Два брата

нкости не знаешь, ха! — рассердился подьячий. — Селитра — а какая? Селитра селитре рознь! Где ее покупать, по какой цене? Сколько класть? Тут у каждого пороховщика свой секрет есть… Теперь насчет серы будем говорить. Скажем, сера наша — Сергиевская либо самарская, и опять-таки сера заграничная, у каждой свое свойство, ха!

— Я вижу, ты знаток! — похвалил приказного Ракитин.

— Я-то? А как бы ты думал? Да я на этом деле собаку съел, ей-богу! Сызмальства при порохе состою… Постой! — Он отмахнулся от Ракитина. — Ты меня с мыслей сбил. Я еще про уголь… Ты про уголь как думаешь: какой попало нажег и гони его в смесь? Ха! Уголь берется исключительно ольховый, вот оно что! И приготовить его не так-то просто! И ежели хозяин всего этого дела простофиля, то ему такого в составы напихают, что его порохом печку не истопишь, ха-ха-ха! А то слыхал: сера, селитра, уголь! — почему-то снова разъярился Бушуев. Бугристое, плохо выбритое лицо его побагровело.

Пара лошадей с усилием тащила тарантас по кочковатой, малоезженой дороге. По бокам расстилался чахлый, редкий бор на моховом болоте. С моря дул холодный ветер, нагоняя тучи. Унылый, наводящий тоску вид. Ракитин загрустил, вспомнив веселое разнообразие московских холмов, садов, улиц, площадей. Он достал из погребца бутылку водки, отпил сам, сунул бутылку подьячему.

— Я вижу, ты хороший человек, — уже слегка заплетающимся языком заговорил Бушуев, пропустив несколько глотков, — и мне тебя жалко. Ты на этом деле либо капитал огромнейший наживешь, либо в трубу вылетишь. Представишь плохой порох в казну, его испытают — ха! — а потом забракуют, вот и пиши мамаше рапортичку о собственном разоренье!

Радужное настроение Ракитина меркло, по спине бежали холодные струйки пота. Болтовня полупьяного подьячего открыла ему многое, о чем он и не подозревал.

«А ведь недаром царь сдает мне в аренду эту пороховую мельницу, — сообразил он. — Верно, там неладом дела идут. Ой, не сгибнуть бы тебе, Иван, с этим новым делом!..»

Бушуев доверительно привалился к плечу Ивана Семеныча:

— Пропадешь, купец, без верного глазу, ей-богу пропадешь!

— А где его взять, верный-то глаз? — с досадой спросил Ракитин.

— Есть такой! — веско ответил Елпидифор Кондратьич.

Внезапная догадка пришла на ум Ракитину.

— Это ты, что ли? — спросил он.

— А хошь бы и я!

— Ежели я тебя позову в управляющие, пойдешь?

— Полторы сотни на год положишь — пойду!

— Полтораста? Не много будет?

— Эй, купец, крупное дело зачинаешь — не жадничай! Больше потерять можешь!

Ракитина охватил порыв мало свойственного ему великодушия:

— Сто восемьдесят дам!

— Верно?

— Верно!

— Давай руку!

Собеседники хлопнули по рукам, отпили из бутылки.

«Эх, многовато я ему посулил!» — подумал Ракитин.

— Не скупись, купец! — точно в ответ на свои мысли услышал Ракитин. — За сто восемьдесят я тебе цепным псом служить буду, я любому твоему недругу горло перерву!

Маленькие черные глаза Бушуева смотрели из-под лохматых бровей ласково