Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц (СИ)

В мае сего года мировой судья 58-го участка Чистосердов постановил: "Выселить из дома N 2-1 по Большой Дворянской улице в течение 20 дней все находящиеся там незаконно занявшие его организации со всеми проживающими лицами и очистить помещение от их имущества". Иск в отношении Ульянова-Ленина был оставлен без рассмотрения в связи с непроживанием ответчика в доме Кшесинской. После этого большевики вынуждены были официально заявить о выезде из этого дома, но фактически оставались там до июльских событий, когда пытались захватить власть в Петрограде, но были разгромлены. После этого дом Кшесинской был захвачен правительственными войсками, но представьте себе, солдаты теперь уже правительственных войск тоже не пожелали покинуть его, разрушая и растаскивая всё, что ещё осталось.

Адвокат Хесин продолжал подавать новые иски, теперь добиваясь не только возвращения здания прежней владелице, но и возмещения всего нанесённого ущерба, который он оценил в треть миллиона рублей... Вот вам "очистительная сила" революции, - он вновь взглянул на Василия Васильевича, - но, в сущности, неприкрытый грабёж. Сама Кшесинская покинула Петроград, не надеясь на успех; она уехала на Кавказ - сейчас все уезжают туда под защиту местных князей, которые обещают подавить революцию и навести порядок в стране...

- Да, грабёж, если вам угодно, - спокойно согласился Василий Васильевич, - а почему бы нет? Впрочем, если вы хотите перевести разговор в область юстиции, то это не грабёж, а конфискация незаконно нажитого имущества, - таким образом, революция не нарушает законность, а восстанавливает её. Сколько таких особняков построено в России на деньги, которые были украдены, присвоены, отняты у народа? Теперь он возвращает себе всё это, и вас как юриста могут смущать лишь способы возвращения, но ни в коем случае ни сущность его - повторяю, полностью законная.

- Вот, вот, способы! - не выдержал Кирилл Васильевич. - Дикари, варвары, вырвавшиеся на свободу рабы, ломающие и портящие всё, что попадается им под руку, безжалостно растаптывающие даже те жалкие ростки западной культуры, что пробились на нашей скудной почве. Что уж говорить о высоких материях, - поглядите, что творится в городе: тротуары заплеваны, гадят прямо на улицах, не могут до нужника дойти; обращение хамское, незнакомым людям говорят "ты"; злоба зависть, враждебное и презрительное отношение ко всем, кто отличается от них.

О, нет, я не защищаю Кшесинскую и ей подобных, они сами воспитали этих варваров, но мне страшно за будущее России. Что мы получим взамен деспотической империи - варварское королевство, где будут царить хаос и ужас, пока на троне не окажется самый жестокий и хитрый из всех дикарей, который во имя прочности своей власти не остановится ни перед чем? What terrible times come! Бедная Россия!

- А всё от того, что без царя и православия решили обойтись, - назидательно произнёс Лев Васильевич. - Ваша либеральная братия постаралась.

Кирилл Васильевич хотел что-то возразить, но его перебил Василий Васильевич:

- Дикари и варвары? Сейчас - да, но как же им быть другими, если никто не приучил их к культуре? Она была достоянием избранных, а народу действительно оставались невежество и дикость. Но революция принесёт культуру самым широким народным массам; погодите немного, и вы увидите подлинных народных интеллигентов, которые в отличие от прежних, растерянных и подавленных, будут полны оптимизма и свежих жизненных сил. Как показывает исторический опыт, это происходит достаточно быстро - буря скоро пройдёт и на очистившемся небе засияет яркое солнце. Пусть же сильнее грянет буря! Да здравствует революция!

***

Братья подавленно молчали, Сергей недобро посматривал на Василия Васильевича, - тогда вмешалась Феодора Павловна:

- Ну вот, за вашими мужскими разговорами мы почти всю посуду уложили. Остались только эти рюмочки, - глядите, какие смешные на них надписи: "Лучше пить за столом, а не пить за столбом... И курица тоже пьет". И ещё чаша для вина и тоже с надписью: "Загорелась душа до винного ковша". Василий Львович любил такие шутки.

- Эх, пропустить бы сейчас чего-нибудь эдакого, - потянулся Лев Васильевич. - Наташа, милая сестрица, не поднесёшь ли братцу?

- Да вы, верно, и проголодались? - встрепенулась Феодора Павловна. - Наташенька, принеси мужчинам поесть, будь добра.

- Сейчас, maman, - ответила она. - Кто мне поможет?

Сергей поморщился:

- Я уже почти сутки на ногах, но изволь...

- Давайте я помогу, - сказал Василий Васильевич.

- Отлично, благодарю, - сухо отозвался Сергей, а Наталья улыбнулась Василию Васильевичу.

Они вышли из кладовой и стали спускаться по лестнице; здесь Василий Васильевич остановился и взял Наталью за руки.

- Что же будет? - спросил он. - Что-то надо решать: скоро утро, мы уедем, расстанемся, - разве это возможно?

- Ах, если бы вы объяснились раньше, - грустно сказала она. - Всё было бы по-другому.

- Но вы были замужем, - возразил Василий Васильевич.

- А вы женаты, но вы ведь не любите свою жену, - Наталья посмотрела ему в глаза. - Не любите?

- Не люблю, мы с ней так и остались чужими людьми, - признался он. - Я люблю вас, но вы были так молоды, а я... Я считал, что не имею право портить вам жизнь.

- Боже мой, какой вы... - она запнулась и не договорила. - Я сама давно люблю вас, с самого детства, девочки рано взрослеют. Но вы казались мне таким недоступным... А позже, прочитав в гимназии "Евгения Онегина", я решилась написать вам письмо, как Татьяна. Я много раз принималась за него, но не могла дописать. А после всё-таки решилась, отнесла письмо в вашу комнату и положила на столик возле кровати.

- Я не видел вашего письма, - удивился он.

- Вы не могли его видеть, потому что я страшно испугалась своего поступка, снова пробралась в вашу комнату, забрала письмо и порвала. Вы тогда вернулись поздно, а я думала: вот если бы он приехал раньше и прочитал моё письмо, что было бы тогда?.. Что было бы тогда? - она взглянула на него.

- Не знаю, - смутился он. - Не знаю...

- А когда вы женились, я проплакала всю ночь. "Он не может быть счастлив с этой женщиной, говорила я себе, потому что только я могу дать ему счастье", - Наталья вздохнула и вытерла слёзы, появившиеся на её глазах.

- Но что мешает нам теперь? - спросил он. - Я не понимаю.

- Я не могу бросить мужа...

- Как Татьяна?

- Нет. "Но я другому отдана, и буду век ему верна" - это неправда, Пушкин здесь солгал, - сказала она убеждённо. - Как может женщина жить с нелюбимым человеком, когда рядом тот, кого она любит? Это ничем нельзя оправдать, в сердце женщины этому нет оправдания. Мужчина может сказать за женщину "я другому отдана, и буду век ему верна", но женщина такого не сказала бы. Я думаю, Пушкин сам понимал это, но ему хотелось выдать желаемое за действительное.

- Но почему мы не можем быть вместе? - Василий Васильевич ещё крепче сжал её руки. - Вы говорите, что раньше это было бы возможно, но что изменилось теперь?

- Всё изменилось, всё рухнуло. Мой муж озлобился, он потерян, не знает, где найти опору. Могу ли я бросить его в это время? Да, я не люблю его, как вы не любите свою жену, но поступить с ним так сейчас было бы жестоко, бесчеловечно, - печально сказала Наталья. - Я могла бы уйти от него в более спокойное время, но теперь... Я не могу.

- Я понимаю, - Василий Васильевич поцеловал её, и она ответила на его поцелуй...

- Ну вот, первый и последний поцелуй в нашей жизни, - сказала она, освобождаясь от его объятий.

- Последний? Вы думаете, всё кончено? - содрогнулся он.

- Нам не дано знать... Иногда мне кажется, что впереди нас ждёт большое-большое счастье, а иногда, что всё кончено, что ничего хорошего уже не будет, - вздохнула она. - Но надо терпеть и не ропать; как у Чехова, мы вспоминали с maman: "Мы отдохнём!.."