Обет мести. Ратник Михаила Святого

Вначале на поляне показались несколько волков и пара лис. Первые быстро развернулись и торопливо убежали стаей назад, вторые попали под меткие стрелы. Затем легким галопом вылетел табунок оленей. А потом началось!..

Ивану никогда еще не приходилось видеть такого количества дичи сразу. Поляна вдруг неожиданно стала тесной от нахлынувшего на нее зверья. Лоси, косули, кабаны, медведи, рыси – все смешалось в растерянно-панической круговерти, в которой уже не было ни хищников, ни их обычных жертв. Были лишь мишени, в которые летели стрелы. На глазах всех сам великий князь посадил на крепкую рогатину здоровенного, седого, только что поднятого из берлоги медведя и зарубил его секирой с такой быстротой и ловкостью, что оруженосцы даже не успели вмешаться. Да, сорок лет для настоящего мужчины еще не возраст!

Железная тетива арбалета боярыни пела и пела: дочь литовской земли опустошала колчан быстро и страстно.

– Чего стоишь?! – прозвучал ее недоуменно-звонкий голос. – Бей!! Покажи, на что ты еще способен.

Парень понял, что Евдокия обращалась к нему. Сорвав с плеча тугой лук, он дал выход переполнявшим его страстям, быстро посылая в мечущихся животных одну стрелу за другой. Острые смертельные жала точно находили убойные точки, и вскоре перед номером боярыни лежало зверья поболе, чем перед иными мужчинами.

– Ой, любо, Иван!! Ой, право слово, заставлю девку тебя поцеловать!!!

Эти слова успели сладко отложиться в памяти. Но тут все затмил дикий крик справа:

– Бе-ре-гись!!!

Выгнанное с правой стороны поляны кабанье семейство попало под стрелы и пошло вдоль линии стрелков. И если обычно первой в таком случае шла свинья, то на этот раз в царившей сумятице дорогу своему потомству стал прокладывать взбесившийся громадный черный вепрь.

В него уже вонзились две стрелы, но неудачно. Торчащие в железных мышцах жала лишь придавали ярости двадцатипудовой туше. Самец метался взад-вперед, затрудняя прицеливание, пена летела из его пасти, налитые кровью глаза искали спасительную лазейку. Увидев, что между боярыней и двумя ее стрелками-соседями существует заметный разрыв, кабан свернул влево.

Металлическая тетива запела вновь, и железная стрела целиком ушла в грудь зверя.

– Готов! – довольно воскликнула Евдокия. – Теперь не уйдет!

И тут случилось самое страшное. Смертельно раненный кабан, способный еще на многое, чуть довернул в сторону и пошел на свою убийцу.

Вокруг испуганно закричали все, кто видел эту атаку. Олежко пришпорил коня и пошел навстречу секачу. Ударил рогатиной сверху вниз, целя в громадный горб. Острие попало в лопатку и ушло в сторону.

Вепрь взревел. Он очутился под конем. Мгновенное движение головы, и дымящиеся на морозе внутренности полезли из распоротого брюха несчастного животного. Жеребец неистово заржал, добавляя крик боли и смерти в эту какофонию звуков, и рухнул на бок, калеча ногу запутавшегося в стремени Олежки.

Лошадиный страх передался его собратьям. Лошадь под Аленой вздыбилась, затанцевала на задних ногах. Боярская дочь не удержалась в седле и оказалась на снегу. Стоя на четвереньках, она с ужасом глядела, как в нескольких саженях от нее на залитом кровью снегу чудище продолжало терзать агонизирующего коня ее охранника.

Иван опомнился и повернулся, чтобы схватить прикрепленную у седла секиру. И с ужасом увидел, что у дерева уже никого не было! Тонкая ветвь не выдержала бешеного рывка. Повод оторвал сук, и конь умчался, унося и топор, и рогатину. А лук теперь был только помехой!..

– Ва-ню-ша-а-а!!!

Алена закричала так непроизвольно, увидев, что секач оторвался от одной жертвы и посмотрел в сторону новой. Ратника словно подхватили невидимые крылья. В несколько прыжков одолев разделявшие их сажени, он выхватил кинжал убитого в лесу татарина, пал на залитую кровью спину вепря, схватился правой рукою за страшный клык и изо всех сил всадил длинное закаленное лезвие в горячую левую подмышку зверя…

Потом был провал! Провал в сознании, провал в ощущениях. Иван плохо помнил, как его поднимали, как извлекали охромевшего Олежку. Сладкий привкус крови во рту…

Придя в себя, парень понял, что полулежит, прислоненный спиной к дереву, и чьи-то опытные пальцы торопливо ощупывают ребра под распахнутым зипуном.

– Везучий ты, паря! – изумленно произнес лекарь, поднимаясь на ноги. – Такую тушу на себя принял – и цел! В рубахе родился.

– Сугроб спас, – деловито пробасил один из подскакавших лесничих. – Снегу этой зимой страсть как много выпало. Он и смягчил тяжесть. Помяло только, ну да это пройдет. На-ко, глотни, сразу полегчает!

Иван сделал несколько глотков чего-то крепкого хмельного и впрямь почувствовал себя лучше. Он с помощью лесничего поднялся на ноги, пошевелил плечами. Глубоко вздохнул.

– Вроде все цело, – радостно подтвердил ратник. – Голова только кружит маленько.

– Отпей еще! Конь-то убег? Ну и ладно, щас другого подведут.

Евдокия одна из своего семейства осталась верхом и на месте. Вторая дочь ускакала к отцу. Боярыня шагом подъехала к уже захмелевшему и слегка обалделому парню, нагнулась и крепко поцеловала Ивана несколько раз:

– За нее! За меня! От Василия отдельное спасибо будет! А это тебе на память. Владей, коли понравится.

Она протянула арбалет и колчан, в котором осталось лишь несколько железных стрел. С насмешкой глянула на перепачканную снегом дочь:

– Что, небеса уже увидала? Учись крепко в седле сидеть. Ты дочь боярина, а не простолюдинка! Эй, коня моей дочери! В этой жизни ничего не надо бояться, Аленка! Все мы под Богом ходим.

Двух лошадей подвели в поводу одновременно. Олежку унесли. Иван уже не столь лихо забрался в седло. Забросил подарок за спину и зарысил вслед за Евдокией и дочерью.

– Можешь ехать домой, Ванюша, – необычно ласково глянула на него боярыня. – Охота закончена, я скажу мужу, что тебя отпустил.

– Если дозволите, останусь. До самого двора. Мне старшой велел с вами до конца быть, приказа ослушаться не смею.

– Тогда охраняй ее одну, – вновь улыбнулась мать и лихо помчалась в ту сторону, где скучилась свита и близкие гости Михаила Тверского.

Парень и девушка переглянулись. Алена подъехала вплотную и, не стесняясь немногочисленных глаз, поцеловала Ивана горячими устами в губы.

– Это обещанное! – едва слышно выдохнула она. – А это – награда!!

Их губы встретились еще раз. Вдруг девушка неожиданно для себя увидела, как на глаза спасителя навернулись две слезинки.

– Больно, Ванечка? Где?

– Пошто я смердом уродился, а ты боярыней?! Люба ты мне, Аленка, ой как люба!! Да только неровня мы, и зря все это! Лучше б я под вепрем тем сгинул! И пошто тебя встретил, такую?!!

Столько неизбывной печали было в тех словах, что Алена растерялась. Она посмотрела в горячие страстные глаза Ивана и почувствовала, как что-то загорелось в груди, сладко-радостное и истинно бабское, от чего хочется ночами орошать подушку и грезить о неизвестно-запретном…

– Милый мой! Погоди, может, все и образуется. Я поговорю с мамкой, ты ей глянулся. Может, еще и не станут меня за новогородского выдавать, может, передумает батюшка. Поедем, Ванечка, народ уже тронулся. Негоже нам одним тут оставаться.

Грустная улыбка не сходила с лица ратника. Он прекрасно понимал всю нелепость произнесенного девушкой. Отвернувшись, чтобы скрыть новые слезы, парень тронул коня первым.

Свежие кони легко месили копытами рыхлый снег, но обгонять других участников охоты молодым не хотелось. Говорили мало, но разве всегда все решают слова? Порой одно присутствие любимого в каком-то аршине от тебя запомнится более, чем сотни и тысячи фраз! А впереди лежала еще не одна верста неописуемо-блаженного счастья…

– Тебе страшно было? – поравнявшись, заглянула в глаза Алена.

– Страшно. Но не за себя. Боялся, что не успею…

– Не врешь?

– Не вру, боярышня.

Хруст снега под конскими копытами, радостно-смущенный взгляд, устремленный в сторону от охрабревшего в откровениях парня. Она боялась, что глаза смогут сказать больше, чем позволено. Хотя и уста с трудом сдерживали истинные слова и чувства.