Расплата

Цветков покорно вылез из авто и они дважды прошли по широкой глади моста, то и дело останавливаясь у статуй, украшающих его с двух сторон. Барочные фигуры и целые группы королей, святых, строителей и покровителей города скорбными ликами взирали на шумную толпу съехавшихся со всего света туристов, чтобы увидеть это одно из чудес света.

Наконец, такси остановилось возле узкого старого дома, сдавленного с боков более высокими и грузными соседями. Пока звонили у дверей, Венделовский напомнил: Я только познакомиться и дождаться сестры. Жить здесь не буду. Это для Ольги.

— Ну, понял, понял, — Гошо даже обиделся. — С первого раза понял. Но пообедать мы можем по-человечески, по-семейному?

Семья Мрожеков понравилась Венделовскому с первого взгляда. Пухлощекая, с оголенными по локоть полными руками, в кокетливом кружевном фартуке пани Мрожекова была сама приветливость и гостеприимство. Как уютно она захлопотала, помогая гостям раздеться, какие аппетитные — мясные и ванильные запахи волнами ходили по дому и как красив был круглый стол под крахмальной голубой скатертью, уставленный белоснежной дорогой посудой.

Привыкший в Париже к бистро и кафе, давно отлученный от семейного дома, Венделовский просто наслаждался. И пан Мрожек — коренастый, веселый человек с огромными ручищами, подавал ему руку. Альберт Николаевич ощутил мощное пожатие, его ладонь совсем утонула в добрых лапах хозяина. Пан Мрожек соперничал с женой в желании получше принять и угостить дорогих гостей.

На какое-то мгновение в груди Альберта Николаевича защемило от самой примитивной зависти. «Господи, — подумал он. — Вот живут же люди по-человечески: свой дом, прочный, не на время, а навсегда. Жена, дети, небось, уже взрослые, где-нибудь рядом, по соседству. Домовитость, покой, вот какой сервиз на столе красивый, какие тарелки прекрасные на стенах висят, никаких тебе заданий срочных, никаких указаний «Центра» — живи в свое удовольствие!»

Подумал и тут же устыдился себя: до чего докатился товарищ «0135», с такими мыслями человека надо из дела убирать, слабеет чекист, на мещанский уют потянуло! А все Шаброль, беседа с ним в Париже. Какие ядовитые зерна брошены в душу, и не выполоть их, не забыть.

Впрочем, все эти мысли не помешали Альберту Николаевичу вместе с Гошо и хозяевами отдать должное кулинарному искусству пани Мрожековой — и говяжий бульон, и отбивная с кнедликами, и рассыпчатое печенье к кофе — были превосходны.

Когда кофе был выпит и пан Мрожек прозрачно намекнул на свою привычку часик соснуть после обеда, хозяйка проводила гостей в крошечный дворик — выход в него был через кухню и огорожен он был от соседнего садика довольно высокой стеной. Заботливо ухоженные клумбы в зеленых кадках. Рядом стояли плетеные соломенные кресла и низкий столик с пепельницами. Хозяйка принесла несколько бутылок пива, толстые стеклянные бокалы и удалилась, удовлетворенно улыбаясь, — гости были обихожены полностью.

— Итак? — задал привычный вопрос Венделовский. — Что мы имеем?

— Мы имеем прекрасное расположение духа и замечательного друга перед собой — в тон ответил Гошо.

— Это лестно. Но если серьезно, чем занимается наш гостеприимный хозяин?

— Иржи — инженер на большом военном заводе. Это наш человек и давно наш. Это он с виду рохля и сибарит, а в деле — человек точный и бесстрашный. Ему можно верить во всем.

— Ну, а ты, Гошо? Чем озабочен ты?

— Да все тем же. Ты ведь знаешь, как активно действуют сейчас в Европе немцы. Здесь в Праге они так развернулись, что у нас несколько провалов было на военных заводах. Поспешил — этот изобретатель — наша ошибка. Я считаю, что теперь абвер — ваш главный противник. С ним нам предстоит вести борьбу.

— А в Москве считают иначе, там идут на сближение с немцами, ищут точки соприкосновения.

— Сталин хочет избежать войны с ними, вот и ведет дипломатическую игру. Но какими мы, коммунисты, можем быть друзьями с фашистами?

— Наше дело — выполнять задание «Центра». Пока я кроме приказа ассимилироваться и изучать на месте других заданий не имею.

— Тебе легче, дорогой. А я весь в сомнениях.

— Новое дело! — вздохнул Венделовский. — Да что вы сговорились, что ли?

— Кто это «вы»? — встрепенулся Гошо. — О чем сговорились?

— Да нет, это я так. Выкладывай свои сомнения. Я весь внимание.

— Я хочу, чтобы ты мне объяснил одну ситуацию. Ты старше, ты русский, твой родной город Москва. Когда ты был там последний раз?

— Недавно, Гошо, совсем недавно.

— А в «Люксе» был в тот раз, у наших товарищей, у болгар?

— Нет, не был. Времени свободного не было, да и с чего бы это я в «Люкс» пошел? То, что тебя там нет, я знал точно.

— Там многих нет теперь, Альберт Николаевич. Там никого нет.

— Что ты несешь, Гошо? Куда же все подевались? Там же сотни людей жили...

Венделовский прекрасно знал этот человеческий муравейник в центре Москвы, гостиницу «Люкс», где были поселены участники коминтерновской школы: молодые люди, нх родители, их дети. Сколько товарищей, интересных людей со всего света было собрано там! Вечерами после занятий, когда ученики собирались по национальным секциям, Альберт Николаевич любил приходить туда к своим друзьям. Пили чай с бубликами, вели нескончаемые споры о коммунизме и новом обществе, что стоит за порогом. Нас научили жизни свои за это светлое будущее уже сейчас не щадить; отдавать в жестокой классовой борьбе с врагами, что со всех сторон нас окружают и нам вредят огнем и мечом. И идти на этот бой с врагами, и уничтожать их безжалостно, потому как бой наш последний и решительный...

Альберт Николаевич хотел было что-то вставить, но «Цветков» отмахнулся от него, как от мухи, не посмотрев в его сторону. Внутрь себя был обращен его взгляд, в себе искал он ответы на десятки мучивших его вопросов.

В школе Коминтерна готовили не только партийных руководителей и экономистов, которые должны были сразу стать к штурвалам новых социалистических государств. Тут готовили и дипломатов, и разведчиков, и военных. Существовали и молодежные коминтерновские школы, где учились будущие вожаки для руководства молодежью новых социалистических государств. Удивительное это было место в Москве — гостиница «Люкс». Невзрачное здание с двумя колоннами у входа на Тверской улице, наискосок от дома Московского градоначальника, имело единственное украшение — купеческий ресторан с большими венецианскими окнами на первом этаже вдоль улицы и по переулку. Широкая лестница от входа доходила до площадки второго этажа. Выше по однообразным коридорам с кривыми узкими коленцами тянулись типичные, однообразные, лишенные даже минимальных гостиничных удобств номера и потому похожие на бывшие школьные классы или комнаты в общежитиях. Такими они, собственно, и являлись. В комнатах жили группами или семьями по национальностям. Готовили и стирали на общей кухне. Из оконца единственного на этаже туалета видно было квадратное серое здание, возведенное во дворе гостиницы, вызывающе всеобщее любопытство плотными шторами или ставнями на всех окнах, за которыми днем и. ночью горел яркий свет. Это особенно интересовало бесстрашных мальчишек, которых в «Люксе» было полным-полно. Мальчики, носившиеся по всем этажам и затевающие вечно какие-то игры в «полицейских» и «коммунистов», учились ориентироваться в этих лабиринтах и определять по звукам, где «Елисеевский» магазин, какой коридор идет параллельно Тверской улице (отдаленный шум, доносившийся с проспекта, помогал им)... Полный жизни, споров, дружеских вечеринок был этот дом. Таким его знал и запомнил Венделовский.

— Так что ты хочешь сказать мне про «Люкс»? Говори, наконец, я понять не могу.

— А я тем более, друг. Я не стану говорить тебе, откуда информация, она точная, поверь. Болгарская другарка рассказала, она там жила. За одну ночь наиболее ответственные товарищи из разных стран исчезли из «Люкса», их увезли куда-то. Члены их семей сселены по двое-трое в одной комнате. Около входа на улицу стоит трехсменный пост, милиционер, пропуска. Коридор второго этажа, имеющий выход во двор, оказался забит и заштукатурен. Все наши товарищи очутились будто бы в осаде. У них оборвана связь с внешним миром. Ни газет, ни радио, ни писем. Их многочисленные обращения в ЦК ВКП(б), к Сталину остаются без ответа. И к ним никто из официальных лиц не приходит. Неделями они видят лишь своих сторожей и уборщиц. И еще тех, кто ежедневно доставляет им готовые завтраки, обеды и ужины. Раз в неделю обходы совершает врач — мужчина в белом халате поверх гимнастерки. Интересуется, кто на что жалуется, кому какое лекарство нужно. Настроение у всех жуткое. Никто ничего не может понять. Хорошо еще, не запрещается посещение соседних комнат — это последняя и такая тонкая нитка для информации. «Люкс» стал настоящей тюрьмой для коминтерновцев.