Возвышенное и земное

– У вас выигрышная роль, – сказал он.

– Папагено – прекрасный образ, но он так отличается от Зарастро.

– Спектакль должен пройти с успехом. Я не пожалел для этой вещи ни опыта, ни таланта. – Его новая опера докажет, что Моцарт остался Моцартом, несмотря на все невзгоды, свалившиеся на него.

Шиканедер пожал плечами. Он очень боялся, как бы Моцарт не заболел, не закончив партитуру. Последнюю неделю во время репетиций Вольфганг непрестанно глотал лекарства, чтобы заглушить боли; часто вид у него делался печальный и безучастный, но тем не менее он продолжал работать, не сбавляя темпа. А сегодня перед премьерой глаза Вольфганга снова оживились.

Вольфганг постучал в дверь уборной Анны Готлиб и тут же усомнился, разумно ли заходить к девушке. Когда Анне дали роль героини – Памины, она преподнесла ему две красные гвоздики в маленьком горшочке, тронув его своим подарком. Анна Готлиб превратилась в хорошенькую семнадцатилетнюю девушку. Он поставил горшочек па стол в своем домике, где последние недели неустанно работал над «Волшебной флейтой». На одном стебле был бутон, готовый, казалось, вот-вот распуститься, и Вольфганг усердно поливал цветы и переставлял их все время к свету. Но гвоздики все-таки увяли и вскоре вовсе засохли, а бутон так и но распустился. Преданность Анны помогала ему писать музыку. И хотя он любил Станци по-прежнему, его неудержимо влекло к этой девушке.

Увидев Вольфганга, Анна просияла. Он купил по дороге в театр гвоздичку и преподнес ей.

– Это тот самый бутон. Он все-таки расцвел… – Господь простит ему эту маленькую ложь, думал Вольфганг, – такой счастливый вид был у Анны, когда она брала гвоздику у него из рук.

Анна прижала цветок к губам и, казалось, готова была разрыдаться от счастья. А потом вдруг посмотрела на него с какой-то отчаянной надеждой. Может быть, он все-таки любит ее теперь, когда она стала совсем взрослой.

– Вы приносите мне счастье, Анна, так уже было со «Свадьбой Фигаро», – сказал Вольфганг.

Она залилась краской, и ему вдруг страстно захотелось приласкать ее, прижаться к ней щекой, ощутить ее нежную кожу. Но он ведь вдвое старше Анны, и как можно причинять боль Станци.

– Ваша музыка так трогательна, так прекрасна, маэстро. Я молю бога, чтобы он дал мне силы оправдать оказанную мне честь.

– Ваша ария «Меня предчувствие тревожит» мне особенно близка и дорога.

– Так же, как и мне, маэстро! – воскликнула Анна и протянула ему руку. Но он сделал вид, будто не заметил.

– Вы всегда должны быть очаровательной и вызывать восторг публики.

Анна попросила его поставить цветок в маленькую вазочку на ее туалетном столике.

– Спасибо вам, маэстро, вы сказали, будто я приношу вам счастье, я запомню ваши слова и сберегу их в своем сердце, как и эту гвоздику, на всю жизнь.

Анна стояла перед ним, робкая и красная от смущения, а он любовался ее точеным профилем и думал, какой у нее поэтичный голос, прозрачно-чистый, и как безупречно она им владеет. Вольфганг не в силах был уйти от Анны – он так нуждался в человеке, в чью преданность мог верить, а на какой-то момент почувствовал, что влюблен в нее. Девушка стала теперь одного с ним роста, и когда он шагнул к ней и поцеловал ее в губы, она вся задрожала, а глаза ее были такими счастливыми – ни у одной женщины он еще не видел таких глаз.

Вольфганг поспешно выбежал из уборной.

Он дирижировал оркестром с молодым задором; лирический голос Анны, лившийся свободно и легко, доставлял ему огромное наслаждение. Папагено – Шиканедер в своей комической роли произвел великолепное впечатление. Единственная роль, за которую Вольфганг не волновался, – она непременно понравится. Папагено, сочетавший в своем характере хитрость и легкомыслие, был вполне доступен пониманию любой аудитории. Игра Шиканедера вызывала в зале взрывы смеха.

Но когда спектакль окончился, бурно аплодировали одному лишь Шиканедеру, остальные актеры удостоились лишь вежливых хлопков. Публика разочарована в основном потому, чувствовал Вольфганг, что опера слишком насыщена серьезной музыкой, все ожидали увидеть веселую комедию и просто не сумели оценить то, чего не ждали.

Станци как-то сказала Пухбергу, что, если «Волшебная флейта» пройдет с успехом, она снова отправится в Баден – тогда это будет им по карману. Вольфганг поморщился – теперь можно не сомневаться, Пухберг больше денег не даст. Ветцлар был непривычно молчалив и на вопрос Вольфганга, в чем дело, ответил:

– Мне придется возвращаться в армию. Положение во Франции все ухудшается, и император начал поговаривать о вмешательство во французские дела ради спасения своей сестры, а я занимаюсь снабжением армии оружием.

Ван Свитен настоятельно просил Вольфганга просмотреть симфонию, которую он только что сочинил; Вольфганг с неохотой взял партитуру – он не умел отказывать. Но ван Свитен ведь совершенно бездарен, и, наверное, честнее было бы сказать ему об этом прямо.

На следующий день Вольфганг снова принялся за реквием. Заказ этот по-прежнему угнетал его и вселял суеверный страх. Он чувствовал себя вовлеченным в борьбу между светом и тьмой. Бывали моменты, когда ему казалось, что он сочиняет реквием для самого себя, и первая часть звучала не как молитва, а скорее как смирение перед неизбежным, в котором временами проскальзывал протест. А потом вдруг Шиканедер вручил ему пятьдесят дукатов за «Волшебную флейту», и Вольфганг снова смог отослать Станци в Баден, о чем она давно мечтала. Правда, курортный сезон кончился, но Станци твердила, что ей необходимы ванны, и хотя Вольфгангу не хотелось ее отпускать, возражать он не решился.

Но поехать вместе с ней Вольфганг не мог. Помимо реквиема прибавился еще один заказ – концерт для кларнета и небольшая кантата для масонской ложи. «Волшебная флейта» пользовалась огромной популярностью, и Шиканедер говорил:

– Надо бы нам написать еще одну оперу. Шиканедер и Моцарт. Скоро я подыщу либретто.

Посещать театр на Видене стало для Вольфганга любимым времяпрепровождением. Его радовали восторги публики. На одном из спектаклей, когда Папагено приступил к игре на колокольчиках – в действительности это делалось за сценой, – Вольфганг решил подшутить над Шиканедером и в тот момент, когда Папагено сделал паузу, готовясь к своему мнимому исполнению, Вольфганг сыграл арпеджио. Вздрогнув от неожиданности, Шиканедер уставился за кулисы и увидел там Вольфганга. Но теперь, когда актер стал изображать, будто играет на колокольчиках, Вольфганг прекратил игру, и наступила минута напряженной тишины. Пока Шиканедер стоял с растерянным видом, Вольфганг снова взял несколько нот. Шиканедер вдруг ударил по колокольчикам и закричал: «Да перестаньте вы!»

Зал покатывался со смеху, а Вольфганг радовался: впервые публика убедилась, что Шиканедер вовсе не сам играет, и поняла наконец, кто написал эту музыку.

Спустя неделю, узнав, что Сальери желает послушать его оперу, Вольфганг пригласил композитора в театр.

Он заехал в карете за Сальери и его любовницей Катариной Кавальери, когда-то выступавшей примадонной в операх Вольфганга, отвез их в театр и усадил в свою ложу. И хотя Вольфганг заранее, решил быть с Сальери предельно любезным, его поразил восторг, с каким Сальери отнесся к «Волшебной флейте».

Худой, смуглый, темпераментный Сальери уверял, что в этой постановке его пленило буквально все. Он слушал музыку как завороженный и после каждого номера кричал: «Браво!»

– Театр просто очарователен, здесь так уютно, обстановка так соответствует вашей опере, маэстро! Я получил огромное удовольствие!

После спектакля Сальери поблагодарил Моцарта за приглашение и попросил оказать им с госпожой Кавальери честь и отужинать вместе с ними.

Квартира Сальери находилась на Кольмаркт, в том же районе, где когда-то жили да Понте, Стефани и Метастазио. Комнаты были просторные, роскошно обставленные и отделкой явно напоминали Гофбург: белые стены с панелями красного дерева и позолотой, полы паркетные, окна высокие до самого потолка, и в каждой комнате хрустальные канделябры.