Немцы

– Может, с дороги покушать, товарищ майор? – предложил Звонов. – Так я велю немкам…

– Нет, еще не проголодался. А как у вас, кстати, с питанием?

– Плоховато, товарищ майор, – признался Звонов. – Прямо сказать, ни к черту! Одна зеленая капуста, да и не зеленая, а черная. Щи вонючие, просто беда!

– Однако по имеющимся сведениям ваш лагерь дает приличный процент выполнения работ. Как же вы справляетесь?

Звонов развел руками.

– Комбат жмет на немцев, строго требует… Ну и работают.

После дребезжащего электрического звонка начали открываться окна и двери. Появились полуодетые немцы. В одних красных фланелевых подштанниках выскочил во двор Отто Бернард и, еле разомкнув опухшие сонные веки, старческой походкой засеменил в уборную. Звонов шикнул на него, а Горный снова усмехнулся.

– Что, у вас всегда немцы в нижнем белье по двору гуляют?

– Привычка у них такая, – извиняющимся тоном проговорил Звонов.

– Плохая привычка, – заметил майор.

Вдоль забора висели железные рукомойники над большим желобом. Дежурные по роте вылили в них несколько ведер холодной воды. Немцы начали умываться. Одни – до пояса, другие только побрызгали на лицо и руки, ежась от утреннего холодка. Бёмы почти и не подходили к умывальникам. Только один из них набрал в пригоршни воды и выпил.

– Плохо умываются, – констатировал Горный. – Куда командир роты смотрит?

– Это моя рота, товарищ майор, – окончательно смешался Саша. – Ничего с этими гадами не могу поделать.

В это время на выручку к Звонову явились Хромов и Лаптев. Поздоровавшись, Хромов пригласил Горного к себе в кабинет, но майор предпочел сразу же приступить к осмотру лагеря, пока немцы не разошлись по работам. Прошли в столовую и на кухню, Горный заглянул в котлы, а потом и в миски немцев. Затем направились обследовать комнаты, где жили интернированные. Майор все время молчал, и никак нельзя было догадаться, доволен он или нет. Только в комнате женской роты, где помещались матери с грудными детьми, он вдруг спросил у Лаптева, указав на одного из четырех младенцев:

– Почему такой заморыш?

– Врач говорит, что мать не хочет кормить… К тому же родился недоношенный.

Осмотрев весь лагерь, Горный выразил желание отдохнуть и уснул на диване в комендатуре, предварительно закрывшись на ключ. Хромов бросился на кухню.

– Что же вы, чертовки проклятые, не догадались картошку перебрать! – зашипел он на поварих и со злостью пнул ногой бадью с черной, скользкой картошкой. – Подвели меня под монастырь! Распечатайте новую бочку капусты, гороха на обед не варить! Сварить ту крупу, что оставлена для больницы. И ушами у меня не хлопать! Винтом ходите, но чтоб все было в порядке!

Хромова очень беспокоило, что Горный явился так внезапно, что он, Хромов, совсем не успел подготовиться, чтобы показать товар лицом. Не везде было чисто, пища варилась плохая, в карцере с вечера сидели пять человек за отказ выполнять норму. Хромов поспешил их выпустить, приказав не болтать. Но угрюмый, заросший щетиной немец огрызнулся:

– Я будет говорить политишелейтенант! Я не может работать норма… Я – второй группа.

– Пошел к черту, симулянт проклятый! – прохрипел комбат. – Я тебе покажу такую группу, что мать родную забудешь как звать!

Но напрасны были распоряжения комбата: Горный в лагерь уже больше не заглянул. После завтрака он вместе с офицерами отправился по участкам, где работали немцы. Сначала посетили коммунальный отдел приискового управления. Двое немцев грелись на солнышке, других видно не было.

– Где же остальные? – осведомился Горный у десятника.

Тот замялся.

– У старшего бухгалтера в огороде, может, работают… Работы срочной у нас пока нет, так начальник велел…

– Что же, им старший бухгалтер по наряду оплачивает или как? – спросил Горный.

– Какой там наряд, – еще больше смутился десятник, – разве немцам не все равно? День да ночь – сутки прочь…

– Поедемте дальше, – строго сказал Горный.

Офицеры сели в тарантас. Хромов украдкой показал десятнику кулак. Следующим был посещен «Морозный», большая гидравлика. Здесь работала старательская артель из сорока русских и восемнадцати немцев. Водяные струи, вылетающие из мониторов, буравили и расплавляли каменистую породу. В огромном разрезе копошились люди с тачками и носилками, вытаскивали и дробили кувалдами камни, вымытые водой из земли. Стоя на разрезе, Горный внимательно наблюдал, как несколько немок, увязая по колено в густой илистой каше, тащат носилки с камнями. Высокий худой старик в резиновых сапогах грубо заорал на них:

– Пошевеливайтесь!

– Ихь канн нихт майне фус хераус бринген [3], – пролепетала одна из немок, спотыкаясь и чуть не падая в грязь.

– Кан, кан, – передразнил старик. – Волокись живее, вон начальство глядит.

Горный пальцем поманил старика. Тот поднял картуз над лысеющей головой.

– Что же это у вас рабочие в резиновых сапогах на берегу толкутся, а немки в ботинках по колено в грязи вязнут? – спросил Горный. – Нужны вам рабочие – обуйте их, вы средства имеете.

– Стоящее ли дело, товарищи начальники? – недовольно отозвался артельщик. – Я уж товарищу Хромову докладывал: полениваются, оттягаются. А у нас работа такая, что пошевеливаться требуется.

– По какому разряду получает эта женщина? – майор указал на высокую крепкую немку, которая катила перед собой тачку, полную породы, скользя по узким, грязным покатам.

– Второй, – неохотно отвечал старик.

– А вот этот мальчик? – Горный кивнул на русского мальчугана, скидывающего в кучу мелкие камешки.

– Васька? Он третий получает.

– Эта женщина хуже его работает?

– Как сказать… – старик потер лысину. – Васька – парень проворный, племянник он мне. Мониторщика может подменить, в забой стать. А те вороны что смыслят?

Горный пошел дальше, а артельщик, недовольно фыркнув, крикнул стоявшим на берегу рабочим:

– Будет на борту-то околачиваться! Подмените немок, пусть вылезут, обсохнут.

В механических мастерских офицеров встретил сменный мастер.

– Как немцы у вас работают? – спросил Горный. – Довольны вы ими?

Мастер покосился на Хромова и сказал:

– Очень даже довольны, товарищ майор. Свет увидали с тех пор, как их сюда привезли. Ведь у нас, шутка сказать, ни одного мало-мальского слесаришки не осталось, одна ребятня. А немцы мастеровой народ, особенно сварщики, котельщики, кузнецы. Мы таких отродясь не видели! Вот поглядите сами.

Офицеры вошли в цех. У входа около горна со своим подручным работал Хорват. Огромные мышцы ходили ходуном под узкой, раздобытой им где-то матросской тельняшкой.

– Да, этому далеко до дистрофии, – заметил Горный.

– Большие деньги зарабатывает, – доверительно сообщил мастер. – Тыщи по две каждый месяц ему выписываем. Кузнец – первый сорт! Вон топоры какие кует, все мелкие части для гидравлик, для драг – все через его руки. Хорват! – крикнул он и замахал руками. – Покажи-ка товарищам офицерам свою работенку!

Кузнец, закопченный, потный, подошел, держа в клещах еще не успевшее остыть лезвие топора безукоризненной формы.

В мастерских работало еще около сорока немцев, здоровых и веселых на вид. Как раз наступил обеденный перерыв, и они вместе с русскими рабочими повалили в столовую.

– Мы их кормим, – обстоятельно объяснял мастер. – Начальник цеха добился у директора средств им на питание. Два раза в день даем, только бы работали.

– Правильно, – заметил немногословный майор.

Вечером Горный собрался уезжать. Ни Хромов, ни Лаптев так и не поняли, понравилось ему в лагере или он недоволен. А спросить почему-то побоялись. Правда, напоследок он довольно дружелюбно пожал Хромову руку и любезно простился с остальными офицерами:

– Желаю успехов! Берегите доверенных вам людей, в этом наш советский принцип отношения к военнопленным и интернированным.

Горного посадили в поезд, и Хромов облегченно вздохнул: