Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

— Сколько вы хотите за письмо, в коем были бы отмечены мелкие погрешности моего воеводства?

«Вот оно! Теперь только не прогадать».

Каин сотворил задумчивое лицо, ожидая, что Павлов первым назовет нужную сумму.

— Десять тысяч, надеюсь, вас устроят, господин Ковригин?

— Не извольте шутить, и не принимайте меня за глупца, господин Павлов.

— Двадцать! Отдаю все, что у меня есть.

Каин решительно поднялся из кресла.

— Иду за караулом. В Пыточной башне вы будете готовы назвать любую сумму, чтобы сохранить свою жизнь, но будет уже поздно.

— Минуточку. Назовите свою сумму, господин Корчагин.

— Сто тысяч, и тогда вы, и господин полицмейстер останетесь на своем месте, господин Павлов.

— Вы сумасшедший! — вновь поднявшись из кресла, воскликнул воевода, хватаясь рукой за грудь. — У меня нет такой баснословной суммы.

— Полноте лгать, господин Павлов. Вы набили уже несколько мешков золотых рублей. Я иду за караулом. Посмотрите в окно.

Воевода глянул и обмер, увидев вооруженных людей возле тарантаса.

— Остальные остаются в экипаже. Стоит мне подать сигнал и мои люди незамедлительно окажутся в ваших покоях.

— Я согласен, — наконец выдавил из себя Павлов, находясь почти в обморочном состоянии.

— Я был уверен, что вы окажетесь благоразумным человеком, господин Павлов. Деньги в ваших кубышках и сундуках?.. Отлично. В счет пойдут и драгоценные каменья. Для пересчета и выноса денег мне потребуются двое караульных. Сейчас я подойду к окну, дам им сигнал, а вы тотчас прикажите дворецкому, чтобы незамедлительно пропустил моих людей. И без лишних вопросов, и каких либо указаний!.. Пришли в себя? Выполняйте!

Перед уходом из покоев воеводы, Каин подошел к Павлову, сидевшему в кресле с обреченным лицом и хлопнул его по плечу.

— Не унывайте, господин коллежский советник. Деньги — дело наживное. Вашу казну вновь пополнит господин полицмейстер, если он не хочет болтаться на дыбе. Главное, ваша жизнь в безопасности, ибо бумага будет показана губернатору в надлежащем вам виде. И последняя просьба. Лошадей передать их хозяевам, по лавкам купцов с завтрашнего дня вашим опричникам больше не ходить, наведите порядок со служилыми людьми, ну и приведите город в надлежащий вид. Иначе мой доклад губернатору может претерпеть значительные изменения, а значит и ваша судьба. Надеюсь, моя просьба не окажется для вас и господина полицмейстера затруднительной.

Воевода кивнул.

— Вот и отменно. Проводите нас до крыльца, как высоких чинов московского губернатора, перед коим вы несли, и будете нести ответственность. Гляди веселей, господин коллежский советник!

Сбираясь к отъезду, Иван увидел в коридоре Гостиного двора двух мужчин, по виду — купеческого сословия. Услышал разговор:

— Я, Терентий Нифонтович, завсегда рад с вами дело иметь…

Терентий Нифонтович! То ж наверняка купец Светешников, коему Евлампий Кулешов просил поклон передать.

Подошел к купцам, извинился:

— Прошу прощения, господа, за то, что прервал вашу беседу.

Купцы замолчали, ожидая дальнейших слов незнакомца.

— Если не ошибаюсь, один из вас Терентий Нифонтович Светешников.

— Вы правы, сударь, — степенно отозвался рослый, средних лет купец с каштановой бородой и с открытыми, вдумчивыми глазами.

— Разрешите представиться. Купец из Москвы Василий Егорович Корчагин. С поклоном к вам от купца Евлампия Алексеевича Кулешова.

Лицо Светешникова оживилось.

— Весьма добрый и веселый человек, про коих говорят: душа нараспашку. Как он? В добром ли здравии?

— В добром, Терентий Нифонтович. Самыми сердечными словами вас вспоминал. Звал в гости в Столешников переулок.

— Бывал у Евлампия Алексеевича. Гостеприимный хозяин. Где с ним виделись, Василий Егорович?

— На Макарьевской ярмарке. Он приехал за сибирской пушниной и турецким табаком. Добрейший человек. Подружились с ним.

— А вы, выходит, в Гостином дворе остановились. Может, ко мне пожалуете? На любой срок. Друг Евламипия Кулешова — мой друг.

— Благодарствую, любезный Терентий Нифрнтович, но я сегодня же отбываю в Москву. Судьба приведет в Ярославль — непременно воспользуюсь вашим учтивым предложением.

— Буду рад, Василий Егорович…

Тепло распрощавшись со Светешниковым, Иван со своей братвой покинул Ярославль…

Иван Максимович Затрапезнов был невероятно удивлен, когда услышал, что воевода Павлов перестал брать мзду и запретил своим «опричникам» без оплаты забирать товары из лавок.

Удивил и полицмейстер Кашинцев, который начал возвращать коней их владельцам. Никого в городе не стали хватать и сажать по темницам. Резко усилилась борьба с разбоями. Тюрьма переполнилась лихими людьми.

Прекратились на утицах и бойни, чинимые солдатами и драгунами…

«Ай да Василий Егорович! Изрядно же он напугал воеводу и полицмейстера. Каков молодец!.. Правда, о красном товаре почему-то забыл, но то не беда: товар не залежится».

Однако голову Затрапезнова не покидали сомнения. Ярославские «пастыри» не те люди, чтобы жить честным путем, коль все два года мздоимством «кормились» и беспрестанно творили бесчинства. Долго не вытерпят.

Так и получилось. И двух месяцев не прошло, как в городе после смерти генерал-губернатора Семена Салтыкова, все пошло на старый лад.

«Пастыри» посчитали, что теперь им нечего бояться сродника Анны Иоанновны, а посему возобновили свои безобразные дела, пытаясь напустить «опричников» и на Затрапезнов. Тот не выдержал и использовал свою торговую поездку в Петербург для аудиенции у самой императрицы, благоволившей к заводчикам и фабрикантам ярославской Большой мануфактуры.

Попасть к государыне, минуя Бирона, было весьма трудно, но ему помогли влиятельные люди Петербурга, ненавидящие временщика.

После аудиенции Затрапезнова последовал высочайший указ, где говорилось, что коллежский советник и поручик Кашинцев «за обиды и нападения и за другие резоны», были удалены и преданы суду.

Глава 23

Аришка

В Москву прибыли с двояким чувством. С одной стороны — родной город, где знаком каждый переулок и где остались старые связи с содержателями малин и притонов, с другой — Москва насыщена ищейками, кои переловили уже немало воровской братвы, но и дальше на этом не остановятся.

И все же преобладало первое чувство. Москва — город богачей, где можно пополнить свою казну, хотя она и без того уже немалая. Каин выделил каждому по пятнадцать тысяч рублей. Громадные деньги! Но воровская душа требовала несметных богатств.

Если у подавляющего большинства воров деньги были на первом плане, то у таких, как у Каина, они не были смыслом всей жизни, ибо Каин продолжал жить своей заветной мечтой — прославить, обессмертить свое имя на века, как обессмертили его удалой холоп Иван Болотников и донской казак Стенька Разин, имена которых до сих пор остаются на устах народа.

Иван восхищался обоими предводителями, и все же ему больше был по нраву Стенька Разин, который нещадно разбивал купеческие суда и бороздил величавые просторы матушки Волги.

А сколь песен слагалось о дерзком атамане… Далеко уходил в своих грезах Иван Каин… А пока его ждали неотложные дела в Москве.

— Вот что, братцы. Кони нам здесь не надобны, а посему продадим их на Конной площадке.

Продали с некоторой выгодой, а затем принялись искать избу для ночлега. То было делом нетрудным, так как в Москве в голодные годы пустовало немало заброшенных изб. В одной из таких и заночевали.

Утром Васька Зуб заметил через мыльный пузырь оконца мужика, тащившего на хребте добрый пуд вареного мяса.

Зуб тотчас выскочил на крыльцо и окликнул мужика.

— Не продаешь, мил человек? Уж так бы кстати.

— Сколь возьмешь?

— Все заберу, коль сторгуемся.

Продавец назвал цену.

— Беру!

Зуб взвалил мясо на плечо и пошел в избу.