Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

От села до села, от одной убогой деревеньки до другой ехать и ехать... Иван крутил головой, оглядывая подвластные ему земли, и всё больше ужасался. Ужасался расстояниям и безлюдности, убогости жилья и самих жителей. Навстречу выходили согбенные от немалых лет старики, замученные тяжёлой работой мужики и невесёлые бабы. Смотрели, не понимая, откуда в их краях такое явление, кланялись поясно, не выказывая, однако, большой радости. Радости не выказывал никто, всем было попросту не до проезжавших царя с царицей и их свиты, в поле да огородах работы невпроворот. Вслед бежали только вездесущие мальчишки, мелькая голыми пятками по клубящейся за колёсами и копытами коней пыли. Окликнутые матерями или строгими бабками чтоб не бездельничали, они ещё какое-то время смог рели вслед невиданному поезду, потом нехотя возвращались к своим гусям и овцам... Не до царя весной или летом земледельцу.

Анастасию удивляло раздражение, которое вызывал у Ивана дорожный вид. Что ж делать, если от монастыря до монастыря далеко, что от села до села ехать и ехать?.. А царь ворчал себе под нос:

   — Сонное царство... точно в полудрёме живут!..

   — О чём ты, Ваня?

Муж резко обернулся к ней, схватил за руки, сжал:

   — Ты только посмотри! Угораздило же родиться царём в этом болоте! Как их разбудить?! Как разогнать эту сонную одурь?! Как вздрючить, чтоб очнулись?!

Глаза горели, на щеках даже выступил румянец. Что могла ответить Анастасия? Ничего. Честно говоря, она не совсем понимала, кого собирается вздрючивать её царственный супруг, а потому лишь кивала. Это тоже разозлило царя. Отвернулся, снова уставившись в окошко возка, раздумывал, потом принялся говорить, точно продолжая беседу с самим собой:

   — Адашев твердит про новшества... Сколько времени пройдёт, пока они из Москвы сюда дойдут?! Да и дойдут ли? Не один год всё меняем и меняем, а где те перемены? И в Москве-то не особо заметны, а здесь, далеко от Кремля, небось, как до татар жили, так и после меня жить будут...

Анастасия рискнула вставить слово:

   — Да что же в том плохого? Было бы спокойно, чтоб вражины не нападали, люди и радовались бы...

   — Спокойно?! Нет, не то! Не ради сонного спокойствия я царём венчан! — Рука Ивана сжалась в кулак, жена просто видела, как ему хочется огреть плетью кого-нибудь.

Продолжить не пришлось, передний возок остановили, встали и остальные. Колесо, видно, попало в большую выбоину, вильнуло, чуть не соскочив. Пока меняли, все вышли размять ноги. Невдалеке, видно, была такая же, как и встречавшиеся по пути, весь. На краю большой поляны с первым укосом возились мужики и бабы. Завидев непонятное, прекратили работу, встали, глядя на царский поезд из-под рук и опираясь на косы и грабли, постояли, но, решив, что это не про них, снова принялись за своё дело. Иван схватил жену за руку:

   — Смотри, смотри! Какой же я царь, если на меня даже мужики внимания не обращают?!

   — Полно тебе, — усмехнулась царица. — Откуда им нить, что это царский поезд? Отродясь никого в своей глуши не видали, вот и неинтересно им...

Царь руку отпустил, но всё же пробормотал:

   — Сам себя государем не чувствую... Всё время под чьим-то приглядом хожу, то бояре смотрели, то теперь вон... эти... А толку-то?

Колесо поставили на место, поезд двинулся дальше. Больше Иван разговоров про глушь и невнимание к своей персоне не заводил, но, видно, упорно о том думал. По его лицу пробегали какие-то тени потаённых мыслей, чело то хмурилось, то вдруг расправлялось, словно от пришедшей нужной мысли. Анастасия наблюдала за мужем с опаской. И чего ему не хватает? На царство венчан, сын есть, делами за него всё больше занимается Алексей Адашев... Хотя её саму начинала тяготить опека Сильвестра, да и не доверяла она больше советчикам царским, после той памятной ночи, когда предали все и её и младенца Дмитрия, не верила им больше... Но одно дело недолюбливать благовещенского попа или того же Адашева, и совеем другое — злиться на всю Русь. Она-то тут при чём?

И царица, и сам Иван очень надеялись, что умное посоветует старец Вассиан, недаром же ему так доверял великий князь Василий.

Песношский монастырь мал и неухожен. А уж о келье Вассиана и подумать страшно. То, чего так боялся Адашев, случилось. Иван добрался и до обители, и до самого старца.

Вассиан был не просто в чести у великого князя Васи лия, на его коленях часто сиживал сам Иван, не понимая ещё ничего, слушал наставления, которые епископ давал княгине Елене. Неудобного старца усилиями бояр упекли в дальний монастырь, но волю его не сломили.

Обитель поразила Ивана строгостью и простотой бы та, мозолистыми руками его монахов и каким-то особым светом их лиц и глаз. Сам Вассиан давно уж из кельи не выходил, немощь старческая одолела, но навстречу цари) попробовал приподняться. Тот остановил:

   — Не вставай, отче. Благослови, святой отец.

Приложился к руке. Монах перекрестил слабой высохшей кистью, но молчал. Пришлось Ивану снова первым говорить:

   — Наставление мне твоё нужно, святой отец, как дальше жить...

Узкие сухие губы с трудом разлепились:

   — У тебя советчиков вон сколько!

Царь в растерянности оглянулся на сверкавшего глазами Адашева и остальных, заслонивших своими телами вход в келью.

   — А ты не поговоришь ли со мной?

   — Поговорю, сын мой. Да только скажи другим, чтоб вышли, дышать нечем.

Стольник уходил с явной неохотой, но не подчиниться царскому приказу не смог. Оставшись наедине с Иваном, Вассиан попросил, чтоб закрыл дверь и наклонился к нему как можно ближе. Царь просьбе изумился, но вспомнил чудачества Максима Грека и решил, что этому старцу тоже пора на покой.

   — Запомни, Иван, на всю жизнь запомни то, что я сейчас скажу! Коли хочешь быть сильным правителем, коли хочешь, чтобы по-твоему было, а не по их, — старец чуть кивнул в сторону двери, — то гони от себя прочь всех, кто умней! Ни одного умника вблизи не держи! Иначе не ты, а они твоим именем править станут! Они тобой крутят и крутить будут, как захотят, ты их холоп, а не они твои!

Старцу было тяжело говорить, рука вцепилась в одежду Ивана, притягивая его ближе. Царю даже стало не по себе: что с этими старцами? Один нелепостями стращает, другой вон какие речи ведёт.

   — Ты не людьми, а Богом на царство приведён, значит, перед Богом лишь ответ держать должен. Любая твоя воля или мысль, она от Бога! Возьми Русь сильной рукой, твоя власть — Божья власть!

Долго говорил Вассиан, пока не обессилел. Многое царь и не запомнил даже, но главное запало в душу. Сам Иван был готов к таким речам, перекликались они с внушениями митрополита Макария о божественной сути царской власти.

Вышел царь от старца в раздумье. Никто не слышал речей Вассиана, но все поняли, что сказал нечто важное. Самого Ивана было не узнать, даже Анастасия обеспокоилась:

   — Ладно ли, Иван? Что старец сказал?

Муж улыбнулся в ответ:

Ладно, Настя, очень ладно. Многое он сказал, не всё и понял, но понял главное.

   — Что?

Иван развёл руками:

   — Пока и вымолвить не могу, только знаю, что как всё обдумаю, так и стану великим властителем!

Царица была довольна, если мужу хорошо, то и она рада. Кроме того, рядом не было надоедливого Сильвестра, которому не нравится всё, никаких развлечений не приемлет. Саму царицу корит за то, что часто тяжела ходит, мол, царя совращает на грех плотский! А как не рожать детей, ежели они с Иваном венчаны? И любят друг дружку. Только деткам Бог жизни не даёт, две доченьки были, но обе умерли, и слова «мама» не вымолвив. Одна надежда на сыночка Дмитрия да на тех, что ещё родятся. Они с Иваном молоды и крепки телом, дети ещё будут, и сыночки, и дочки, что бы там ни пел себе этот противный поп! После тех дней, когда царь был между жизнью и смертью, а Сильвестр попросту, как считала Настя, предал и его, и её с сыном, царица тихо ненавидела благовещенского попа. Только и знает, что укорять плотским грехом, а сам!.. До царицы уже доходили слухи, что содомскому греху подвержен Сильвестр. Может, и лгут, но дыма без огня не бывает. Противен ей поп, ох как противен. Точно чувствует Анастасия, что от него исходит дух предательства.