Обет мести. Ратник Михаила Святого

– Эва! Вот это дела! Ой, Ванька, Ванька, быть тебе точно поротым! Ну и пусть, а только я ей отвечу тем же!! Только уже в губы, и пусть потом хоть на плаху кладут!! Люба она мне, ой люба! И пошто боярской дочкой уродилась?

Большинство дружинников уже улеглись спать, когда Иван вернулся в избу. Ярослав оторвал голову от подушки:

– Где шастал так долго?

– Коня проверял. Показалось давесь, что одна подкова болтается. Все нормально.

– Справу подготовил?

– Да.

– Тогда лезь на полати. Завтра подниму до света.

И захрапел, едва коснувшись лохматой взъерошенной головой подушки.

Иван юркнул под тяжелую выделанную лосиную шкуру, служившую ему одеялом. Но последовать примеру десятника не смог, обуреваемый радостными размышлениями и воспоминаниями. Лишь через час Дрема смогла наложить на него свои невидимые и легкие лапы…

Глава 11

Леса Владимирской Руси четырнадцатого века значительно отличались от тех, что оставил век двадцатый нам и нашим потомкам. Сплошным пологом тянулись вековые деревья вдоль берегов рек и их заливных долин, непроницаемым для солнечных лучей шатром закрывая громадные пространства. Смердам-землепашцам приходилось вести с ними непрерывную тяжкую борьбу за то, чтобы отвоевать новую пустошь под новые посевы.

Дороги были немногочисленны. Летом частенько непроходимы в низинах и болотистых местах. Лишь между основными городами княжеств поддерживались они в относительном порядке. При большинстве же поездок вьючные кони заменяли телеги для торговцев, ратников, сборщиков княжьей и ордынской дани.

Реки были поистине универсальными путями сообщения тех времен. В теплое время года они несли на себе большие и малые ладьи, по ним сплавлялся лес для плотницких работ. Зимой по толстому льду рысили всадники и с лихим посвистом кучера летели открытые сани и утепленные возки, а следом серебристым облачком кружился потревоженный полозьями сухой мелкий снег.

Многочисленная княжья охота тронулась со двора с рассветом. Их было более сотни, тех, кому в этот день надлежало стрелять и колоть, тех, кому по долгу службы должно было помогать первым и охранять их от непредвиденных напастей. Согретые сытным завтраком и доброй чаркой вина мужчины оживленно переговаривались. Женщины ехали потише, позевывая или мило улыбаясь собеседникам и с врожденным изяществом отводя от лица тяжелую еловую лапу.

Еще большее количество слуг и жителей окрестных деревень уже давно находились в глубине бора. Расставленные умелыми ловчими, они образовали громадное полукольцо и теперь лишь ждали, чтобы по команде начать движение, постепенно уменьшая людскую дугу и сгоняя все живое на линию, где уже должны были быть расставлены на номерах стрелки.

Иван и его напарник Олежко, приставленные Ярославом для охраны жены и двух детей боярина Василия, ехали ближе к хвосту колонны. Здесь были те, кто не слишком-то горел душою в преддверии кровавой забавы и скорее выполнял своеобразный придворный долг. Это, правда, не относилось к боярыне Евдокии, сухощавой статной литовке, восемнадцать лет назад волею судьбы и родителей переехавшей из западных лесов в восточные, закрепляя политические интересы своего дяди Гедимина. Приняв православную веру, она достойно несла свой крест, родив Василию пятерых детей, двое из которых умерли в раннем детстве.

Евдокия везла притороченный к седлу арбалет. Никто из княжих молодых дружинников не видел раньше это дальнейшее развитие обычного лука. Иван, будучи любопытным по натуре, несколько раз подъезжал вплотную, пытаясь понять принцип действия этого механизма. Наконец не выдержал:

– Чем эта штука стреляет? – шепотом спросил он у Алены. – Тоже стрелой?

– Да. Только она может быть как деревянной, так и железной.

– А железная-то зачем?

– Со ста шагов бьет насквозь любой панцирь.

Иван удивленно округлил глаза. Девушка звонко рассмеялась.

– Хочешь стрельнуть?

– А можно?

Вместо ответа Алена задорно толкнула его колено своим и крикнула:

– Мамо, дай самострел! И одну стрелу, простую. Покажу Ивану, как он бьет.

Боярыня удивленно посмотрела на дочь, но все же приняла чуть в сторону. Отстегнула оружие, протянула его дружиннику. Тот сокрушенно развел руками, цепким взглядом все же пытаясь понять суть его использования… Потянул за тетиву и поразился тугости железной струны.

Елена опять расхохоталась. Перехватила арбалет, взвела его с помощью рукояти, заложила короткую оперенную стрелу и указала на спусковой крючок:

– Целишься как обычно и жмешь на эту штуку. Все просто!

И сама продемонстрировала только что сказанное, всадив стрелу в сосну саженях в пятнадцати от себя.

– Маме эту игрушку мой дед подарил. Тевтонцы давно уже такими воюют. Я думала, у Михаила в оружейной тоже есть.

– Сильная вещь, коли бронь бьет. Только заряжать долго. Из лука за это время я б десяток выпустить успел. Можно еще разок?

Ратник вновь попытался взвести самострел вручную. Все с тем же результатом! И мать, и обе ехавшие с нею дочери звонко рассмеялись.

– У рыцарей тот, кто зарядит арбалет вручную, считается героем. О них слагают легенды, дамы им дарят венки из цветов, – блестя глазами, явно веселясь над неудачей бывшего обитателя чащоб, почти речитативом произнесла Алена. – Я б поцеловала любого, кто руками победил эту тетиву!

Кровь ударила молодому дружиннику в голову. Он рванул железную струну на себя, не обращая внимания на Олежку, на насмешливо взирающую Евдокию, на остановившихся рядом гостей князя. Он не слышал веселых подбадривающих криков. Новая неудачная попытка, хотя тетива за малым не встала на свое место. Если б он не потерял слегка равновесие!!

Бешено сжав зубы, Иван одним махом соскочил с коня, встал на колено, упер приклад в землю и с третьей попытки сделал, казалось, невозможное. Не поднимаясь с земли, изящным жестом, увиденным у гостивших на дворе немцев, протянул оружие боярской дочери.

Вокруг захлопали, захохотали. Девушка густо покраснела, поневоле приняла подарок. Боярыня добавила ей смущения:

– Давши слово, держи! Целуй богатыря, Аленка, он это заслужил.

Девушка со всего маха ударила жеребца пятками и во весь опор понеслась вдоль дороги.

– Самострел верни, сумасшедшая!! – успела лишь крикнуть ей вдогон мать.

Иван медленно поднялся на ноги. Словно смывая с лица какое-то наваждение или сон, набрал полную пригоршню чистого снега и умылся. Неторопливо сел в седло и попросил:

– Олежко! Догони ее, я тут останусь…

Конные тронулись дальше. Иван рысил чуть впереди боярыни и не мог видеть, что та пристально изучала его слегка прищуренным и многоопытным взором…

Когда все участники охоты были расставлены по местам, зычно затрубил рог. Ему чуть подальше вторил другой, еще далее третий, четвертый. Загон начался.

Где-то за тысячи стволов от большой поляны мужики-загонщики застучали палками по деревьям, заулюлюкали, загомонили, тронулись вперед. Десятки гончих были спущены с поводков. По бокам поляны растянули длинные сети-тенета, в которых запутался б любой зверь, вздумай он прорываться мимо стрелков. Но до первых выстрелов было еще далеко.

Иван так и не оправился от смущения, пережитого на дороге. Все эти ночные грезы о каком-то уединении с боярской дочкой, о тихом разговоре, о той душевной связи, что незримо появится меж двумя молодыми сердцами, канули в никуда. Он уже проклинал себя за ту браваду, которая поставила Алену в неловкое положение, заставив нарушить собственное обещание. Ни о каком поцелуе, разумеется, не могло быть и речи, между смердом и боярышней лежала глубокая пропасть. О произошедшем наверняка узнает боярин Василий, и что дальше? Во гневе отец Алены был крут и непредсказуем! Так зачем все это было сделано, зачем?! Похвалы случайных зрителей служили слабой утехой.

Ратник отъехал чуть в сторону от матери и дочерей, слез на землю, привязал к суку березки повод коня и принялся наблюдать за поляной. Он заметил, что Алена несколько раз глянула на него, вначале украдкой, потом прямо. В ее глазах читались извинение, одобрение, легкое разочарование от того, что парень был поодаль. Но бывший бортник был еще плохим чтецом женских взглядов…