Держава (том третий)

— Сударь! Чего это вы на меня язвительно глядите? — деланно возмутилась Ирина Аркадьевна. — Все присутствующие здесь дамы — тоже тургеневские женщины, — развеселила компанию. — А какие, по–вашему, современные женщины? — заинтересовалась она.

— Тургеневскую женщину сменила женщина–революционерка. Не признающая семью, родство и собственных детей. Зато боготворящая террор и революцию. Все эти Веры Фигнер, Засулич и иже с ними…

— А «иже с ними» — не моя ли дочь? — зло сузил серые глаза, пригладив тонкими дрожащими пальцами небольшие усики над обидчиво оттопыренной выпачканной в жиру губой. — Лиза вращается в кругу интеллигенции.

— О–о–о! — обрадовался подброшенной теме Максим Акимович. — Прав был Чехов, устранившись от похабно–либеральной литературной толкотни и аттестуя русскую интеллигенцию, как бессильно–жалкую обывательщину с тряпичной душой. Жалкие фразёры, — оскорбил до глубины профессорской души своего брата.

— А сейчас–то кто у власти? Согласно твоему любимому Николаю Лескову: «Всё истинно честное и благородное сникло… Люди достойные одного презрения идут в гору. Бедная Родина, с кем она встретит испытания, если они суждены ей…» — обрадовался, видя, как помрачнели старший брат и его товарищи.

— Здесь он прав… Судя по тем генералам, что руководят Маньчжурской армией, — неожиданно поддержал дядю Аким.

— Слышишь, Максим, и твой сын согласен со мной. Однако, ты серьёзный оппонент даже для профессора Санкт—Петербургского университета.

— Ха! Профессора… Твой кумир Савва Морозов высказал интересную и реалистичную мысль, что лучшие ораторы в России не краснобаи–адвокаты, я бы добавил — не профессора Санкт—Петербургского университета, а образованные предприниматели… Да ещё! — поднял вверх палец, концентрируя внимание. — Офицеры генерального штаба!

— Ой, жалко Савву Тимофеевича, — вздохнула Любовь Владимировна. — Из–за чего он, интересно, застрелился?..

— Ну конечно из–за любви, — аж захлебнулась от обуревавших её чувств баронесса Корф. — Всем известно, что он любил знаменитую этуаль Марию Андрееву…

— Да не может этого быть, — глянув на жующего сёдлышко козочки супруга, попыталась опровергнуть подругу княгиня Извольская.

— Ещё как может, — отринув приличия, махом выпила та бокал с вином. — В Москве, пардон, самой последней шавке это известно… Так москвичи выражаются, я лишь озвучиваю, — оправдалась перед дамами.

Мнение мужланов, хоть и генералов, её не интересовало.

— Всему Питеру известно, сколь москвичи вульгарны, — произнесла Борецкая. — Ходят слухи, — чуть не зашептала она, — что эту актриску боготворили Станиславский и Немирович—Данченко, а этуалька выбрала «босяка» Максима Горького.

— Женщина вамп, тоже мне, — неизвестно на что обиделась княгиня. — И ведь застрелился именно тринадцатого числа… А ещё говорят, что руки на груди покойного были сложены. Глаза закрыты и на них лежали пятачки…

— Золотые? — отвлёкся от козочки её супруг.

— Медные. Вы кушайте, сударь, и не вмешивайтесь в дамские разговоры, — мигом поставила, вернее — усадила его на место жена.

— И окно в сад распахнуто, — поддержала её Борецкая. — В прошлом году была в этой каннской гостинице «Ройяль—Отель», где Савву нашли мёртвым. И чуть ли ни в том самом номере, — округлила глаза.

— Ольга Дмитриевна, осмелюсь доложить, что версия самоубийства выгодна и французам — не придётся заводить дело и расследовать преступление, и российским следователям. Неизвестно куда потянутся ниточки этого громкого убийства.

— Наконец, друг мой, вы произнесли хоть что–то разумное, — поощрительно улыбнулась ему супруга. — Неожиданно ставшая вдовой Зинаида Григорьевна, долго объясняла каннской полиции, что видела выпрыгнувшего в окно мужчину, а рядом с остывающим телом нашла никелированный браунинг, который никогда у мужа не видела.

— Может, она и подсуетилась насчёт супруга? — выдвинул версию князь Извольский, введя в транс дамский контингент.

— А ей–то зачем? — через довольно продолжительное время произнесла баронесса.

— Ну как зачем, милочка? — безоговорочно приняла версию супруга княгиня. — Он всё состояние собирался подписать Андреевой…

— Не всё, а лишь миллион, — опровергла её Борецкая.

— Ах, Олечка, ты многое не видишь…

— Это что же я не вижу? — даже поперхнулась та «Шато—Роялем». — Ты видишь, а я не вижу.

— Дамы, дамы, не сортесь, — остудил женский словесный темперамент Драгомиров. — Я эти дела хорошо знаю. Убили этого чудака…

«На себя–то посмотри», — подумал князь, но внимательно прислушивался к речи генерала.

— … революционеры. Савва Тимофеевич, не пожелаю ему Царствия Небесного, отдавал огромные деньги на партийные нужды, но потом узнал, что идут они на террор.., и отказал эсдекам в материальной поддержке. И вот вам результат, — развёл в стороны руки, опрокинув бокал, но не обратив на это внимания.

Аполлон мигом навёл на столе порядок, бросив гордо–высокомерный взгляд на нерасторопных официантов: «Куда вам, «кюбатистам», до меня».

— … Бомбисты попытались заставить Морозова передумать и грозили застрелить… Но вы знаете его упрямство. Шантажу он не поддался…

— И тогда последовал роковой выстрел, — докончил за генерала князь. — В корень зрите, Михаил Иванович. И я уверен, командуйте вы вместо Куропаткина Маньчжурской армией, Япония давно бы была разбита…

— Стар я уже командовать, — тяжело вздохнул генерал.

— Телеграфные агентства сообщают, что на следующий день после самоубийства Саввы Морозова, началось убийство эскадры Рожественского при Цусиме, — перекрестился князь. — Корреспонденты передают весьма противоречивые известия относительно боя в Цусимском проливе.

— Да потому что информацию черпают грязным ковшом на базаре, — встрял в разговор Аким и покраснел. — Как можно в мои годы сметь, своё суждение иметь, — улыбнулся обществу. — Однако кухарка вчера сообщила, что божий человек Боря Дрыга, на Александровском рынке катался по траве, дёргался, и во всю глотку вопил: «Топи японские, топи японские…»

— Коли официального известия нет, то нечего и огород городить, — перебил сына Максим Акимович, но его в свою очередь перебил вошедший в зал и громыхнувший приставленными каблуками денщик Антип.

— Там, — указал пальцем за спину, — скороход с дворца припёрся с депешей… А до этого таксофон страсть как звенел…, — рассмешил гостей.

Через десяток минут, вернувшийся с какой–то бумагой в руках Рубанов–старший, произнёс:

— Господа, окончательно подтвердилось, что наш флот разбит. Адмирал Рожественский, раненый в сражении, захвачен в плен…

На следующий день после училищного праздника, Максим Акимович уговорил сына съездить на открытие сезона императорского яхт–клуба, что на Крестовском острове.

— Пришло приглашение в качестве почётного гостя посетить яхт–клуб. Сегодня у них назначен так называемый подъём флага. Присутствовал как–то раз. Весьма полезно побыть на свежем воздухе при головных болях, вызванных…

— Всё–всё–всё, папа'. Еду.

— Архип Ляксандрыч запряжён и в дорогу готов, — торжественно доложил Аполлон.

На Невском столкнулись с парадным дворцовым выездом.

— Царица с дочками куда–то направились, — сообщил сыну Максим Акимович, разглядывая ландо «адамон» с шестёркой белых лошадей цугом по две. Кучера не было, а на каждой левой лошади сидел форейтор, одетый под жокея. — В карете жарко, вот и выбрали ландо. Император начинает осваивать «мотор», как называют ездоки этот гремящий драндулет.

— Накоплю денег, тоже куплю, — позавидовал императору Аким.

— И хочется тебе копотью дышать? — осудил его отец. — То ли дело — лошадка, — несколько критически оглядел поднявшего хвост и обильно опроставшегося рысака.

— Природными запахами, ваше превосходительство, дышать, разумеется, пользительнее, — вздрогнул от клаксона обогнавшего их автомобиля Аким.

Шофёр, вцепившись в руль жёлтыми перчатками с крагами, целеустремлённо гнал фыркающее «дьявольское создание», как отзывались об авто крестящиеся на тротуаре бабушки, куда–то вдаль.