Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Русскому характеру, как отмечают изучавшие его, свойственен резкий переход от одной крайности к другой, от доброты к жестокости. „Русские ожидают, что сегодняшний друг завтра может стать врагом, и сами ведут себя так же”. Смешение таких черт породило тип, получивший на Западе имя „злобного клоуна”, наиболее недавний пример которого дает Хрущев. В западной прессе его тоже превозносили как „здравомыслящего, человечного, общительного, открытого”, а этот „здравомыслящий и человечный” кремлевский хозяин давил венгерское восстание, грозил войной во время Суэцкого кризиса, разжигал гражданскую войну в Конго, блокировал Берлин и устанавливал ракеты на Кубе. Озаглавив одну из своих статей осенью 1989 г. „Никита Горбачев”, журнал „Ньюсуик”, быть может, имел в виду напомнить о некоторых сходных чертах в характерах прежнего и нынешнего советских руководителей.

Пожалуй, самое большое испытание для правозвестника „нового мышления” наступило И марта, когда Верховный Совет Литовской республики провозгласил восстановление независимого литовского государства. На следующий день Съезд народных депутатов одобряет создание нового поста президента СССР, на который избирается Горбачев. „Агрессивно-послушное большинство” съезда наделяет его почти диктаторскими правами, тем самым обнажая свое скрытое желание опять заполучить хозяина, который снял бы с них ответственность за решение судеб страны, их собственной судьбы и взял бы это все на себя. Им далеко было до понимания некогда сказанного Петром Кропоткиным: „Социальная революция не может быть руководима одним лицом или совокупностью нескольких лиц... Только свободный почин, инициатива народа может создать нечто хорошее и долговечное”.

Положив руку на конституцию, возможный диктатор принимает присягу перед вставшими по такому торжественному случаю депутатами и получает полномочия, которые статья 127 Конституции определяет так: „Президент СССР выступает гарантом соблюдения прав и свобод советских граждан, Конституции и законов СССР”. Располагавший и без того

огромной властью, новый президент ее еще более расширяет и усиливает. Казалось бы, что в момент жесточайшего экономического кризиса новый президент прежде всего направит ее на то, чтобы выправить положение. Однако вместо того, чтобы сосредоточить свои усилия на том, что является главным, что волнует всех, он обрушивается на Литву, отвлекая внимание от жестокого экономического кризиса и взбивая волну великодержавного шовинизма.

Много говоривший о новом подходе к межнациональным отношениям, пробыв в Кремле пять лет, его нынешний хозяин не сделал ничего, что изменило бы их характер. И зимой 1990 года его заместитель Лукьянов отодвигает решение этого вопроса в неопределенное будущее, заявляя, что на разработку проекта закона о новом федеральном устройстве уйдет немало времени. Но было уже поздно. Союз начал неотвратимо распадаться. В этот момент и обнаруживаются истинные намерения нового президента. Бряцанием сабель в Литве, нынешний кремлевский хозяин заставлял подозревать, что президентские полномочия он намерен использовать не для того, чтобы вопреки сопротивлению тех, кого он называет противниками перестройки, привести страну к демократии, а для того, чтобы сохранить империю. Удастся ли ему это? Войдет ли он в историю как спаситель империи или в памяти останется его запоздалое признание трагедии в Чернобыле, его роль в том, что произошло в Алма-Ате, Нагорном Карабахе, Фергане, Тбилиси, Сумгаите, Баку, его угрозы Литве, насильно затянутой в Союз пактом двух величайших преступников, наследником которых он себя признает, отказываясь признать независимость прибалтийской республики?

В то же время упорное стремление во что бы то ни стало сохранить империю обнаруживает приверженность к ленинско-сталинской, основанной на насильственном принуждении системе. Но провозглашая диалог как основу отношений между государствами, власть тем самым отказывается от бисмарковской схемы поддержания у граждан настроения осажденной крепости. „Наш противник нас вычислил. Он на нас не нападет” — говорил Горбачев. Объединение перед лицом внешней опасности (зачастую более воображаемой, чем реальной), в течение многих лет бывшее главным пропагандистским козырем режима, теперь отпадает. Это обязывает власть, которая никак не может или не желает стать миролюбивой, отказаться от конфронтации не только на словах, но и на деле, принять как основополагающий принцип поведения дискуссию, переговоры, готовность и способность выслушать аргументацию и другой стороны, понять ее. Принятие этого принципа будет способствовать не только установлению мирных отношений с другими державами, но и, в первую очередь, со своим народом. Это явится признанием его равным партнером, а распространение принципа равноправия на все народы, удерживаемые в границах советской империи, приведет и к отказу от великодержавности одной нации,усилиями и нищетой которой держится империя и к снижению роли,играемой ныне великодержавным и иными прочими шовинизмами.

В век, когда каждая нация стремиться утвердить себя, сделать свой голос услышанным, сохранить свою индивидуальность в быстро-меняющемся мире, ни одна из них не станет долее мириться со своей второклассностью. Советская империя переживает сейчас тоже, что происходило в середине столетия с Британской и Французской империями, когда, как писал Токвиль, народ до того „как бы равнодушно несший ярмо самых тягостных законов, резко сбрасывал его, как только тяжесть полегчала”. Период обостренного национализма — неизбежная, а, возможно, и необходимая ступень в развитии нации, особенно той, которая никогда не была самостоятельной или находилась под чужеземной властью. Каждая из них стремится к тому, чтобы, как и известный герой Достоевского, по своей воле пожить. Даже, если будет плохо. Это часть процесса самоутверждения. Потом, когда это достигнуто, наступает второй этап — осознание общности интересов с другими, необходимости объединения. Но это происходит добровольно, а не навязывается силой. Как бы не парадоксально казалось это на первый взгляд, процесс балканизации советской империи может способствовать и демократизации. Освобожденная от забот по поддержанию империи, Россия, наконец, займется устройством жизни своего населения, а остальные республики, освободившись от внешней опеки, покажут,на что они способны.

В статусе-кво, основанном на силе и страхе, никто не заинтересован. В содружестве народов бывшей советской империи, основанном на принципах свободы, заинтересованы все.

Порыв к демократии в Восточной Европе не может быть остановлен на границах Советского Союза, как не может быть остановлена подача кислорода, если только не хотят убить больного. Демократические изменения должны быть привнесены и в метрополию. В этом смысле Прибалтика должна рассматриваться как дарованная историей и географией лаборатория, где проводимый эксперимент покажет, как может быть осуществлен переход от жизни в условиях советского режима к демократии. Поэтому установление демократического правления в Прибалтике — важнейший шаг для всех остальных народов империи на пути к подлинной свободе и демократии.

А, быть может, все это померкнет перед тем, чему еще суждено свершиться и быть может, несмотря на то, что еще может произойти, Горбачев уже свою историческую миссию выполнил? Ведь известно немало государственных деятелей, чьи имена, несмотря на все ими сделанное, тем не менее связывают всего лишь с одним-единственным актом, свершенным ими за годы их правления, как, к примеру, XX съезд, с которым навсегда вошло в память правление Хрущева и которым он выполнил свою историческую миссию. Не исключено, что таким актом, с которым будут связывать имя Горбачева, станет тоже всего лишь одно явление - то, чему дали название гласности. Пора гласности останется в памяти, как навсегда остался в ней XX съезд.

Даже если удалось бы обратить историю вспять, попытки вырваться из замкнутого круга не прекратились бы. От XX съезда до гласности прошло ,„немножко каких-нибудь тридцать лет. И вот она, эта книжка. Не в будущем, а в этом веке! Снимает ее мальчишка с полки в библиотеке. А вы говорили бредни! А вот через тридцать лет...”, так когда-то писал поэт. Следующий цикл был бы наверняка короче. Но это пессимистический взгляд на вещи, ставящий под сомнение продолжение того, что официально называется перестройкой, но что является поиском выхода из тупика — ленинского варианта будущего. Оптимистический — подсказывает, что перестройка зрелого тоталитаризма затянется еще надолго. История показала, что путей к тому, чтобы превратить процветающие страны в социалистическую пустыню, много, а вот выбраться из пустыни не так-то просто. Лех Валенса, сказавший, что никто не знает, как выйти из социализма в капитализм, оказался прав.