Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - Пройди со мной, господине, - уважительно обратился к князю младший Всеволож.

Прошли в конец длинного перехода. Одна стена бревенчатая, наружная, другая внутренняя, обшита тёсом. Иван отворил дубовую дверь за последней печью, коих князь в переходе насчитал три. В узкой комнатке с высоким окном сидел на лавке человек в армяке. Князь на миг замер, глянув на него. Не иначе тот вестоноша, что рассказывал за столом в Ростове о московском Тохтамышевом разорении. Как же состарился за десяток лет!.. В памяти отложилось: имя - Елисей, прозвище - Лисица. Уж не ошибка ли? Нет, молодой Всеволож велел:

   - Поведай-ка, Елисей Лисица, его милости князю то, что нам сказывал.

Тот вскочил, земно поклонился, начал говорить:

   - Борис Кстятиныч прознал про намерения нашего государя. Недоумевал, как быть. Обратился к боярам: «Вспомните крестное целование, как вы клялись мне...» Старший боярин Василь Румянец, что через меня с нашим государем держит давнюю связь, тут же успокоил: «Не печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы сложить за тебя и кровь пролить». Успокоился Борис. А потом, когда узнал, что вы совсем близко, снова обратился к боярам: «Затворите городские ворота!» Тут Румянец ему с поклоном: «Господин князь! Ханский посол и вельможи московские едут сюда, чтобы мир укрепить и любовь утвердить. Не поднимать же нам брань и рать. Впусти их. Что они сделают? Мы все - с тобою!»

Юрий сухо спросил:

   - Стало быть, путь свободен?

Елисей поклонился на сей раз поясно:

   - Доброго пути, Юрий Дмитрич!

Князь невольно потеплел:

   - Всё же узнал меня?

Лисица осклабился:

   - Вылитый доброй памяти высокопарный орёл, Дмитрий Иванович!

Всеволож одарил его тугой калитой:

   - Скачи на сменных. Доложи государю. Пусть поспешает.

Молча удалились по переходу младший брат государев и младший Всеволож. Их пути расходились в больших сенях. Князю нужно было вернуться в хоромы купца Шешуры, переоблачиться в дорогу. Нечаянно вырвалось:

   - Мерзкий Румянец!

Иван приостановился:

   - Мерзость, княже, как смятая постель: со стороны неприглядно, а лежишь, неприметно. - И, подойдя, присовокупил: - Тебе полезно узнать: нынешний свойственник твой Витовт внезапно захватил Смоленск.

   - Как? - опешил князь. - Разве Юрий Святославич Смоленский не платил ему дани?

Всеволож-младший объяснил просто:

   - Самовластец пожелал совершенно покорить сие княжество. Собрал войско, распустил слух, что идёт на Тимур-Аксака. Минуя город, встретился с одним из тамошних князей, Глебом. Юрий-то Святославич гостил в Рязани, а младшие братья ссорились за уделы. Вот шурин и предложил выступить третейским судьёй. Легковерные радостно согласились, привезли дары в стан Витовтов. А он возьми да и объяви их пленниками. Крепость открыта, стража на отдыхе, смоляне толпами ждут видеть гостя литовского. И вдруг литва жжёт предместья, стремится в город не гостить, а пленять и грабить. Все были ошеломлены. Витовт объявил себя государем западной Руси. Дал Смоленску наместника. Расположился, как в своей Вильне.

Юрий внимал знатоку иноземных дел, и яркая череда грядущих событий поплыла перед мысленным взором: смоленский князь из Рязани поспешит в Москву, ибо не Олег Рязанский ему защита, а могущественный Василий Московский; далее - гость соединяется с дочерью, принимает сватов от государева брата, затевается брачная каша, и - вот она! - свято охраняемая спальня с постелью на тридцати снопах, с пудовыми свечами в пшеничной кадке у изголовья. А возле неё Анастасию и Юрия кормят курицей...

Всеволож взирал на юного князя, широко улыбаясь, будто читал его мысли.. Что ж, сам недавно женился у брата последнего тысяцкого Николая Васильича Вельяминова, на такой красавице, что ни в сказке сказать... Ан, нет никому не тягаться с невестой Юрия. Именно невестой он уже называл её. Братец Васенька ох как был прав: «Потерпи время малое». Словно в воду глядел: быть князю смоленскому на Москве, быть сватовству, быть свадьбе! Никогда не чувствовал младший Дмитрич к старшему той любви, что в сей добрый час!

   - Будто бы я обрадовал тебя, княже, дурною вестью? - справедливо заподозрил Иван.

   - Нам к сроку бы оказаться в Нижнем, - смутился Юрий, - подготовить государю-брату достойный приём.

Разошлись. Князь щурился от мельканья дерев, вдыхал морозец, выдыхал пар, слышал голоса:

-- Гой, гой... Гойда! Гой...

С высокой горы, обтекаемой двумя реками, далеко засияли маковки, купола кремля. В подградии любопытные жались к тынам. Был спущен мост через ров. Ворота гостеприимно - настежь. Залихватский усач, напоминающий Галицкого, с группой местных бояр встречал жданных гостей. Подал хлеб и соль. Сперва подошёл к Всеволожу-старшему, тот указал на Юрия. Поздравитель склонился:

   - Здрав буди, князь! Поздорову ли прибыл?

Старик Всеволож прервал:

   - Бей в набат! Созывай народ!

Усач проворно отъехал со своим окружением. Белевут спросил Кошкина:

   - Кто он? Где князь Борис?

Улан ещё более сузил щёлки глаз, захихикал:

   - Не знаешь своих порядков? Каназ ждёт чужих бояр на крыльце. А это Василь Румянец. Мы знались прежде.

Чуть въехала московская знать в ворота, враз бухнули отовсюду колокола. И пошло, полилось, полоняя уши! Улица вместо тонкой вереницы зевак показала приезжим такое людское месиво, что пришлось охране расчищать путь нагайками. Вот и площадь — море голов!

Старший Всеволож обратился к Юрию:

   - Будешь говорить, господине?

Князь смешался. Кошкин пришёл на выручку:

   - Я громогласнее. Дозволь мне.

На княжий кивок освободил кудель от шапки, подступил к краю и закричал:

   - Гражане нижегородские!

Юрий оперся о руку Семёна Фёдорыча Морозова. Голова, только что гудевшая колокольным звоном, сейчас наполнилась голосом говорящего и утробным гулом толпы.

   - Что он вещает? - спросил князь.

   - Про Нижний Новгород - новую собственность государя Московского, - отвечал Морозов.

Потом волю великоханскую прокаркал Улан, а Всеволож-младший перетолмачил.

С площади гости-хозяева устремились в кремль. Их на дворцовом крыльце не встретили, но и вход не закрыли. В переходе само собой получилось, что Юрий оказался впереди всех. Шёл на голоса из большой палаты, как видно, вместившей немало господ и челяди. Не доходя распахнутых дверей, стал в нерешительности и услышал:

   - Господа мои и братья, милая дружина! Вспомните крестное целование, не выдайте меня врагам моим!

Голос Василя Румянца:

   - Господин князь! Не надейся на нас, мы уже теперь не твои и не с тобою, а на тебя.

Юрий вошёл, за ним остальные. Борис Константинович Нижегородский поднял взор на внучатого племянника:

   - Брат! Что же это?

Князь Улан снова прокаркал царский указ, на сей раз как бы для одного Бориса. Тот открыл рот... Ищущие защиты очи двуродного деда в слезах были устремлены на Юрия. Дмитрий Александрович Всеволож приник усато-бородатыми устами к княжему уху:

   - Решай дело, Юрий Дмитрич!

Память явила холодный образ государя-брата Василия. Он с дедом Борисом в Тохтамышевом войске пережил тягостный азиатский поход. Он выжал из великого хана ярлык на Борисово княжество. Он младшему брату вместо отца. Он благословит братний брак с княжною Смоленской. Он повелел превозмочь себя. Юрий превозмог.

   - Возьмите бывшего князя Нижегородского и его семью, - молвил он излишне громко, - держите порознь в тесноте, в оковах, до прибытия государя Василия Дмитрича!

Приставы окружили деда Бориса и повели. Тот не противился. Не сказал больше ничего, ушёл молча.

Молчанием проводила его «дружина милая». Молчали и бояре московские. Лишь князь Улан по уходе Борисовом обратился к Румянцу:

   - Холодно у тебя тут, Василька, будто в зиндане [48]. Топить надо. Русский лес не Дикое Поле. Здесь ведь не кизяки, а дрова.