Золотой век

— Что не допустит князь свою дочь до венца с Серебряковым, может быть; но также верно и то, что он не может дочери запретить любить, кого она хочет… Я вам, граф Петр Александрович, советую расспросить Полянского о поручике Серебрякове, даже допросить его. Так или иначе, а вы постарайтесь разыскать исчезнувшего Серебрякова и то письмо, которое я вручила ему для передачи вам.

— Слушаю, ваше величество.

— Ну, об этом довольно. Теперь поговорим с вами о наших делах на Дунае. Вот кстати пришел и Григорий Александрович, он не будет, граф, лишним в нашей беседе, — приветливо улыбаясь вошедшему Потемкину, проговорила государыня. Григорий Александрович Потемкин стал пользоваться большим фавором: он во всякое время входил без доклада в кабинет государыни.

Звезда счастия Потемкина быстро появилась.

Беседа императрицы Екатерины Алексеевны и её двух вельмож о ходе наших дел на Дунае продолжалась довольно долго. Прерывать эту беседу никто не мог.

Граф Румянцев-Задунайский и генерал Потемкин вместе вышли после совещания из кабинета государыни.

— Кстати, Григорий Александрович, не можете ли вы мне сообщить кое-что о моем бесследно пропавшем адъютанте, чем бы премного меня, старика, обязали, — останавливаясь в одном из зал дворца, обратился с такими словами Румянцев-Задунайский к Потемкину.

— С готовностью рад, граф Петр Александрович, только слишком немного. Сколько помнится, поручика Серебрякова вы присылали ко мне с письмом?

— Присылал, только не к вам, ваше превосходительство, а к ее величеству, государыне; а к вам так, между прочим, — рассерженный надменным тоном Потемкина, сухо промолвил ему фельдмаршал Румянцев-Задунайский.

— Это все равно, граф, ведь вы изволили же присылать его ко мне?

— Ну, да… «изволил», а содержание того письма вы помните, генерал?

— Кажется, что-то такое, вы, ваше сиятельство, желали от меня узнать о смерти… о дуэли покойного князя Голицына, — небрежно, но едва скрывая смущение, проговорил Потемкин.

— Да, государь мой, точно желал узнать о роковой дуэли всеми нами любимого и глубокоуважаемого князя Петра Михайловича. Я хотел узнать подробно о его преждевременной кончине… Покойный князь был моим лучшим другом, и права друга дают мне, государь мой, тоже некое право спросить вас, как секунданта убитого князя, как произошла дуэль?

— Вы заговорили со мною, граф, не о дуэли, а о своем пропавшем адъютанте, — хмуро ответил Потемкин.

— Уж одно, государь мой, к одному.

— О том, и о другом не место и не время говорить, граф, — весь вспыхнув, с неудовольствием промолвил Потемкин. — Простите, мне некогда, — добавил он и быстро пошел вперед.

— А, господин генерал, «знает, видно, кошка, чье мясо съела», — вслед удалявшемуся Потемкину громко проговорил старый фельдмаршал.

— Что вы этим, граф, хотите сказать? — остановившись, бледный как смерть, дрожащим голосом спросил Потемкин.

Слова Румянцева-Задунайского сильно его кольнули, задели за живое. Напомнили ему что-то страшное, ужасное, которое он старался всеми силами забыть, ничего не помнить.

«Граф знает, он подозревает», — эта мысль заставила едва совладать с собою Потемкина.

— Ничего особенного, государь мой, я только в пример привел поговорку…

— Какой пример? Кому? — несколько оправившись, спросил у фельдмаршала Потемкин.

— Вам в пример.

— Как., как… мне?..

— Ну, да… вам… вам… Впрочем, довольно об сем. Вы, государь мой, идите своей дорогой, а я пойду своей… Только гляди, господин генерал, не оступись.

Тут к графу Петру Александровичу подошел какой-то придворный вельможа и заговорил с ним.

А Потемкин, бледный, встревоженный словами графа, поспешил к дворцовому выходу, проклиная свою встречу с Румянцевым-Задунайским.

XXIX

Граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский, исполняя на него возложенное поручение императрицей — напасть на след исчезнувшего неизвестно куда своего адъютанта Сергея Серебрякова и сам заинтересованный этим, принялся за самые тщательные розыски, имея себе помощником начальника московской полиции.

Нечего говорить о том, что вся полиция, все сыщики поставлены были на ноги. Кажется, в Москве не было дома, где бы не спрашивали или не разузнавали бы о поручике гвардии Серебрякове.

Искали, наводили справки не только в Москве, но и вне ее, по дорогам, по которым должен был проезжать Серебряков из Москвы к Дунаю.

Но все тщательные и продолжительные розыски ни к чему не привели.

О Серебрякове не было ни слуху ни духу; он как в воду канул.

Из всех сыщиков того времени выделялся один хитрый, пронырливый сыщик Мишка Жгут.

Мишка Жгут прежде был сам жуликом и вором; его не раз судили, наказывали и выпускали на свободу, он опять принимался красть, его опять наказывали.

Наконец Мишке Жгуту надоело это «ремесло», и он был принят на службу при полиции сыщиком.

Куда в то время плохо пришлось ворам и мошенникам.

Мишка Жгут, хорошо зная своих бывших товарищей по ремеслу, принялся их ловить и предавать в руки правосудия.

Разбои, воровство и грабежи стали в Москве много реже.

И все это благодаря труду Мишки Жгута. Какая ни случись в Москве кража или какое преступление, Мишка Жгут непременно отыщет преступника.

Начальник полиции, получив от фельдмаршала Румянцева-Задунайского приказ разыскать офицера Серебрякова, обратился «к помощи и содействию» Мишки Жгута.

— Выручай Мишка… услужи!.. Отрой живым или мертвым офицера Серебрякова; отыщи его на дне морском и за это получишь большую награду. Денег на расход и людей на подмогу — бери, сколько хочешь… только разыщи… ведь сама государыня императрица того хочет, — такие слова проговорил Мишке Жгуту обер-полицеймейстер, отпуская его на розыски.

Сыщик дал слово своему начальнику выполнить его приказ.

Мишка Жгут со всем пылом принялся за розыски: на успех он надеялся и ему не составило большого труда разузнать, где поручик гвардии Серебряков останавливается по приезде своем в Москву.

На Ивана Зорича, содержателя постоялого двора «для приезжих дворян и офицеров», полиция давно «сумнительно» посматривала, он находился у полиции в подозрении.

Но благодаря ловкости Ивана Зорича, а также и его «карману», его терпели и из Москвы не выселяли.

— Ну, пан, говори со мной начистоту, куда ты подевал своего постояльца офицера Серебрякова? Меня ты, пан, знаешь! От меня ничего не утаишь, ничего не скроешь! Я всю подноготную узнаю. Еще не вздумай отпираться: знать, мол, ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. Не поверю, допытаюсь…

Так сразу начал свой допрос сыщик Мишка Жгут Ивану Зоричу, запершись с ним в чистой горнице постоялого двора. На столе перед сыщиком стояли вино и закуска.

— Я и не думаю отпираться, господин; офицер Серебряков всегда у меня останавливается… потому мой постоялый двор на всю Москву один; думаю, пан, и вам про это ведомо, — нисколько не смутившись, ответил сыщику Зорич.

— А когда у тебя в последний раз останавливался Серебряков?

— Да месяца два тому, как он ушел от меня, ни копейки не заплатив.

— Ушел, говоришь, а не уехал?

— Ушел, пан, и свои вещи у меня оставил. Горницу, в которой остановился офицер Серебряков, запер и ключ с собой взял… Недели две ждал я возвращения пана офицера, а когда его горница потребовалась для других постояльцев, я принужден был взломать замок.

— Ну, а ведомо ли тебе, куда от тебя пошел Серебряков? — не спуская своего проницательного взгляда с Ивана Зорича, быстро спросил у него сыщик.

Не сразу на это ответил ему Зорич, а несколько подумав, сказал:

— Не знаю…

— Вот и врешь, пан! — огорошил его Мишка Жгут.

— Как вру?

— Да так, как многие врут!..

— Я… я не вру…

— Не спорь со мною!.. Я говорю врешь, стало быть и врешь!.. Ну, сказывай, куда от тебя пошел офицер Серебряков, к кому? Да не виляй хвостом, дознаюсь…