Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

Долго перечислял всевозможные ярославские товары Евлампий Алексеевич. Каин, как всегда слушал чутко, чтобы впоследствии, за что-то можно было зацепиться, а затем спросил:

— А нельзя ли назвать, дражайщий, Евлампий Алексеевич, наиболее именитых купцов?

— Назову, Иван Осипович, обо всех столпах ярославских. Запоминай, коль память гирькой не отшибли.

— И такое бывает?

— Торговля! Русский человек глазам не верит: дай пощупать. На Москве сам видел. Подошел к одному известному купцу молодой торговый сиделелец [86] из соседней лавки, в коей рыбой продавал, и давай красный товар щупать, а от самого за версту зеленым змием разит Купец ему: «Ты мне грязными руками парчу не марай. Пошел прочь!». А пьяному да дураку, хоть кол на голове теши. Знай, грязнит красный товар. Купец раз сказал, другой, — сиделец как не слышит, вот и получил в темечко гирькой. Живой остался, но память отшибло. Молодым несмышленышам наука.

— Истинные слова, Евлампий Алексеевич.

— Истинные. А теперь о тузах: Гурьевы, Затрапезновы, Красильниковы, Яковлевы, Светешниковы, Пастуховы, Мякушкины…

Имен двадцать назвал московский купец, и Каин, обладая исключительной памятью, всех запомнил.

— Однако, чтобы впросак не попал, прямо скажу, Иван Осипович, с кем лучше всего дело вести. Посоветовал бы Светешникова, Пастухова и Затрапезнова. Остальные либо жмоты, либо не без плутовства. Пастухова ты, правда, можешь и не застать, ибо часто на своих заводах пропадает, а вот Светешникова Терентия Нифонтовича и Ивана Дмитриевича Затрапезнова чаще всего в своих домах живут. Первый — светлой души человек, весьма уважаемый. Правда, чересчур с попами сдружился. Почитай, все деньги на храмы вкладывает. Как-то заночевал у него, ибо и он мой московский дом знает. Два дня как-то гостил. Доведется встретиться — земной поклон. Что же касается Ивана Затрапезнова, чей отец в Ярославле полотняную фабрику открыл, среди горожан Правдолюбцем именуется, ибо многих людей защищает от неправедных судей, зло-корыстного воеводы Павлова, и полицмейстера Кашинцева.

— Выходит, смел Иван Затрапезнов, коль с местными властями тягается?

— Смел, Иван Осипович, да только, неровен час, свернут ему шею ярославские властители. Они самим Бироном ставлены. Не зря говорят: с сильным не борись, с богатым не дерись. Уж так на Руси заведено. Веди себя чинно, деловито, но в драки с властями не влезай. Упаси Бог!

— Золотые слова, Евлампий Алексеевич. На всю жизнь запомню.

— Ох, по нраву же ты мне, Иван Осипович, — опрокинув очередную рюмку, с сияющим лицом произнес Кулешов. — Давай-ка мы с тобой расцелуемся по православному… Вот так. Вернешься в Москву, непременно заходи в мой дом, что в Столешниковом переулке. Меня вся Москва знает. Спросишь, как пройти и каждый учтиво: «Как же, как же не знать дом любезного Евлампия Алексеевича»… У меня, любезный, Ванюша, девка на выданье. Зятем мне будешь.

Купец явно захмелел, а Иван всячески подыгрывал его словам:

— Благодетель. Сочту за честь. Таких умнейших людей поискать.

— И не сыщешь, Ванюша… Забыл тебе сказать. Коль будешь в Ярославле, держи ухо востро. Город лихой, пьяный. Жуть! Грабеж средь бела дня, к пристаням разбойные суда с ружьями и пушками пристают.

— А чего ж воевода и полиция?

— Ха! Первейшие воры, хоть самих в кандалы. Никакого, Ванюша, порядка и благочиния. Ужасть, что в Ярославле творится!..

Глава 21

Иван Затрапезнов

— Вот что, братцы. Когда я кричал с тарантаса, имени своего не сказывал, а посему Иваном Осиповым мне оставаться нельзя, ибо слишком примелькался и на Москве, и на Макарьевской ярмарке, и в Нижнем Новгороде. С сей минуты я московский купец Василий Егорович Корчагин. Твердо запомните! Прибыли мы сюда, чтобы красный товар закупить у заводчика Ивана Дмитриевича Затрапезнова. Это имя вы тоже хорошо запомните. Сами же пока ничего не предпринимайте. Ходите, как мои приказчики, по торгам, приценивайтесь к товарам, особенно к сукну, обещайте заглянуть в другой раз. И ни малейшего воровства! Иначе все пропало. Я ж, во что бы то ни стало, должен встретиться с Иваном Затрапезновым.

— А что это даст, Василь Егорыч? — спросил Легат. — Не полезем же мы за товаром на его фабрику?

— Результат — после встречи, — без лишних объяснений ответил Каин…

Побывав в Ярославе еще в 1693 году, Петр 1 заметил среди торговых жителей предприимчивую жилку, чем не преминул воспользоваться. Указом от 8 июня 1693 года учредил почтовое сообщение между Ярославлем и Москвой, а также «навел местных капиталистов на мысль завезти фабрики шелковые, полотняные и другие».

Мысль великого преобразователя была осуществлена ярославским купцом гостиной сотни Максимом Затрапезновым, с которого и началось в России распространение полотняной фабрикации.

В 1727 году по просьбе купца Мануфактур-коллегия предписала ярославскому магистрату отвести городскую пустошь длиною в 250 и шириною в 200 саженей. В том же году указом Верховного тайного совета отданы Затрапезновым находящиеся в Петербурге и содержащиеся на средства ее величества каламенковая мануфактура и инструменты бумажной мельницы (фабрики) «безденежно и навечно», а полотняную мануфактуру и масляную мельницу, находившиеся также в Петербурге, приказано было передать Затрапезновым, за которые по оценке они должны были выплатить деньги в продолжении пяти лет.

Вместе с мануфактурами и мельницами переданы им и находившиеся при них мастера и ученики.

Вместе с эти ярославскому магистрату велено отвести Затрапезновым при реке Которосли городскую землю, где была плотина и замшевый завод купца Скобяникова, на этой земле в 1731 году и поставлены фабрики.

Правда следует оговориться, что место под Большую мануфактуру представляло непроходимое и топкое болото при Ковардяковском ручье.

Купцы посмеивались:

— Наградила же ее величество лягушачьим поместьем, хе-хе.

— Зато безвозмездно. Владей, Максимка, чтоб имел затрапезный вид веки вечные.

На смех и подковырки торговых людей купец ответил кипучей деятельностью. Для возведения фабрик кинул клич не только в Ярославле, но и по всей Росси, сказав, что мастера, по их согласию, навсегда будут приписаны к фабрике с обеспечением жилья и достойным заработком. И отозвались мастера, и осушили болото, превратив его в луговую равнину. Вот здесь-то и появилась Большая полотняная мануфактура — с жильем, храмом, мельницами.

В 1731 году последовал высочайший указ: «Чинить Затрапезновым всякое вспомоществование, и обид и налогов не только самим не чинить, но и от других по возможности охранять под опасением гнева Ее Императорского Величества».

Своими изделиями фабрика прославилась не только по всей России, но и в Европе. Фабрика стала постоянным поставщиком императорского двора. Высочайшему двору Затрапезнов поставлял салфетное белье, скатерти, полотенца, коломенки [87], канифас [88], фламские полотна [89] и равендук [90]…

Слава отца перешла и к его сыну Ивану, который отличался независимым нравом, что весьма было не по душе воеводе Павлову и полицмейстеру (в чине поручика) Кашинцеву…

На фабрике Затрапезнова не оказалось: уехал на бумажные мельницы, сооруженные вокруг большой плотины подле Мануфактурной слободы.

Искать заводчика не пришлось, так как он уже возвращался назад — пешком и в сопровождении приказчиков. Высокий, русобородый, лет сорока пяти, в распахнутом суконном кафтане лазоревого цвета и высоких «петровских» ботфортах. Не прикрытые ни шапкой, ни шляпой густые светло-русые волосы трепал мягкий, легкокрылый ветер. Лицо сухопарое, слегка продолговатое, глаза живые, выразительные.

Иван сошел с коня, степенно отрекомендовался: