Каторжник император. Беньовский

Жители Большерецка кормились рыбной ловлей и охотой, летом занимались заготовкой грибов, ягод и съедобных кореньев. Пушнину выменивали у купцов на муку, солонину, соль и другие продукты. В августе или сентябре из Охотска приходило казённое судно с припасами, зимовало в Чевакинской гавани в устье реки Большой. Из-за дальности расстояний привозные продукты стоили по тем временам неимоверно дорого. Цена за пуд ржаной муки достигала трёх-пяти рублей, пшеничной — десяти, масла коровьего — шестнадцати и солонины — шести рублей. И всё же местные обыватели и ссыльные как-то ухитрялись приспосабливаться к нелёгким условиям камчатской жизни и не голодать.

Такова была камчатская земля, на которую ступили Беньовский и его ссыльные спутники. Строения Большерецка бессистемно рассыпались по речной долине. К селению подступала чахлая редколесная тайга. На горизонте синели горы с окутанными облаками вершинами.

Прибывших встречало все немногочисленное население Большерецка. Беньовский заметил в небольшой толпе нескольких плосколицых аборигенов-камчадалов и ещё старика с изуродованным лицом. У него были вырваны ноздри.

   — За что это тебя так, братец? — сочувственно спросил Морис, подходя к старику. Тот промычал в ответ что-то невнятное и, раскрыв рот, высунул обрубок языка.

   — По повелению матушки Елизаветы Петровны сей муж был удостоен вырезания ноздрей и языка, — пояснил рослый человек с военной выправкой, видать тоже ссыльный. — Слава Богу, эти жестокие времена прошли. Теперь палачи не рвут ноздри и языки. Мы вот со товарищи за все прегрешения наши отделались ссылкой.

   — С кем имею честь?

   — Бывший капитан Измайловского полка Пётр Хрущов. Старинный род...

Начальник края, армейский капитан Пётр Нилов, пожелал самолично познакомиться с прибывшими ссыльными и пригласил их в канцелярию.

   — С благополучным прибытием, господа, — начал он свою речь. — Вам выдадут на три дня провиант. Но предупреждаю... В дальнейшем вы уже сами должны снискать пропитание. Из казны вам будут выданы рыболовные снасти, охотничьи ружья с запасом пороха и свинца. Пока вас расселим по обывательским избам. И стройте собственное жильё на многие годы. Набор плотничьих инструментов получите. Если у вас есть средства, нанимайте плотников — не возбраняется. Если ваши карманы пусты, беритесь сами за топор.

Нилов умолк, ожидая вопросов. Но ссыльные подавленно молчали. Они поняли из слов начальника Камчатки, что их ждёт тяжёлая борьба за выживание, придётся стать и рыбаком, и охотником, и плотником и в поте лице добывать хлеб свой насущный. Нилов заметил их растерянность и сказал миролюбиво:

   — Я без нужды не свирепствую. И досаждать вам мелочным опекунством не намерен. Предоставляю вам полную свободу, в рамках дозволенного, разумеется. Надеюсь, и вы не подведёте меня всякого рода предосудительными поступками.

Он отпустил всех, кроме Беньовского, чем-то заинтересовавшего его.

   — Кто вы такой? — спросил Нилов.

   — Теперь невольник, а был когда-то бароном и генералом, — сказал Морис. Почему бы не назваться генералом? Этот губернатор или начальник, как его... по всей видимости, человек простодушный и недалёкий. Может быть, разжалобить его?

   — Такой молодой — и генерал?! — удивлённо воскликнул Нилов.

   — Что тут удивительного? В армии конфедератов люди выдвигаются быстро. Начинал капитаном. До этого пришлось участвовать в Семилетней войне.

   — Вы, вероятно, образованный человек?

   — Как вам сказать... Отец мой, тоже генерал, не жалел средств на моё воспитание. Сперва меня обучали домашние учителя в отцовском имении, люди учёные и достойные. Потом я продолжал образование в Вене у отцов иезуитов. Там больше налегали на латынь, богословие, риторику.

   — Латынь знаете в совершенстве?

   — Можно сказать, да. А ещё владею кроме родного венгерского польским, немецким и французским. Нужда заставила овладеть и вашим русским.

   — Похвально, похвально. Я не случайно спрашиваю о вашем образовании. Мы ещё вернёмся к этому.

Подселили Беньовского к Петру Алексеевичу Хрущову, тому самому, с которым Морис уже разговаривал. С первых же бесед у него сложилось впечатление о Хрущове как человеке образованном и рассудительном. Днём они отправлялись на рыбалку. Пётр Алексеевич хорошо изучил реку и знал каждый омуток, где можно вдоволь наловить хариуса. Он превосходно наловчился плести из ивового прута верши-ловушки. На зиму Хрущов засолил большой запас лосося и лососёвой икры. На берегу реки велись нескончаемые беседы, продолжавшиеся вечерами в избе при сальной свече.

   — Что вы можете сказать о Нилове? — спросил Хрущева Беньовский.

   — Человек он по натуре своей добрый, — ответил Пётр Алексеевич. — Один грех за ним водится — подвержен пьянству. И администратор нерадивый. Людей подраспустил. Караульные у него спят на посту и тоже пьянствуют, по примеру начальника.

   — Так-так, — произнёс Беньовский, думая своё. От Нилова, очевидно, больших претензий не будет. Другой бы на его месте житья не давал ссыльным, следил за каждым их шагом. Гарнизон подразболтался и утерял бдительность. Значит, надо осуществлять план бегства, пока начальником в Большерецке этот добрый и пьющий Нилов.

Беньовский расспрашивал Хрущова о старых ссыльных. Их было в Большерецке четверо. Самым старым по возрасту и сроку пребывания был Александр Турчанинов, бывший камер-лакей правительницы Анны Леопольдовны, матери императора-младенца Иоанна Антоновича. Сохранив приверженность Брауншвейгской династии, он возмечтал составить заговор с целью свергнуть и умертвить императрицу Елизавету Петровну и возвести на престол отстранённого Иоанна. К участию в заговоре Турчанинов привлёк прапорщика Преображенского полка Ивашкина и сержанта Измайловского полка Сновидова. Усилия нескольких заговорщиков, не нашедших сколько-нибудь широкой поддержки ни в армии, ни среди придворных, оказались бесплодной авантюрой и были обречены на заведомый провал. Заговорщики были арестованы, биты кнутом, а Турчанинову, как главному зачинщику заговора, вырвали ноздри и язык, после чего все трое были сосланы на Камчатку. Это произошло в 1742 году, в самом начале царствования Елизаветы Петровны. К прибытию Беньовского в камчатскую ссылку в Большерецке находился только Турчанинов, а два его сообщника были расселены по другим пунктам Камчатки: Ивашкин — в Верхнекамчатск, а Сновидов — в Нижнекамчатск.

Двадцать лет спустя другая группа заговорщиков составила новый заговор с целью свержения Екатерины II и возведения на престол всё того же злополучного узника Иоанна Антоновича. Во главе заговора встал поручик Измайловского полка Семён Гурьев. В заговоре также приняли участие его братья, Иван и Александр Гурьевы, и капитан того же полка Пётр Хрущов. Все они были приговорены к ссылке на Камчатку. Из них Семёна Гурьева и Хрущова определили на поселение в Большерецк. Четвёртым ссыльным здесь был немец Магнус Мейдер, бывший адмиралтейский лекарь. Причину его ссылки Хрущов объяснить не смог. Помалкивал об этом и сам Мейдер, человек малообщительный. По предположению Хрущова, лекарь мог быть уличён и арестован как агент прусского короля.

   — Поручик Мирович был связан с вами? — спросил Беньовский, выслушав рассказ Петра Алексеевича.

   — Нет. Это имя нам тогда вовсе не было известно. Мирович пытался два года спустя вызволить несчастного Иоанна Антоновича из Шлиссельбургской крепости. Погибли оба. До нас дошли запоздалые слухи.

   — В чём вы видите причину неудач таких заговоров?

   — Наверное, в том, что нас было слишком мало. Кучка смельчаков, не имевших широкой опоры со стороны людей, окружавших трон. Мы пытались расширить число заговорщиков, заводили опасные беседы с лицами, внушавшими нам доверие. Но обожглись на первом же человеке, оказавшемся доносчиком. И это привело к провалу. Увы, имя Иоанна Антоновича мало кого привлекало. Екатерина, щедрой рукой одаривая гвардию, дворянство, вельмож, была реальной, осязаемой фигурой. На неё молились. Это мы поняли не сразу. А если бы поняли ещё тогда, то скорее всего отказались бы от своих романтических замыслов.