Предтеча

ыша, продолжала Анна Николаевна, – я знаю. Господи, лишь бы его не убили!

Анна Николаевна! – громко сказал Соколов. – Прошу, успокойтесь. Никто его не убьет. А в университет я завтра и сам пойду. И увидите – ничего не будет.

Утром Соколов поднялся необычно рано и поспешил на Васильевский. Еще с моста он заметил возбужденную толпу около здания двенадцати коллегий. На набережной была выстроена университетская полиция и пожарная команда.

В здание Соколова пустили беспрепятственно. В профессорской он нашел Воскресенского и Андрея Бекетова. Они стояли у окна и смотрели на собирающихся студентов. Соколов подошел, стал рядом.

– Вот ведь, Александр Абрамович, – сказал он, – дело-то не утряслось.

– Кто мог подумать, что министр окажется таким дураком? – Воскресенский говорил непривычно резко, всегдашнее благодушное спокойствие изменило ему. – С японцами он как-то договаривался, а здесь не может…

– Открыл для России Японию и закрыл университеты, – проговорил Бекетов.

– А студенты тоже хороши, черт знает чего требуют! – продолжал Воскресенский. – На свою голову кличут.

Во дворе скопилась уже целая толпа. Кто-то попытался забраться на саженную поленицу дров, сложенную у кирпичной стены Же-де-Пом, но сорвался вниз. Затем по воздуху на руках передали лестницу, оставшуюся от маляров – импровизированная трибуна готова, первый оратор полез наверх. Говорить он начал еще стоя на ступеньке и держась рукой за верхнюю перекладину.

«Михаэлис! – узнал Соколов. – Что же они делают, несчастные, ведь это верный арест, исключение из университета, гибель еще не начавшейся научной карьеры. Останавливать их поздно и подло, спасти – невозможно.

– Идемте к ним, – сказал Соколов Бекетову.

В шинельной, неожиданно пустынной по сравнению с бурлящим двором, они встретили Менделеева. Вид его был еще растрепанней обыкновенного, глаза блуждали.

– Куда вы? – крикнул он. – Сейчас нельзя уходить, надо доказывать, нравственное влияние употребить, а вы, право…

– Нравственность ныне исправляют штыком и картечью, – мстительно рассмеялся Соколов, – их влияние действеннее нашего.

Менделеев издал негодующий возглас и скрылся в профессорской.

Хотя казалось, что двор забит битком, под арками оставалось довольно места. Студенты теснились ближе к поленице, стояли тихо, так что выступающих было слышно отлично.

– Главное – держаться вместе, не дать шпионам и аристократам расколоть нас! – кричал сверху студент-математик Эдмунд Дзержинский, – мы должны быть заодно: русский и поляк, бедный и богатый. Только тогда победа!

К инвалидной команде на набережной прибавилась стрелковая рота Финляндского полка. Солдаты были растеряны, частокол штыков неровно колебался. Несколько полицейских чинов, пеших и верхами, курсировали между шеренгами солдат и беспокойной толпой.

– Господа, расходитесь! – безрезультатно взывали они.

Полицейским призывам никто не внимал, в толпе открыто смеялись в ответ.

– Господа, лишние удаляйтесь!

– Полиция лишняя!

Соколов обернулся