Человек из Вавилона

— Что скажете? Как объяснить это послание?

Ответом ему было молчание.

— Ну что тебе сказать, Абуласан, — после раздумья как бы про себя проговорил Парнавазисдзе, — плохой из него вестник, — добавил он, устраиваясь в кресле.

— Вы должны помнить, — горячо начал Джорджикисдзе, — я с самого начала был против, не нравится мне этот Зорабабели, объясните, почему мы должны были посылать его? — Но ответа он не услышал. — Почему молчите, скажите наконец правду!

«Правду ему подавай, — думал Абуласан, — они полагают, что правда — это одинокое яблоко, висящее на дереве, и не ведают того, что у истины, как у плода фаната, масса зерен». А вслух произнес:

— Разве это главное в настоящий момент? Может быть, поговорим о том, что нам делать, что предпринять?

— А что мы можем предпринять? — спросил Габаон.

— Надо ответить Зорабабели — везти Боголюбского или нет.

— А мне кажется, сперва мы должны уяснить себе, зачем он написал это письмо! С какой целью? Что он задумал? — все так же страстно вопрошал Джорджикисдзе.

Это был тот вопрос, который мучил Абуласана с момента получения послания от Занкана. Он не знал на него ответа, поэтому внимательно смотрел на Джорджикисдзе. А тот умолк, словно язык проглотил.

— И все же почему, с какой целью прислал он это письмо? — спросил Габаон.

Джорджикисдзе продолжал хранить молчание. Он как бы раздумывал над своими же словами, мысленно спорил с собой. Наконец сказал:

— Может быть, потому, что… потому, что этот рос действительно предался бражничанью, тогда это будет предательством по отношению к царице, но может быть… — тут он сделал паузу, — может быть, верный человек Абуласана хочет сорвать нам это дело! — Он замолчал на какое-то время, а потом глаза его зажглись сумасшедшим огнем. — А не потому ли верный человек Абуласана написал это письмо, что сговорился с Саурмагом Павнели?! А Саурмаг Павнели…

— Нет, нет, это невозможно… — воскликнул Абуласан, вскакивая с кресла.

Джорджикисдзе сказал то, чего больше всего опасался Абуласан, что грызло его весь день, и он сам боялся признаться себе в этом. Абуласан нервно заходил по залу, но тут же сообразил, что своим волнением может вспугнуть приглашенных. Он опустился в кресло и подчеркнуто спокойно произнес:

— Нет, не думаю, чтобы это было так.

— А меня преследует совсем другая мысль, и, мне кажется, она очень важна, — негромко, как бы про себя проговорил Парнавазисдзе.

Все уставились на него. Убедившись, что Парнавазисдзе не спешит делиться своей догадкой, Габаон спросил:

— Что за мысль? Может быть, скажешь?

Парнавазисдзе не торопился с ответом. Абуласан уже намеревался подстегнуть его, как тот вновь как бы между прочим произнес:

— А что, если Зорабабели послал такое же письмо царице Тамар?!

Эти слова прозвучали для Абуласана как гром среди ясного неба. Он чуть не лишился дара речи.

— Что? Что ты сказал?! — только и смог выдавить он из себя.

— Кто из нас может убедить меня в том, что Занкан не посылал такого же письма нашей царице? — бесстрастно произнес Парнавазисдзе.

Абуласан оглядел своих гостей. Они не на шутку были встревожены.

— Скажи нам, Абуласан, способен ли твой доверенный на подобный поступок? — процедил сквозь зубы Джорджикисдзе.

Абуласан сделал вид, что не замечает его враждебности.

— Я знаю, он очень уважает царицу, — Абуласан обдумывал каждое свое слово, — он может осмелиться написать ей, но…

Никто не прерывал Абуласана, слушали молча, но, когда он запнулся, Джорджикисдзе снова подал голос:

— Как ты думаешь, он написал ей? Одно дело, мог бы, а другое — написал ли?

— Откуда мне знать, надо подумать.

— А я так скажу: ежели Занкан Зорабабели намерен сорвать это дело, он непременно напишет царице. А это значит, что мы проиграли. И не только проиграли… Ежели же он ничего ей не сообщил, значит, все поправимо.

— Это как?

— Надо сесть и подумать.

— Когда доставили послание? — неожиданно спросил Джорджикисдзе.

— Вчера вечером, — ответил Абуласан и нетерпеливо зазвонил в колокольчик, — парень, доставивший его, еще здесь, по-моему, отсыпается.

Вошел Тимотэ.

— Занканов курьер, наверное, еще и не завтракал, накорми, напои его, похоже, он неплохой парень, постарайся выведать у него, кому еще посылал Занкан письма и через кого. — Тимотэ молча кивнул господину и вышел. Какое-то время Абуласан хранил молчание, потом сказал: — Занкан мог послать царице письмо, тем более что он знает, ему поручено дело государственной важности.

— Тогда что тут удивительного, если он сообщит царице: человек, которого вельможи избрали вам в мужья, делающий под себя пьяница! — воскликнул Парнавазисдзе.

— Ежели Тамар узнает об этом, ты, Абуласан, обречен. Это была твоя идея противопоставить византийскому царевичу русского княжича, а мы тебя поддержали…

— Потому что доверяли мне! — В голосе Абуласана прозвучали злые нотки, он перестал сдерживаться. — Вы поддержали меня, потому что хотели уложить на лопатки Саурмана Павнели. Вы, конечно, предпочли бы византийца, ежели бы Саурмаг и Иванэ Палаванди не пели ему дифирамбов! Не надо попрекать меня, вы также были против, чтобы Алексей Комнин стал мужем нашей царицы!

— Уважаемые мужи! Сейчас надо шевелить мозгами, а не кричать друг на друга, — сказал Габаон.

— А я хочу сказать вот что: я хорошо знаю Зорабабели, он умудренный опытом человек и безусловно понимает, сообщи он царице о своей миссии, Абуласану…

— Опять Абуласан! — в сердцах прервал Парнавазисдзе Абуласан.

— Сам посуди! Он всех нас под монастырь подводит. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять это! — закончил свою мысль Парнавазисдзе.

— Может быть, именно потому он и сделал это. Когда дело касается царицы Тамар… — подал голос Джорджикисдзе.

— И ты полагаешь, чтобы угодить царице, он пожертвует нами? — Парнавазисдзе повернулся к Джорджикисдзе.

— Этот вопрос не ко мне, а к нему, — Джорджикисдзе указал на Абуласана, — он знает его получше меня.

— Надо подумать, надо подумать, — отозвался Абуласан.

— Может быть, стоило подумать много раньше? — иронически спросил Джорджикисдзе.

— Зададимся вопросом, — продолжал думать вслух Парнавазисдзе, — зачем Занкану затевать эти козни, он ведь понимает, предательство ему так просто не сойдет — у Абуласана много друзей. Измена повлечет за собой бурю, а буря — волны, которые многим перебьют хребет.

— Так что же, он этих волн испугался? — Джорджикисдзе перевел ироничный взгляд с Парнавазисдзе на Габаона, стоявшего возле большого шандала и закуривавшего трубку. — А покровительство царицы не защитит его от этих волн? Разве вы не знаете, уважаемые господа, что царица может защитить от любых волн?! Нас же… кто знает, что нас ждет…

— Царица… царское покровительство… Вы по-прежнему живете в прошлом, господа? Это раньше царь обладал такой силой, те времена давно миновали, чего вы так испугались… Царица будет делать то, что прикажем ей мы, вельможи, члены царского дарбази! — раздраженно воскликнул Абуласан.

Габаон выбил табак из трубки и спросил:

— Что происходит, уважаемые мужи, почему вы так горячитесь, почему так волнуетесь? Я знаю Зорабабели. Он человек осмотрительный, никогда не сделает того, что будет во вред другому. Однако допустим, он предал нас, допустим, написал царице письмо. Ну и что? Разве царица сегодня так могущественна, чтобы…

— О чем ты толкуешь! Разве для того ты подмял под себя весь царский дарбази, что хотел видеть мужем нашей царицы какого-то бражника? — прервал Габаона Джорджикисдзе.

— Нет, конечно нет, — усмехнулся Габаон, — я знал молодого Боголюбского прекрасным юношей, мне и во сне не могло присниться, что он станет поклонником Бахуса! Но кто сможет упрекнуть меня в этом?

— В том, что ты не увидел это во сне, тебя, конечно, никто не упрекнет, но… Это ведь означает, что… — Парнавазисдзе не закончил фразы.

— О Боголюбском надо забыть, и в этом случае Алексей Комнин станет нашим зятем. А Комнин — благодетелем наших недругов — Саурмага Павнели, Иванэ Палаванди и Тарханисдзе. И не Занкан перебьет нам хребет, а они! — возбужденно проговорил Абуласан.