Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Нынешняя ситуация в Советском Союзе до известной степени повторяет то, что происходило в России в начале века, когда тоже стала ясной необходимость проведения церковных реформ, обновления религиозной жизни, духовного возрождения. Тогда митрополит Санкт-Петер-бургский Антоний в записке на имя императора Николая П тоже писал, что надо ослабить государственный контроль над церковью, указывая, что это лишь затрудняет выполнение ее миссии. „Не лучше ли предоставить церкви самой разбираться в своих делах и тем увеличить свою жизненность?” — задавал вопрос митрополит Антоний. Самодержавие пошло навстречу пожеланиям церкви. Возможно, что нынешнее партийное самодержавие решило учесть этот опыт.

Но даже если это так, если это не окажется очередным маневром, вроде сталинского заигрывания с церковью, это может стать первым шагом к приобщению к исповедуемым западными демократиями ценностям иудео-христианской культуры, шагом к созданию большей общности с этой частью мира, осознанием принадлежности к одной культуре. Откол от нее сыграл роковую роль в русской истории. Но при этом важно, чтобы церковь не забывала о том, что так красноречиво выразил в своем письме из заточения В. Русак: „Я люблю мою Церковь. Я опечален ее судьбой. Я хочу служить ей, но только не ценой подчинения”. Церковь, если она не хочет быть противником режима, может стать его союзником, но она никогда не должна превращаться в служанку. Перестав стоять за правду, она не только перестает служить людям, но и Богу.

МАРТОВСКИЕ ИДЫ

Отправляясь в Югославию, Горбачев не предполагал, что в его отсутствие может произойти что-либо неожиданное. Конечно, он мог вспомнить, что в то время как в 1957 году ничего не подозревавший министр обороны маршал Жуков охотился с Тито на берегах Адриатики, в Москве решилась его судьба. Хрущев обвиняет маршала в бонопартизме, что на партийном языке означало попытку захватить власть, и таким образом избавля ется от очередного соперника.

О том, что в Кремле что-то произошло, советские люди могли догадаться, только увидев на последней странице газет коротенькое сообщение о возвращении маршала Жукова без упоминания о том, что он является министром обороны. Но он им уже и не был.

Горбачев был настолько уверен в прочности своего положения, что, уехав, позволил отлучиться из Москвы и своему союзнику А. Яковлеву, отправившемуся в Монголию, — место ссылки изгнанного с помощью Жукова из президиума ЦК Молотова. И тут происходит то, чего никто не ожидал. Развернувшиеся в эти дни за кремлевскими кулисами события показывали, что Горбачев был весьма близок к тому, чтобы разделить судьбу Жукова и Молотова.

За день до отъезда генсека в Югославию 13 марта газета „Советская Россия” публикует статью некой Нины Андреевой. Появившись под рубрикой „Письма читателей”, занявшая всю полосу статья под заголовком „Не могу поступиться принципами”, первоначально привлекла к себе внимание тем, что ей было отведено такое важное место.

Однако по прочтении становилось ясно, что письму никому не известной преподавательницы Ленинградского технологического института явно отводилась роль манифеста сил, требующих прекратить нападки на Сталина и выпестованную им систему, а следовательно, остановить попытки реформ.

Советские читатели письма Андреевой, знающие, как низок уровень знаний советской гуманитарной, не говоря уже о технической, интеллигенции, были поражены эрудицией ленинградской преподавательницы, цитировавшей Черчилля и изданную в 1935 году в Париже книгу Б. Суварина, принадлежащего к кругу авторов, чьи работы в СССР не издавались и распространение которых было запрещено, и религиозные труды профессора Виппера, и статистические работы П. Сорокина.

Было ясно, что преподаватели химии таких йисем не пишут, и возникал вопрос, а была ли вообще она, эта загадочная учительница химии? Позже журналисты выяснили, что Нина Андреева существует и она, действительно, автор письма. Но какого? Принадлежит ли ей авторство именно этого письма? Писала ли она его в одиночку? И почему вдруг тогда, когда генсек направляется в аэропорт, газета решает печатать письмо, да еще на таком видном месте? Кто стоял за всем этим?

Теперь вновь вернулись к тому, что произошло в феврале, когда наконец-то подтвердились слухи и Ельцин был официально снят с занимаемых им постов. Ограничиться только сообщением об этом кому-то показалось недостаточным. Было устроено настоящее судилище, напомнившее о том огромном арсенале средств, которые накопил режим в деле расправы над ему не угодившими. В данном случае на свет было извлечено то, что напоминало о событиях пятидесятилетней давности. Хотя только что было объявлено о реабилитации Бухарина, Рыкова и многих других расстрелянных полвека назад, на пленуме московского горкома повторялось то же самое, что предшествовало казни ныне реабилитированных. В зале царила та же атмосфера истерии, нежелания хладнокровно, без эмоций обсуждать факты, слушать оппонентов. Читающему речи обвинявших Ельцина казалось, что время обернулось вспять. Поражало, как легко происходило перевоплощение людей. Они напрочь были лишены каких либо принципов и убеждений. И это ставило под сомнение программу Горбачева. Готовых осуществлять ее среди занимавших высокие посты партаппаратчиков было ничтожно мало.

Ельцину, когда он слушал выступавших, наверное, казалось, что он присутствует при повторении давно пройденного, о чем он знал по партийным учебникам, но участником чего вдруг стал сам. Он видел, как те, кто вчера еще так любезно и заискивающе улыбались ему, кто соглашался с ним во всем, кто стремился угадать каждое его желание, сегодня превратились в маленьких инквизиторов, нещадно обличавших его во всех смертных грехах, возбуждающих себя громовержъем слов, явно рассчитанных на одобрение великих инквизиторов, занявших места в президиуме. И в этом они показали себя достойными учениками Ленина, подлинными диалектиками. Они внимательно прочитали доклад генсека, произнесенный им по случаю 70-летия большевистского переворота, в котором он приводит слова основателя советского государства о том, что Бухарин никогда не понимал диалектики. „Жизнь подтвердила ленинскую правоту”, сказал Горбачев. И все еще раз вспомнили, что ленинская диалектика состоит в том, что надо, не моргнув глазом и не чувствуя никаких моральных препон, сегодня отказаться от того, что защищал вчера, что во имя удержания власти надо уметь пожертвовать и пойти на все и как ненужный балласт отбросить и тех, кто числился в друзьях и союзниках, если они становились неудобными, а главное — если теряли пользу.

И эта диалектика по-прежнему является путеводной звездой партийной политики. По-прежнему, несмотря на провозглашенную гласность, незыблемой остается идея социальной тирании, расправляющейся с неугодными по знаку своих лидеров.

Эта идея разрабатывалась на протяжении многих десятилетий. От общественного договора Руссо до коммунистического манифеста. И в результате было решено, что совершать преступления во имя коллектива можно, во имя его, как в свое время подметил русский философ Б. Вышеславцев, все позволено. Ельцин опять в этом убедился. Трудно понять, делали ли нападавшие на Ельцина это по приказу или потому, что в его лице нападали и подвергали критике программу реформ. Ведь и в 37-м некоторые из тех, кому было поручено уничтожение старых большевиков, делали это с удовольствием, мстя им за совершенные ими, нынешними жертвами, ранее преступления. Они, действуя от имени советской власти, мстили им, эту власть установившим.

Письмо также показывало, где ищут союзников одобрившие его публикацию. Слова о том, что „именно русский пролетариат совершил, по словам Ленина, три русские революции, что в авангарде битвы человечества с фашизмом шли славянские народы”, свидетельствовали о том, что ревнители памяти Сталина намерены связать русский коммунизм с русским национализмом, т. е. на свет вытаскивалась все та же родившаяся в 20-е годы теория „смены вех” и „Советская Россия” повторяла зады из сборника статей „В борьбе за Россию” Николая Уст-лова.