Расплата

— Может, вы сомневаетесь в их подлинности? — понимая, что погиб, закричал итальянец.

— Нет, ну что вы, — успокаивая, ответили ему. — Мы проверили. Все документы подлинные.

Горе-продавец, едва придя в себя, сообразил: пока он ждал и пил кофе, эти подлецы перефотографировали все. Теперь за свои документы он не получит и су...

— Теперь что вы скажете, сударь? — Монкевиц закончил рассказ вопросом.

— Что скажу я? — Венделовский прикрыл глаза и на миг задумался. — Конечно, подлецы. Приличные люди так не поступают. Этот итальянский атташе вполне заслуживает суда трибунала.

— О-оо! О-ой! — как от зубной боли, застонал Монкевиц. — Я говорю не об итальяшке, я говорю о ваших людях — русских. Кто после этого школьного обмана захочет иметь дело даже со сторожем нашей посольской миссии?

— Я сомневаюсь, что атташе станет придавать сие событие гласности, — заметил «0135». — Это совсем не в его интересах.

— Хочет или нет, но завтра же об этом подлом обмане станет известно всему дипломатическому Парижу. И следовательно, всему цивилизованному миру. Вас осудят. Никто не захочет вступать в деловые отношения с советскими представителями.

— Но мы же тут ни при чем, Монкевиц, не правда ли? Спасибо вам за информацию и давайте подумаем, чем мы снабдим вашего приятеля — «эльзасца».

— Вам придется думать одному! — выкрикнул разъяренный полковник. — И учтите, он требует настоящей секретной информации. Иначе мое дело у них пойдет худо.

— Согласен. Вот и придется нам снова думать сообща. Информацию нужную мы выдадим, не беспокойтесь. Займитесь, пока есть время, хотя бы обстановкой виллы, обновите здесь что-нибудь. И заводите знакомства в соседней деревеньке. Мне там нравится, честное слово. Приволокнитесь за кем-нибудь. Там можно завести даже светское знакомство. Судя по всему, виллы здесь дорогие и селятся тут исключительно состоятельные люди. Осмотритесь хорошенько, друг мой. Это и считайте... хм... моим нынешним заданием. Успехов! Честь имею!...

30 сентября несколько парижских газет поместили заметки под интригующими заглавиями: «Взрыв в доме РОВСа. Кому это надо?».

Заметки сообщали:

«...30 сентября в 8.30 вечера в доме 29 по ул. Колизе раздался громкий взрыв, услышанный и жителями далеких от места происшествия зданий. Повалил густой черный дым из двери первого этажа и лестницы, ведущей в помещение РОВСа.

Незамедлительно прибыли комиссар полиции и пожарные. Когда они, преодолевая препятствия, поднялись на площадку верхнего этажа, увидели: дверь сорвана взрывом с петель, косяки повреждены, все стекла разбиты. На лестнице валялись куски белой жести, обрывки обгорелой бумаги и документов, пачек газет, писем на французском и русском языках...

В одном из писем указывалось, что инициаторы преступления пока не хотят крови. Данная акция предпринята лишь как требование выйти в отставку всем руководителям РОВСа. При неподчинении будут приняты более суровые меры воздействия. В конце письма стояла подпись — «Добровольцы единого фронта». Полиция обнаружила также в трех метрах от бомбы бикфордов шнур, тянущийся к выходу на улицу. Сила взрыва признана незначительной, ибо по всем данным снаряд изготовлял малосведущий человек».

Все вокруг было покрыто едким удушливым дымом. Повсюду тлели обгорелые пачки бумаг и газет. Работники горной лаборатории повторно обследовали не до конца разорвавшийся снаряд. Он оказался плотно набитым обыкновенным охотничьим порохом, туго спрессованными пачками газетной бумаги.

Комиссар полиции допросил заместителя начальника РОВСа адмирала Кедрова и его делопроизводителя В. Асмолова, дабы узнать их мнение о случившемся. «Совершенная здесь преступная провокация, — заявил Кедров, — имела целью вновь скомпрометировать лояльную русскую организацию в Париже, создать серьезные затруднения в нашей работе». На вопрос, «кого вы подозреваете?», адмирал Кедров ответил без раздумий, что это новое деяние большевистских преступников, направляемых рукой Москвы, которые и в столице суверенной республики привыкли чувствовать себя как дома...

Некоторые газеты помещали и фотоснимок в качестве доказательства всего описанного. На фоне выбитой двери, небольшого количества поломанных и полусгоревших досок полицейский комиссар допрашивает В. Асмолова. Делопроизводитель РОВСа уже не молод и основательно потрясен случившимся. У него густые вздернутые брови, аккуратный пробор слева, модные усы. Лицо явно испуганное. Делопроизводитель точно боится, что через минуту последует выстрел ему в спину...

В МАРСЕЛЬ «ДОКТОРУ ОТ «0135»

«Прошу сообщить «Центру» о полной некомпетентности работников постпредства, проводивших операцию по приобретению бухгалтерских отчетов совместному франко-итальянскому предприятию. Неправильная, тенденциозная ревизия будет несомненно иметь нежелательные последствия.

0135»

2

Известие о внезапном возвращении в Софию Абрамов-младший встретил с нескрываемым огорчением. Потом, подумав, забеспокоился не на шутку. И уже в поезде, по дороге, вдруг по-настоящему испугался, почувствовав нечто очень тревожное в этом вызове и скорых сборах. Может, Венделовский не простил ему «прокола» с Монкевицем? Поэтому и принял решение отодвинуть его подальше, чтобы при случае его можно было убрать где-нибудь в глухом месте Пловдива или на лесистом массиве Витоши.

Мрачные предчувствия охватывали Николая Федоровича. Слишком много узлов завязаны на нем, это сеть, сплетенная советской, немецкой, ровсовской, отцовской разведкой. Выбраться из этого хитросплетения будет нелегко.

Особенно досаждал этот Фосс, настырный ровсовский капитанишка, вечно сидящий на «хвосте». Возможно, Николай переборщил, когда, кроме филателистических «упражнений», стал активно приторговывать радиоаппаратами, фотоаппаратами и пишущими машинками. Деньги идут к деньгам — вечная история я остановиться невозможно. Сам себя в яму толкаешь.

После двухдневного пребывания дома «Фунтик» уже точно знал, откуда подул злой ветер. Разумеется, это был капитан Фосс, все тот же Фосс! Во время отсутствия сына генерала (пока тот занимался «улаживанием» отношений с Монкевицем и лавировал между «эльзасцами» и «0135»), незаметный капитанишка, прибегнув к болгарской агентуре, от которой исправно получал ежемесячное пособие за верную службу, обнаружил в софийском отделении РОВСа пропажу ряда документов, числящихся за III отделом.

В это время (неудача никогда одна не ходит!) из канцелярии болгарского царя Бориса сообщили: монарх пребывает в состоянии крайней разгневанности. Советское правительство прислало ему предупреждение о готовящемся РОВСом покушении на советского посла в Софии. Это предупреждение поражало полным знанием малейших деталей готовящейся террористической акции и точной характеристикой всех участников. Разгневанный монарх дал строгий приказ ведущим чинам политической полиции немедля принять меры к ликвидации заговора и прекращению утечки информации; узнать, как секреты этих старых идиотов из РОВСа становятся известными большевикам. По свежим следам был пущен все тот же капитан Фосс.

Генерал Абрамов-старший немедля собрал совещание. Кроме самого начальника отдела, полковника Александра Браунера, высоких чинов болгарской полиции, министерства внутренних дел и иностранных дел о готовящемся покушении не знал никто. К удивлению полковника Браунера, даже сын генерала имел твердое алиби: его не было в Софии. Внезапное признание начальнику III отдела сделала его милая невестка.

Уже давно в ней копилась неприязнь к мужу. Горячая любовь, которую он вначале проявлял так пылко, погасла. Николай то и дело ускользал из дому, помногу дней отсутствовал и толком не мог объяснить Наташе, где он находился в это время. Особенно сердила Наталью Афанасьевну привычка мужа утаивать от нее деньги. Казалось бы, она помогает ему во всем, даже в торговле марками и аппаратурой, деньги у них должны быть общие, и она должна знать, сколько их в доме. А вдруг обнаруживается неизвестно откуда взявшаяся крупная сумма.