Обет мести. Ратник Михаила Святого

Он не услышал правды, Алена начала лепетать про медную ручку, к которой невзначай припала губами на морозе. Но боярин был скор как на милость, так и на расправу.

Не став более ничего выпытывать, он несколько раз прошелся по горнице. А потом взял дочь за подбородок и вздел ее лицо вверх:

– Сегодня же домой вас с матерью отправлю! И накажу ей следить за тобой, чтоб со двора ни шагу! И запомни, доченька дорогая: через полтора месяца с Семеном под венец идешь! Слово даю!! Коль не возжелаешь – сей же час в монастырь отправлю!! Постриг тебя, такую буйную, вмиг и навек успокоит! Ясно ль баю, доченька?

Делано ласковое обращение никак не соответствовало внешнему виду отца. Алена вздрогнула. Она поняла, что за лучшее сейчас было отступить и смириться. Слова о постриге не были в устах отца лишь пустой угрозой. Но Василий на этом не закончил:

– Коли увижу, что после первой ночи свахи чистые простыни гостям на обозрение вывесят – запорю! Насмешек над собой не потерплю, слышишь?! Если есть какой грех – сразу покайся! И в черную рясу, немедля!!!

– Что ты, батюшка? Я честь блюду и свою, и вашу. И нет у меня никого, право слово! А только не люб мне сынок Онуфриев! Не люб, и все тут!!

Боярин слегка отмяк лицом. Подошел к стоявшей на столе шкатулке, достал богатое ожерелье из речного жемчуга:

– Ниче!! Стерпится – слюбится! Парень видный, обнюхаетесь. Держи, это Онуфрий велел тебе передать. Теперь ступай, собирайся. Про сегодня погорячился, а завтра с утра обозом и тронетесь. Да про слова мои помни, дочка! Два раза повторять не буду!!

В ту ночь Алена так и не смогла даже ненадолго освободиться от родительского догляда. А следующее утро она уже встретила в возке, влекущем ее от Твери.

Глава 14

Иван узнал об отъезде боярской дочери лишь на третий день, когда заехал к дружинникам. Он застал Ярослава и еще двоих товарищей дома, ратники захворали и отлеживались на полатях. Десятник все списал на недавнюю охоту.

– Простояли, как пни, без движения на ветерке и морозе, вот и протянуло. Тебе Евдокия позволила хоть стрелы побросать, а возле князя с секирой аль рогатиной не порезвишься. Дочка Васильева как-то чудно уехала, поспешно. Я-то думал, что новгородский боярчук специально остался, чтоб с ней маненько пообзнакомиться. Теперь ходит как неприкаянный, вроде и гость, да без почета особого. Днями боярин его домой снарядит, ей-ей! Некстати захворал я, надо б в Новом Городе до весны побывать, встретиться кое с кем. Не судьба, видать…

– Ничего, в баньке попаритесь, отпустит. Сильно ломает?

– Да не то что ломает лихоманка проклятая, а только слабость во всех членах да голова кружится. Ты нагулялся или опять отъедешь?

– Останусь. Скукота дома сиднем сидеть. А в лес белковать не тянет, отвык уже.

Иван встретился с кожемякой, но Никита ничем его порадовать не смог.

– Нету никого из Коршуновых в городе. Как самого Романец зарубил, так по норам они и разбежались. Баял я тут вчера с одним, обещался помочь за интерес. Загляни днями, может, что и выведаю.

Но повидаться вскоре так и не удалось. Ивана вызвал Василий и озабоченно приказал:

– Собирайся-ка ты, милый, в путь-дорогу неблизкую. Надо Семена до дома проводить да оттуда купца одного обратно провезти. Я говорил тебе уже о том. Пойдешь старшим десятка.

– Я? – оторопел от неожиданности Иван.

– Ты! – в упор глянул боярин, оставшийся в городе главным после отъезда великого князя во Владимир. – Из старших дать некого. Великий князь велел четыре сотни дозором по рубежу с Москвой расставить, Юрий воду мутит. А тут еще хворь эта Ярослава одолела, будь она неладна! Так что бери молодших и с Богом! У боярчука люди есть, вы добавитесь, доедете, чаю, спокойно. Не купцы, зорить вас резона нету. Хотя будь начеку, днями хлебный обоз из Костромы под Торжком пограбили. Ладно, хоть не поубивали никого.

– Когда отправляться?

– Должны быть готовы хоть завтра. Как Семен сам скажет, так и тронетесь! Пошли, представлю тебя ему.

Знакомство с будущим мужем Алены, понятно, большой радости молодому ратнику не доставило. Новгородец это явно почувствовал. Презрительно поджав губы, после нескольких дежурных фраз он вопросил:

– У тебя что ж, Василий, ратников путных не осталось, что со мной старшим безбородого посылаешь?

Хлесткая фраза предназначалась явно не только для боярских ушей.

– Молодой, но надежный… – после затянувшейся паузы ответил боярин. – Когда трогаться думаешь?

– Да хоть завтра. Скукота тут у вас!

Вечером, проверяя сумы у отобранных в путь воев, Иван мучительно пытался понять: ведомо ли что боярчуку о его отношениях с Аленой? Догадывался ли о чем? Либо за той фразой скрывалась просто говнистость характера, столь нередко встречавшаяся в те годы у вольных новгородцев по отношению не только к чужим холопам, но и к самому великому князю северной русской земли. Окончательного ответа он так и не нашел.

Выехали ранним морозным утром. Никольские морозы дали заметную слабину, и лошадиным ноздрям стало гораздо легче втягивать зимний воздух. Новгородцы тронулись в возках, тверичи шли о дву-конь.

Дорога по Тверце была накатана, лучшего пути, чем по реке, не могло и быть. В неспешном движении на второй день достигли Торжка, остановились на отдых. В этом городе, входящем уже в новгородские земли, между Семеном и Иваном произошла серьезная размолвка.

– Слышь, холоп княжий?! Можешь поворачивать своих назад. Дальше сам доберусь, здесь меня уже все знают. Коль с вашими смердами не зарубился, свои земляки не забидят!

Иван вновь почувствовал, как тихая ярость закипает в жилах. Сдерживаясь, он негромко ответил:

– Негоже ведешь себя, уважаемый, по отношению к слугам князя твоего великого, у коего ты гостил и который ни тебя, ни родных твоих ничем, кроме ласки, не наградил.

Эти слова, казалось, лишь добавили масла в огонь. Семен нервно передвинул туда-сюда ремень, на котором крепилась сабля.

– Ласки, говоришь? Это верно! Сначала спокойно дает другим поглодать, потом остатки мне, словно псу, предлагает! Ничего, я не гордый, погрызу, коль отец велит, да только кость та после моих зубов уж ни на что не гожа будет!!

Сравнение это для Ивана было настолько понятно, что дыхание невольно перехватилось. Боясь окончательно поверить услышанному, он с трудом сохранил на лице маску недоумения:

– О чем ты, боярин? Можно ли слова твои по возвращению князю моему передать?

– А ты и не знаешь, пес тверской?! Кто мою невесту будущую тайком охаживал? Кто подле нее, как ужака подколодный, крутился? Не ты?!! Я все знаю, мне все люди верные рассказать успели.

Еще немного, и дело могло б дойти до драки. Это бы означало лишь позор новоиспеченного десятника и его скорую смерть на княжьей плахе. Заметив дрожь, сотрясавшую тело Ивана, Семен усмехнулся:

– Молчишь, пес? Пшел вон, и чтоб духу твоего рядом боле не было!!

Молодой воин сделал полшага вперед. Выдавил сквозь зубы:

– Может, я и пес, но чужие куски никогда не воровал! А в Новгород все равно поеду, пусть и следом. Я обещал проводить – сделаю! Да и там другое дело ждет. Бог тебе судьей будет, боярин!!

Из Торжка выехали порознь. Семен со своими ранним утром, тверичи с восходом солнца. На молчаливые взгляды своих подчиненных Иван коротко пояснил:

– Едем в Новый Град, там обоз нас дожидается в Понизовье. Этих… проводим по следу. Взрячую не подходить. И быть наготове всем, братцы! Земля чужая, сами знаете, как Господин Великий Новгород Михайлу-князя привечает после тех утеснений, что он на вольности ихние наложил.

Он окинул взором насупившиеся лица молодших и улыбнулся:

– Мы княжьи верные псы, ребята! И за все, что есть и будет, я один перед хозяином отвечу! Айда потихоньку!

К вечеру встали на постой в деревушке, заплатив хозяину за ночлег и корма. Семен ночевал в трех дворах от них. Иван назначил часовых и велел спать не раздеваясь. Но ночь прошла спокойно.

А на следующий день, уже неподалеку от Вышнего Волочка, с людьми Семена случилось самое страшное…