Коридоры кончаются стенкой

Подсудимый Бироста как участник к/р организации применял самые извращенные методы при ведении следствия с целью добиться любыми средствами клеветнических показаний от обвиняемых, как на себя, так и на других неповинных людей. Бироста при ведении следствия по делу Жлобы устранил из его показаний факты против Малкина, но при ведении следствия по делу Осипова и других, которые были арестованы по указанию Малкина, как его разоблачавшие, принимал все меры, вплоть до истязания, к тому, чтобы заставить Осипова и других признать несуществовавшую свою к/р деятельность.

С целью облегчить свою вражескую деятельность Бироста, как правило, протоколы допросов составлял в отсутствие обвиняемых, вымышленные, а потом добивался с применением мер физического воздействия их подписи. В своей фальсификационной работе Бироста доходил до наглости — диктовал стенографистке стенограмму допросов обвиняемых в отсутствие самих обвиняемых и без их допроса.

На основании вышеизложенного, признавая Биросту виновным в предъявленном ему обвинении по ст. ст. 58/7 и 58/11 УК РСФСР, Военный трибунал

ПРИГОВОРИЛ:

Биросту Михаила Григорьевича лишить присвоенного ему звания ст. лейтенанта госбезопасности и подвергнуть высшей мере уголовного наказания — РАССТРЕЛУ, с конфискацией всего, лично ему принадлежащего, имущества.

Приговор может быть обжалован через ВТ войск НКВД Московского округа в военную коллегию Верховного суда Союза ССР, в течение 72 часов с момента вручения копии приговора осужденному».

Маленькие хитрости Биросты не смогли уберечь его от справедливой кары, которой подвергли его палачи из вооруженного отряда ВКП(б), поспешно заметавшие следы злодеяний.

С трудом дочитав приговор, который ему вручили через три часа после закрытия судебного заседания, Бироста скомкал его в отчаянии и потряс зажатым в кулаке, поднятым над головой. Глаза его заслезились, тело сомлело, стало неистово бухать в висках. Не верилось, не верилось, что жить осталось час-два, может, семьдесят два, он знал, что исполнители расстрельных приговоров никогда не выдерживают сроков, отпущенных на обжалование, поступают так, как им удобно. Могут расстрелять через несколько часов с момента вручения приговора или через несколько суток. «И ни одного доброго слова, ни одного смягчающего обстоятельства! — вспомнил он содержание приговора. — Стоило ли ради этого жить, бороться, о чем-то мечтать…» Он вскочил, заметался по камере, остановился у двери и что было сил стал колотить ее кулаками.

— Господи! — крикнул он в потолок. — Я же просил тебя! Я же просил!

По ту сторону двери громко и глумливо засмеялись.

39

В кабинете остро запахло ваксой: вошел Гальперин в начищенных до блеска сапогах.

— Где вы покупаете ваксу? — спросил Захожай, морща нос.

— А что, — не понял военпрокурор, — тебе нужна?

— Боже упаси! Никогда не пользуюсь этой дрянью. Вонь несусветная!

— Не скажи, — улыбнулся Гальперин. — Запах ваксы приятней камерного духа. Я его за версту не переношу, поэтому единственное спасение для меня — вакса. Забивает любой запах.

— Это ж, надо так обосновать, — засмеялся Захожай.

— Так ты пригласил меня, чтобы обсудить вопрос о ваксе?

— Чтобы забить камерный дух, когда приведут Коваленко.

— А-а! Вот то-то! — улыбнулся прокурор и спросил серьезно: — Что с Коваленко? Насколько я помню, он давал твердые показания.

— Давал. А потом залупился.

— Странно.

— Перед тем, как подготовить окончательный вариант протокола, я еще раз допросил его. Он подтвердил все, что показывал раньше. Я попытался выяснить причину его столь быстрого падения, спросил, почему он поддался Шашкину, позволил сбить себя с толку, столкнуть в омут.

— Что он ответил?

— А вот протокол. Записано дословно, как он сказал: «Главную роль в этом сыграла моя трусость. Я считал, что угроза Шашкина расправиться со мной в случае, если я стану ему мешать, реальна, так как в двадцать девятом году я исключался из партии за сокрытие своего кулацкого происхождения».

— Его действительно исключали?

— Да. Потом разобрались. Выяснилось, что изъяна в своей биографии он ни от кого не скрывал. Восстановили.

— Почему же угрозы Шашкина он увязал с этим фактом?

— Это отговорка. Выбивал показания, как все, фальсифицировал дела, как все, а теперь прячется за чужую спину. Этим он даже противоречит себе: утверждает, что к вражеской работе его привлек Шашкин, в то же время отрицает наличие заговорщической организации.

— Нескромный вопрос: вы пользуетесь правом применять физмеры?

— Нет. Ни при каких обстоятельствах. Когда это делают в моем присутствии вышестоящие — не вмешиваюсь, когда пытаются бить подчиненные — пресекаю.

— Удобная позиция. А Безруков утверждает обратное.

— Он что, снова жалуется?

— Почему — снова?

— Одну жалобу он уже посылал на ваше имя.

— А-а! Да это его право. Вот и сейчас: исписал всю бумагу, какая была в его камере. Так и написал в конце: «У меня в камере уже нет бумаги — я принужден закончить заявление». А написал на девяти… по-моему, девяти страницах.

— Плодовитый писака!

— Ну, что? Начнем? — спросил прокурор, посмотрев на часы. — Скоро полночь.

— Начнем, — кивнул Захожай. Привели Коваленко. — Садитесь, Иван Ефимович!

Обвиняемый сел, предварительно отодвинув стул подальше от стола. Гальперин заметил это, усмехнулся:

— Ученый?

— Наученный, — ответил Коваленко и тоже хмыкнул.

— Иван Ефимович! В допросе участвует военный прокурор войск НКВД товарищ Гальперин. Я пригласил его потому, что ваше поведение на следствии не внушает доверия. Вот сейчас, что вы покажете в присутствии прокурора, то мы и зафиксируем, такими ваши показания и пойдут в суд. Думайте, прежде чем отвечать на поставленные вопросы и, главное, будьте искренни. Ложь нетрудно обнаружить, если сопоставить протоколы других обвиняемых по делу. Вы это знаете не хуже меня. Итак, вы заявили, что показания о вашей принадлежности к антисоветскому заговору неверны. В чем и почему они неверны?

— Неверны в том, что ни к какому антисоветскому, либо другому заговору я не принадлежу. Неверны потому, что показания даны после того, как меня жестоко избил в Лефортовской тюрьме следователь НКВД Миронович. Я подписал все, что мне подсунул Миронович, в надежде на то, что после этого он отправит меня для продолжения следствия в Краснодар. Все, что написано Мироновичем и подписано мной с его подачи, не соответствует действительности.

— Кроме себя, вы назвали ряд других сотрудников УНКВД и подразделений края как участников заговора. От вас требовали давать на них показания?

— Они названы мною под постоянными угрозами избиения.

— Кого конкретно вы оклеветали?

— Скажем так: оговорили, — смягчил вопрос Гальперин.

— Дело в том, что ни о каком заговоре в УНКВД я не знал и, естественно, его участником не являлся. А фамилии назвал тех, кто работал рядом. Все они, как и я, причастны к извращенным методам, следствия, которые насаждались Москвой. Были они участниками заговора, или не были, существовал ли сам заговор я не знаю.

— Вам, как вы выразились, подсунули фамилии, или…

— Нет. Фамилии по указанным причинам я называл сам.

— То есть называл всех, с кем общался по службе? — уточнил прокурор.

— Тех, кто применял извращенные методы следствия.

— Почему вы сразу не заявили следствию, что никакого заговора не было, а применялись методы, которые насаждались руководством УНКВД и бригадами Наркомвнудела, приезжавшими в край для оказания практической помощи? — спросил Захожай.

— Я об этом показал на первом допросе, но такой ответ никого не удовлетворил. Следствие одиночек не любит: ему подавай организацию.

— Это не совсем так, — возразил Захожай, — потому что если быть объективным, то одиночек в таких делах нет и быть не может. Во-первых, потому, что по каждому делу работает группа следователей. Во-вторых, потому, что результаты их работы контролируются соответствующими начальниками служб и руководителями управления тоже. Так что здесь — как посмотреть… Сейчас вы сказали, что перечисленные вами в прежних показаниях как заговорщики Малкин, Сербинов, Шашкин, Шалавин, Бироста, Бродский, Березкин, Лифанов, Полетаев, Фильченко, Ямпольский, Ткаченко, Стерблич, Чардсон, Феофилов, Захарченко, Безруков, проводили вражескую работу, не будучи оформлены организационно как заговорщики.