Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

- Ты не успел…

Он покачал головой, не встречаясь с ней взглядом.

- Но если ты увиделся с ней, - с внезапной суровостью сказала славянка, - не может быть, чтобы она не дрогнула! Ведь она любит тебя, и она очень умна, какая бы обида ни затуманила ей разум!

Фома кивнул.

- Она дрогнула, Феодора. Она изменила своему… и нашему прежнему плану, - ответил патрикий. – Ведь ты знаешь, что василевс остался жив, - моя искусная Метаксия сумела обратить государственное преступление во зло нашим давним врагам: и сейчас греки поднимутся против итальянцев, даже если этого не сделает сам император, который, к тому же, болен и ослаблен. Когда-то мы с моей сестрой единодушно считали, что быть под властью папской тиары ничуть не лучше, чем под властью чалмы!

- А теперь? – спросила Феодора.

- И теперь… Но какой у нас выбор? – усмехнувшись, спросил Фома.

Он рассмеялся.

- То, что ты видишь, дитя, это наша агония! Мы сейчас выбираем, как нам корчиться, только и всего!

Феодора сжала его руку.

- Но почему же она не повернула назад? Ведь она могла!

- Уже нет, - сказал ромей.

Он прикрыл глаза.

- Политика, Феодора, это не воля одного человека… Это слияние многих воль и многих обстоятельств, - сказал белокурый патрикий. – Метаксия сделала все, что могла, - и теперь, и раньше… Я многого не знал!

Он засмеялся; а Феодора подумала – уж не того ли Фома не знал, что узнала она в его отсутствие.

Фома посмотрел ей в глаза, приподняв ее подбородок.

- Мы очень скоро двинемся к Константину. И в этот раз я возьму тебя с собой.

Значит, здесь земля уже горит у них под ногами. Феодора кивнула и с усилием улыбнулась.

- Но мы не сейчас поедем, - сказала она, вставая.

Патрикий встал навстречу ей; и они обнялись и поцеловались долгим поцелуем, со всей нерастраченной нежностью.

========== Глава 19 ==========

Для Феодоры оседлали лошадь – она попросила разрешения хотя бы иногда ехать верхом, говоря, что все время прятаться в повозке будет невыносимо. Если на них нападут, говорила славянка, повозка ее не защитит; а так она сможет разглядеть врага заблаговременно…

- Такая красивая женщина, как ты, может привлечь внимание, - сказал патрикий; он был недоволен еще и тем, что выставит на всеобщее обозрение свою собственность. Однако этих слов Фома не сказал.

Он знал, что после них Феодора застынет, как снежный болван из своей далекой дикой страны, и отогревать ее придется очень долго. Если бы он хотел пробиваться через отвращение женщины…

Тогда он не был бы тем благородным патрикием, которым был!

“Как трудно с женщинами, - думал Фома Нотарас. – И чем человек тоньше воспитан, чем выше стоит, тем это труднее!”

- Ты устанешь, - сказал он, не найдя другого довода.

Феодора пожала плечами.

- Разве напрасно я занимаюсь гимнастикой? – спросила она.

Примирительно поцеловала его, и на этом все было улажено.

Когда господа и воины расселись по коням, а слуги – спрятались в возках, хозяин, великолепно одетый, защищенный легким доспехом и вооруженный коротким мечом, подъехал к своей верховой спутнице.

- Возьми вот это, - сказал он, протягивая ей узкий кинжал рукоятью вперед; Феодора молча смотрела на эту рукоять, отделанную золотом и серебром, с черепаховыми вставками. Она подумала, сколько рабов можно купить за такой кинжал…

Потом подняла глаза на господина и слабо, недоверчиво улыбнулась.

- Он отравлен? – спросила московитка.

Фома рассмеялся.

- Нет, моя дорогая.

Когда кинжал скользнул в ее руку, патрикий показал, как спрятать его в рукаве, между рубашкой и туникой. Феодора аккуратно пристроила оружие и запахнулась в свой теплый плащ.

- Теперь я вижу, что ты мне веришь, - серьезно сказала она.

- А я вижу, что ты опасна, - ответил ромей, наградив ее долгим непонятным взглядом.

Феодора подумала, что если бы той робкой неученой дворовой девушке, которую под ударами кнута пригнали в Царьград многие месяцы назад, показали эту избалованную госпожу, любовницу патрикия, они с нею отшатнулись бы друг от друга и никогда больше не пожелали друг друга знать…

Она тронула коня; и так само собой вышло, что поехала первая, и весь отряд последовал за нею. Фома нагнал ее через небольшое время; они поскакали бок о бок, но молча, и не от недостатка слов. На дороге, на открытом месте, приходилось все время быть настороже. Вот-вот из-за горизонта, разметая их стада и обращая в бегство мирных людей, появится турецкий или другой разбойничий отряд; а то и солдаты… Многих легионеров от бескормицы и беспорядков наверху теперь не отличить от бандитов. А то могут напасть беглые каторжники или рабы – этим терять нечего; и богатый поезд равно привлечет внимание всех алчущих. И красивая женщина…

Наконец Феодора не выдержала.

- Сядем в повозку! – попросила она, схватив хозяина за руку. - Я тут измучилась, совсем не могу думать! Кажется, что все видят!

Нотарас расхохотался от всей души. Потом, сделав знак всем остановиться, спрыгнул с коня и подал руку своей наложнице.

- Я всегда знал, что ты не публичная женщина, - сказал он, придерживая для нее дверь. – И мы оба с тобою предпочитаем думать, а не драться… Пусть нас стерегут те, кому положено!

Он посмотрел пронизывающим взором на свою охрану, потом сел в повозку следом за Феодорой.

Когда они оказались вдвоем, московитка облегченно вздохнула и улыбнулась патрикию.

- Удивительное дело, - сказала она. – Ведь мы не обезопасили себя, а мне куда спокойнее… А это ведь только…

- Иллюзия, - подсказал любовник.

Феодора кивнула. Для нее все еще внове были такие слова, ученые и равнодушные.

Они сидели друг напротив друга, не придвигаясь ближе, – и это тоже было внове: может быть, из-за кинжала в рукаве у Феодоры?

- Иллюзии – великая сила, потрясающая государства, - проговорил Фома Нотарас.

Спустя небольшое время они оказались в объятиях друг друга – вместе было теплее… и безопаснее. Так казалось.

Феодора прижалась к груди своего покровителя, а он откинулся на спинку сиденья, держа ее руку в своей. Несколько минут они просто наслаждались своим единением – а потом патрикий сказал:

- Я еще помню тебя прежнюю… Ты очень изменилась.

Феодора хотела взглянуть ему в лицо, чтобы увидеть его выражение, - но для этого потребовалось бы высвободиться из покровительственных объятий.

Она спросила:

- Это плохо?

Фома рассмеялся.

- Это неизбежно… Мне так нравились твоя чистота и наивность. Я любил их. Теперь же я обнимаю совсем другое существо.

Он склонился к ней, обдавая своим благоуханием, касаясь мягкими золотыми кудрями, и посмотрел в глаза – очень близко. Теперь патрикий совсем не играл с нею, был серьезен.

- Я очень люблю мою сестру, - сказал ромей. – Но я не желаю, чтобы ты становилась такой, как она.

Феодора закрыла глаза и увидела лицо Метаксии – древний, страшный античный лик коварной богини.

- Я никогда не стану такой, как она, - сказала наложница.

В ответ господин только крепче обнял ее.

Потом они успели переговорить о многом – но главное обсудили еще дома. Метаксия примкнула к партии доместика схол, Никифора Флатанелоса, рвавшегося к власти уже давно. Он же дал ей и покровительство. То, что у Иоанна было еще два брата, законных наследника, - считая еще и Димитрия Палеолога, - не смущало мятежников: в Городе царили такие настроения, что возвести на престол могли любого, кто явится в счастливый час.

- Мой народ… простой народ, да и знать, сейчас стали очень суеверны… ожидают нового Спасителя, спасителя государства, кого угодно… - говорил бледный и взволнованный Фома. – Немногие способны примириться с тем, что время чудес закончилось.

- Точно ли оно закончилось? – тихо спросила Феодора. – Может, это вы его закончили?