Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Карета остановилась. Дети ступили на витиеватую лестницу, украшенную резными лавками с откидными сиденьями. Она вела в красивейшую часть терема - Набережные сени, двусветные, со стекольчатыми высокими окнами, глядевшими на Москву-реку. Здесь, как и в дворцовой Золотой палате, принимались самые именитые гости. У первой ступеньки княжичей встретил старейший боярин Даниил Феофанович. Он возьми да скажи: «Экая воцарилась тишь! Будто зависла лютая туча. То ли всех молнией поразит, то ли опять откроет нам небо с солнцем ».

Юрий тотчас же убедился: не слышно ни воплей, ни перебранки, ни тревожных речей. Московский Кремль и за ним весь Посад, Загородье с Заречьем, а следом, пожалуй, вся Русь, казалось, тонут в непроницаемой тишине. Даже детскому разуму внезапно открылось: это тишина ожидания!

Младыш вырвал руку из дядькиной, опрометью побежал в подклет, дабы чёрной лестницей круто подняться к себе в светёлку. Там мамка Домникея как-никак успокоит. И, называется, успокоила! Насказала про знамения небесные и земные. А теперь вот и коломенский храм обрушился. Правда, старший братец на эту новость даже не повёл оком: «Плохо строили церковь, вот и упала. В железа бы таких здателей да в заточенье!» У Васеньки на уме иные заботы: великая княгиня сегодня примет лучших людей в Набережных ceнях, чтобы, как сама выразилась, «успокоить сердца». Княжичам надо поскорей обрядиться.

   - Не хочу эту сряду! — привередливо отшвырнул Юрий аксамитовый зипунок. - Где мой золотный кафтанчик?

Домникея наморщила белый лик. Вдовья кика съехала набок. Лазоревый взор затуманился. Всхлипнула, вот-вот прослезится, однако же обуздала отчаяние. Такой мамке самой бы мамку! Она - из обедневших детей боярских. В лета ещё не вошла, отправили под венец. Года не минуло, муж- стольник погиб в Орде. Лишь то спасло от монастыря, что была приставлена к младшему княжичу. У старшего дядька хоть куда, - искусный боец, одно слово - поединщик! А тут - девка-мамка, смоляная кудерь, голубиные очи, маковые уста. Стыд, и только!

   - Ма-а-атушка, великая княги-и-инюшка, велела надеть аксамит багрян, - пела плачным голосом Домникея. И вдруг решила принять страшный вид. Так она делала не раз, ничуть не пугая княжича. - Будешь фуфыриться, кикимора заберёт!

   - Какая ещё кикимора? - равнодушно вымолвил Юрий.

   - Та, что весь день невидимкою за печью сидит, а по ночам проказит, - вразумила мамка.

Княжич позволил облачить себя в аксамит. Домникея припала маковыми устами к его наливным щекам:

   - Умник! Красавчик мой! Весь в матушку-царицу, не то что длинноликий Василий.

Младшему было приятно хоть в чём-то взять верх над старшим. Уж больно тот высится и своим первородством, и ранним разумом. Приятен был и мамкин обычай называть великую княгиню царицей. Сладки и Домникеины ласки, только кровь от них сильно взыгрывает и это пугает Юрия. Он резко высвободился:

   - Веди. Не поспеем.

В теремном переходе столкнулся с Осеем и старшим княжичем. Дядька принял и младшего:

   - Провожу обоих.

В конце перехода, у высоких дверей, в пустой ничейной комнате, где, по обыкновению, княжеские особы готовятся выходить к гостям, детей ожидала сама великая княгиня с двумя ближайшими боярынями - золовкой Анной Ивановной, женой Волынского воеводы Боброка, недавно пришедшего на московскую службу из южных краёв, и Еленой Ольгердовной, дочкой умершего три года назад воинственного властелина Литвы, враждебного Москве. Шла откровенная молва, что Владимир Андреич Серпуховской потому и женился на этой литвинке, чтобы сделать Ольгерда из врага другом.

Скучная толстая тётка Анна нисколько не занимала княжича. Сухощавость длинной литвинки тоже не привлекала. Он, едва переступив порог, жадным взором вонзился в мать, с которой виделся редко и не подолгу. Воистину царица, как величала Домникея! Трудно сказать, что в ней лучше: осанка, походка, стать? Не назовёшь, что более прельстит в её лике: тонкие брови, большие очи, прямой нос, особого склада уста или русая прядь, выбившаяся из-под венца? Одно всегда чувствовал младший сын: сколь не глядишь на матуньку, глаз оторвать не в силах! На сей раз на ней алый соян и голубая мятелия [4], ниспадающая с нежных округлых плеч, покрывшая весь пол вкруг неё. Юрий трепетно протянул руку к матери, но она властным голосом велела:

   - Анна, веди Василия, а сноха Марья - Георгия. Заждались нас. Пора!

Она ни разу не назвала своего младыша Юрием, неизменно - Георгием. Но почему Елену Ольгердовну поименовала Марьей да ещё и снохой, княжич не мог взять в толк.

Едва отворились большие двери, шум в Набережных сенях затих. Великая княгиня взошла на своё высокое место, поставила Юрия по левую сторону от себя, Василия - по правую. Взяла ручку шестилетнего, оперлась на плечико девятилетнего и чуть вскинула величавую голову.

   - Здравы будьте князья, бояре и воеводы, боярыни, воеводские жены и жены служних!

Звучный голос отозвался в стекольчатых окнах задорным звоном. Вразнобой ответило общество, склонённое в поясном поклоне:

   - И ты будь здрава на много лет, государыня-матушка, великая княгиня Евдокия Дмитриевна!

Княжича Юрия мучил вопрос: почему матунька его только за руку взяла, а оперлась на Васенькино плечо? Ужли девятилетний много мужественнее шестилетнего? Ответ пришёл сразу: по старшинству! Младыш, вздохнув, стал разглядывать именитых гостей: мужской род справа, а женский слева. Здесь нынче собрались за редким исключением те, кто уже на покое, кому на поле брани не место. Вон старейший боярин Даниил Феофанович. Чуть поодаль седобородый Иван Феодорович, племянник последнего тысяцкого. За ним - памятный по недавней встрече Фёдор Андреич Свибл. Особняком оперся о подоконник по слабости ног Иван Родионович Квашня.

Мужей было мало, жён больше. Ближе всех - Елена Ольгердовна, почему-то названная Марьей да и снохой. Что она показывает глазами? А! Он стоит не прямо, левое колено подогнул. Юрий тотчас поправился.

Игумен Чудова монастыря Исакий подошёл к великой княгине с большой иконой Спасителя. Евдокия Дмитриевна прижала руки к груди и громко стала молиться:

   - Господи, Боже, Вышний Творец, взгляни на моё смирение! Сподоби снова узреть любимого государя, великого князя Дмитрия Иоанновича! Помоги ему Господи крепкой рукой победить поганых измаильтян [5]. Не сотвори, как было на реке Калке [6]. Избави нас от такой беды. Не дай христианству погибнуть. Да славится имя Твоё на Русской земле! Она не имеет надежды ни на кого, как на Бога, могущего оживить и умертвить. А я, грешная, лелею ныне двух малых потомков, князя Василия и князя Юрия. Они ещё не могут противостать ни жгущему солнцу юга, ни хладному ветру запада. Что я в силах сделать одна? Верни им, Господи, здоровым и невредимым отца их, дабы земля наша тем спаслась и потомство моё царствовало вовеки.

Великая княгиня завершила молитву земным поклоном. Ей последовали все остальные.

Затем она поднялась, привлекла к себе сыновей и, сверкая дивными очами, сказала:

   - Это не плач при проводах на поле брани. Нет! Это мольба о победе, в которую верю свято.

   - Вера - большое благо, - тихо заметил Даниил Феофанович. - Однако же, матушка, надо бы загодя помыслить о том, чтоб застава в Каменном городе была крепкая и припасу оказалось довольно. Ежели паче чаяния явится под наши стены Мамай, отсидеться бы!

Тут старший братец Васенька дёрнулся из-под материнской руки и воскликнул:

   - Враг сюда не придёт!

Грек, митрополит Киприан, неодобрительно поглядел на несдержанного княжича:

   - Хотя устами младенца глаголет истина, а всё же польза слушать и старших.

Вперёд вышел боярин Свибл:

   - Надо поддерживать связь с Коломною ямским гоном, дабы ежечас получать известия. Иначе поздно будет жечь посад и варить смолу.