесполезные вопросы плохой досмотрщик.

Старик невразумительно улыбался:

   - Бог ведает.

Юрий помчался в Кремль. В глазах рябило народом: все наряженные, улыбчатые. Купчина на Варьском крестце поил прохожих вином из полубеременной бочки:

   - Настал и на нашей улице праздник!

В мыслях Юрия - Коломна с войском и государем Василием. Там, может быть, воины надевают под доспехи белые рубахи, готовясь к смерти. Ведь самаркандский змей, пожиратель вселенной, возможно, уже на противоположном берегу, за Окой. А здесь чем обрадованы? Вот уж в колокола ударили. Малиновый, переливчатый звон!

В самых воротах великокняжеского двора Юрий съехался с всадником, кони едва не соприкоснулись мордами.

   - Княже! Юрий Дмитрич! На одно слово!

В неосторожном всаднике не вдруг узнал былого знакомца. Да это же Елисей Лисица, памятный сводник московских бояр с нижегородским предателем Василём Румянцем. С таким нет желания лишний раз перемолвливаться.

   - За твоей милостью посылали, да не застали дома. Я - из Коломны.

-Ты?

Юрий поспешно спешился. Оба стали в воротах, мешая проходу и не обращая на это внимания.

   - Две недели был неподвижен Темир-Аксак на Дону, - торопился с повествованьем Лисица. - И вдруг обратил знамёна на юг, пошёл из наших владений. Я на сменных, как угорелый, скакал в Москву к Владимиру Храброму. Привёз государеву хартийку. Там изложено...

Князь соображал: чрезвычайная весть! Разминулся с дядюшкиным посыльным, оказался неосведомлённым. Теперь не с вестоношей растабарывать, а скорее - к златоверхому терему, на хозяйский верх. Своими глазами узреть послание государя-брата! Оглянулся, кому поручить коня. Асай-оружничий тут как тут.