Рославлев, или Русские в 1812 году

зал, покачав головой, старый унтер-офицер. – Они бы уж его дорогою раз десять уходили; а не захватили ли они, как ономнясь бронницкие молодцы, какого-нибудь изменника или шпиона?

– Что ты, Пахомыч! Боже сохрани! Будет с нас и того, что один русской осрамился и служил нашим злодеям.

– Эх, батюшка! в семье не без урода.

– Вот уж наши ребята из-за рощи показались. Пойдем, Кондратий Пахомыч, в мирскую избу. Если они в самом деле захватили какого-нибудь подозрительного человека, так надобно его порядком допросить, а то, пожалуй, у наших молодцов и правый будет виноват: auri est bonus…{[107]}

– Да полно тебе язык-то коверкать!.. – перервал с досадою старик. – Что за латыш, в самом деле? Смотри, Александр Дмитрич, несдобровать тебе, если ты заговоришь на мирской сходке этим чухонским наречием.

– Чухонским! – повторил сквозь зубы семинарист. – Чухонским!.. Ignarus barbarus!{[108]}

– Полно бормотать-то: ведь я дело говорю. Пойдем! А ты, Андрюша, – продолжал инвалид, обращаясь к молодому парню, который стоял на, колокольне, – лишь только завидишь супостатов, тотчас и давай знать. Пойдем, Александр Дмитрич!

Мирская изба, построенная на том же лугу, или площади, против самой церкви, отличалась от прочего жилья только тем, что не имела двора и была несколько просторнее других изб. Когда инвалид я семинарист вошли в эту управу сельского благочиния, то нашли уже в ней человек пять стариков и сотника. Сержант и наш ученый латинист, поклонясь присутствующим, заняли передний угол. Через несколько минут вошли в избу отставной солдат с ружьем, а за ним широкоплечий крестьянин с рыжей бородою, вооруженный также ружьем и большим поварским ножом, заткнутым за пояс. В сенях и вокруг избы столпилось человек двести крестьян, по большей части с ружьями, отбитыми у французских солдат.

– Ну что, братцы? – спросил сотник, – захватили ли вы в селе Богородском французов?

– Нет-ста, Никита Пахомыч! – отвечал рыжий мужик. – Ушли, пострелы! A бают, они с утра до самых полуден уж буянили, буянили на барском дворе. Приказчика, в гроб заколотили. Слышь ты, давай им все калачей, а на наш хлеб так и плюют.

– Ах они безбожники! – вскричал сотник, – плевать на дар божий! Эка нехристь проклятая!

– Вишь какие прихотники! – сказал один осанистый крестьянин в синем кафтане, – трескали б, разбойники, то, что дают. Ведь матушка-рожь кормит всех дураков, a пшеничка по выбору.

– Народ-то в Богородском такой несмышленый! – примолвил рыжий мужик – Гонца к нам послали, а сами разбежались по лесу. Им бы принять злодеев-то с хлебом и с солью, да пивца, да винца, да того, да другого – убаюкали бы их, голубчиков, а мы бы как тут! Нагрянули врасплох да и катай их чем ни попало.

– Как мы шли назад, – сказал отставной солдат, – так наткнулись в лесу на французов, на тех ли самых, на других ли – лукавый их знает!

– Ну что, ребятушки? – вскричал сержант, – расчесали, что ль, их?

– Как пить дали, Кондратий Пахомыч!

– Неужли-то и отпору вам не было?

– Как не быть!