Золотой век

— Брат, кони поданы и мы через несколько минут должны ехать, — тихо и робко промолвила она, садясь на канапэ близ князя.

— Знаю… добрый путь, — коротко ответил старый князь.

— Перед отъездом ты, брат, не желаешь ничего мне сказать?

— Ничего особенного…

— А относительно Натали?..

— Относительно преступной дочери сделано мною письменное распоряжение, которое находится у моего камердинера.

— Что такое за распоряжение?

— Узнаешь, когда приедешь в усадьбу.

— Брат, ты не желаешь ли сказать несколько слов Натали… проститься с ней…

— Не желаю ни того, ни другого.

— Брат мой… смягчи свое крутое сердце… Пожалей дочь… она так несчастна…

— А меня она пожалела? Пожалела меня? — гневно крикнул князь, быстро вставая с кресла и принимаясь бегать по кабинету. Она, мерзкая девчонка, не пожалела моих седых волос… осрамила… Что теперь станут говорить в Москве. Княжна Полянская назначает свидание офицеришке безродному. Амуры с ним разводит.

— Не придавай тому большого значения, брат… Ведь это почти шалость…

— Хороша шалость… Нечего сказать! А знаешь ли, моя любезная сестрица, если бы та шалость зашла далеко, то я бы убил и подлеца-соблазнителя и мою опозоренную дочь…

— Ах, брат, какие ты страсти говоришь.

— Поверь, у меня не дрогнула бы рука сие выполнить.

— Кстати, что ты намерен сделать, или как поступить с Серебряковым?

— А зачем тебе то знать?

— Я так спросила, брат. Надеюсь, ты с господином Серебряковым ничего не сделаешь непозволительного, недостойного?

— По-твоему, любезная сестрица, его я должен погладить по головке, так что ли:?

— Никто этого тебе не говорит. В своем гневе, брат, не забывай, что Серебряков офицер и дворянин, и с людьми его ранга не обходятся как с крепостными.

— Прошу не учить меня обхождению.

— Брат, прошу тебя, прости свою дочь — она слишком неопытна. Не гневайся на нее… Она и то страдает.

— У меня нет дочери. Понимаешь ли, нет.

— А Натали?

— Она не дочь мне, не дочь… Так ты ей и скажи, так и скажи! — не проговорил, а как-то злобно крикнул князь.

— Какое у тебя жестокое сердце, брат.

— Ну, уж какое есть, сестрица. Прощай: время ехать вам.

— Неужели ты не выйдешь проститься с Натали? Благослови ее…

— Много для нее чести… Ступай, мне надо переговорить еще с камердинером; сделать ему несколько приказаний. Да вот он, легок на помине.

В кабинет вошел старик Григорий Наумович.

— Ну, сестра, оставь нас.

— Ухожу. В самый отъезд я зайду к тебе проститься, — проговорив эти слова, княжна Ирина Алексеевна вышла.

— Григорий, ты все выполнил, что я тебе приказывал? — оставшись вдвоем с камердинером, спросил у него старый князь Полянский.

— Все, ваше сиятельство.

—‘ И людишек допрашивал?

— Как же, ваше сиятельство… пыткой грозил; а некоторых и постегать на конюшне приказал для острастки, а еще, чтобы воли своему языку не давали. «Все, мол, что вы видели в княжеском саду, забудьте».

— Так, так! Чтобы и намека на то не было. Горе будет, если хоть единым словом кто из моих людишек обмолвится… Лучше бы тому и не родиться на свет.

— Будьте спокойны! никто слова не промолвит, жалея свою шкуру, ваше сиятельство.

— А сторожей, что плохо стерегут мой двор и сад, ты поучил? — спросил у своего доверенного камердинера князь Платон Алексеевич.

— Как следует поучил, ваше сиятельство, будут помнить… По полсотни всыпал.

— Еще мало… Большего они стоят, псы!.. Вот что, Григорий: свезешь княжон в усадьбу и сдашь мои «инструкции» приказчику, спеши в Москву, ты мне нужен.

— Слушаю, ваше сиятельство.

— Ну, медлить нечего. Доложи княжнам, что время в дорогу. Еще прикажи холопишкам, чтобы ко мне никого не допускали. Ступай. Старый князь заперся в кабинете.

XXVIII

Вы говорите, граф Петр Александрович, какие-то странности, — с волнением сказала государыня, обращаясь к фельдмаршалу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому, который только что прибыл в Петербург с Дуная, после короткой остановки в Москве.

— А эти странности, ваше величество, все же совершаются, — почтительно ответил императрице Екатерине Алексеевне граф Румянцев-Задунайский.

— Странно, удивительно!

— Все удивлены, ваше величество?

— Вы, граф, посылали искать? Наводили справки?

— Самые тщательные розыски были произведены. Вся московская полиция была поставлена на ноги. И все без успеха! Мой адъютант как в воду канул, ваше величество.

— Странно… Поручик Серебряков в бытность свою в Москве, где останавливался, вы про это, граф, надеюсь разведали? — после некоторой задумчивости спросила у Румянцева-Задунайского императрица.

— К сожалению, нет, да и трудно узнать, ваше величество.

— Большого труда нет, граф; постоялые дворы, где останавливаются дворяне и военные, наперечет. Стоит только собрать содержателей сих дворов и расспросить их о поручике Серебрякове; у кого-нибудь из них он, наверное, останавливался. Впрочем, полиция, вероятно, наводила эти справки.

— По моем приезде в Москву, ваше величество, я спрашивал про Серебрякова у своего старого приятеля и сослуживца у князя Платона Алексеевича Полянского.

— Знаю; князь непомерно спесив, заносчив и гордится своим старинным родом.

— Смею доложить вашему величеству, что у князя Полянского есть много и хороших качеств.

— Только их не видно. Но не в том дело, граф. Вы говорите, что расспрашивали у князя про поручика Серебрякова.

— Расспрашивал, ваше величество.

— Князь с ним знаком?

— Как же, Серебрякову князь Платон был чуть не благодетелем; по его рекомендации я и взял Серебрякова к себе в адъютанты.

— Ну, что же сообщил ваш князь?

— А то, государыня, что Серебряков перед отъездом своим в Питер несколько раз у него был.

— Стало быть, Серебряков останавливался не у князя?

— Нет, государыня. Остановился он на постоялом дворе, только на каком, неизвестно, — ответил императрице граф Румянцев-Задунайский.

— Ну, мы это узнаем. Если, как вы, граф, говорите, князь Полянский был благодетелем Серебрякова, то почему же он не останавливался в княжеском дому?

— Думаю потому, ваше величество, у князя Платона взрослая дочь.

— У него есть дочь?

— Есть, государыня, и смею, сказать, княжна Наталья красавица на удивление.

— О, с каким увлечением и жаром, граф, вы проговорили эти слова. Уж не влюблены ли в эту «красавицу на удивление!» — императрица весело засмеялась. — Однако шутки в сторону. Исчезновение поручика Серебрякова меня удивляет, скажу более, пугает. Мною было написано к вам, граф, письмо довольно важное и секретное. Письмо это я вручила Серебрякову. Его, кроме вас, никто не должен был бы читать и, если письмо попадет в другие руки, может быть огласка. Во что бы то ни стало надо напасть на след Серебрякова. Это, граф Петр Александрович, я вам поручаю. Немедля поезжайте в Москву и распоряжайтесь полицией и другими нужными вам людьми по своему усмотрению… Повторяю вам, письмо, писанное мною, надо вернуть не вскрытым. Возьмите сыщиков, доройтесь, граф, допытайтесь, — значительным голосом проговорила государыня.

— Слушаю, ваше величество, я завтра же выеду в Москву, — с низким поклоном ответил фельдмаршал Румянцев-Задунайский.

— Да, да… Поезжайте… Расспросите потщательнее у своего приятеля князя Полянского… Постойте, граф, постойте. Какая мысль! Вы говорите, у Полянского есть дочь «красавица на удивление», как вы выразились. Ведь так?

— Так точно, ваше величество.

— Уж нет ли здесь романа?..

— Какой же может быть роман, ваше величество? — с удивлением промолвил Румянцев-Задунайский.

— Молодой красивый гвардеец и красавица княжна… вот и роман.

— Того не может быть, государыня…

— А почему, граф?

— Княжна аристократка, она никогда не решится завести амур с безродным офицером. Да и сам князь Платон сего никак не допустит…