Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

страны. Хотя коренных жителей среднеазиатских республик, Азербайджана, Татарии, Башкирии и других областей принято называть мусульманами, это не совсем правильно. И здесь не без следа прошли годы советской власти. Борьба с религией, о продолжении которой напомнил, выуступая в Ташкенте Горбачев, и здесь привела к закрытию мечетей, духовных школ, уменьшению числа мулл. Вычислить, сколько местных жителей сейчас исповедует мусульманство и посещает мечети, невозможно. Но это и неважно. Важно другое. Мусульманство становится для всего верующего и неверующего нерусского населения этих районов объединяющим центром, последним редутом на пути русификации, олицетворяемой советским режимом. Теперь добавим к этому тот факт, что население среднеазиатских республик в 70-е годы росло в пять раз быстрее, чем в европейской части страны.

Еще одна сторона проблемы раскрывается в ходе осуществления горбачевской кампании по борьбе с коррупцией и так называемыми нетрудовыми доходами. О том, каких масштабов достигла эта коррупция, дает представление происходившее в Узбекистане, где на все должности была установлена цена, где первый секретарь ЦК Шараф Рашидов на протяжении многих лет продавал государству несуществующий хлопок, присваивая себе миллионные суммы, где секретарь обкома имел виллу с павлинами и львами, гарем ом и подземной тюрьмой.

Но на этих „нетрудовых доходах” строится благосостояние громадного большинства жителей азиатских и кавказских республик, где только возможность получать эти доходы смягчала трудности созданной советским режимом, который многие в этих республиках называют русским, экономической системы. Возможно, это было своеобразной взяткой, сознательно уплачиваемой режимом предприимчивым азиатам и кавказцам за их покорность. Теперь же власть начгала с этим борьбу, что вело к разрушению установившихся связей, снятию чиновников, к которым привыкли, обращаться с которыми научились, пути дачи взяток которым изучили. Ничего кроме сопротивления на местах это вызвать не могло.

Вот тут и возникает критическая для советского руководства ситуация. С одной стороны, необходима децентрализация руководства экономикой. С другой, — это ослабляет контроль Москвы в республиках, испытывающих подъем националистических настроений, усиливает стремление к большей самостоятельности и сепаратизму.

Исследователь этого вопроса французский историк Э. Каррер д’Ан-косс приходит к выводу, что сам факт существования советских мусульман доказывает, что „изменить структуру общества относительно просто (если приложить усилия), но изменить мышление бесконечно трудно. Противостояние духовной и материальной культуры мусульман советской системе вводит в эту построенную на унификации систему бесспорный элемент плюрализма”. Изменение отношений режима с религией, эти тенденции плюрализма только усилит,

Пример Прибалтики служит тому наглядным подтверждением. Еще много лет назад я видел устремлявшихся в Вильнюсский католический собор студентов местных вузов. Может, не для всех из них это было потребностью религиозной, но это было выражением нежелания подчиниться режиму, упрямым подчеркиванием „своего”.

А высящаяся в центре древнего Таллина Домская кирха не только всегда была для верующих лютеран местом богослужения, но и для всех эстонцев, верующих и многих неверующих, она служила символом эстонской культуры, сохранения своей самобытности в потоке хлынувших в республику жителей других краев. И можно утверждать, что если бы не было Домской кирхи, то и не возник бы в июне 1988 г. тот потребовавший экономической независимости республики Народный фронт, символом которого стал бело-черно-голубой флаг независимой Эстонии.

Приходится режиму пересмотреть и свое отношение к синагоге. В 1921 г. в Киеве, в том самом зале Окружного суда, где за 10 лет до того проходил процесс над Бейлисом, состоялся суд над иудаизмом. Известный в то время общественный деятель М. Розенблат выступил с такой речью: „Вы, красные судьи, ничему не научились и ничего не забыли. Черносотенные судьи пытались очернить еврейскую религию... Теперь вы, как истинные антисемиты и ненавистники евреев, повторяете те же наветы на еврейскую религию и на еврейские духовные ценности”. Судья тут же приказал арестовать неожиданного защитника, и еврейской религии был вынесен „смертный приговор”.

Этот суд и этот приговор могли бы восприниматься как курьез, если бы они не служили прологом к последующему наступлению советской власти и на еврейскую религию, и на еврейскую культуру. В разгар НЭПа видный деятель сионистского движения Д. Пасманик писал, ^что „духовный разгром иудаизма большевиками куда опаснее для русского еврейства, чем все погромы”. В погромах гибли единицы, духов-

ный разгром вел к уничтожению народа как такового. Факты говорили сами за себя. Если только в Одессе при царском правительстве и во времена погромов было 103 синагоги, то, как писал журнал „Форин аф-фэрс”, к 1963 г. во всем Советском Союзе, где тогда насчитывалось около двух с половиной миллионов евреев, оставалось всего 60—70 синагог. Журнал констатировал: „Все вероисповедания в Советском Союзе ведут неустойчивое существование из-за враждебного отношения коммунистической идеологии к религии вообще. Однако иудаизм дискриминируется больше других”.

Не так давно по советскому телевидению показали фильм „Храм”, и впервые советские люди увидели, как уничтожались стоявшие веками храмы. А ведущая фильма обратилась к ним с такими непривычными для них словами: „Надо верить в Бога. Без этого человек мертв. Религиозная идея поддерживает в нем жизнь”. То, что эти слова было позволено произнести, свидетельствуют о том, что советский режим опять оказался в такой же опасной ситуации, как и во время Второй мировой войны. Хотя в своем закрытом докладе Харчев был в достаточной степени откровенен и признал силу религии, однако он обронил фразу, которая настораживает. „Партия, — сказал он, — заинтересована в новом типе русского священника”. Заинтересованность полностью скомпрометировавшей себя партии может служить подтверждением того, что она нуждается в союзниках, и выражением намерения создать более отвечающий современным требованиям тип священнослужителя, более тонко проводящего официальную линию. Харчев приоткрывает завесу над причиной заинтересованности, когда сетует, что о том, что сейчас „творится в приходе, ни уполномоченный (Комитета по делам религий), ни партия не знают”. Вот в этом-то и суть. Слова Харчева свидетельствуют о желании партии по-прежнему сохранить за собой если не руководство, то влияние в церковных делах.

О том, что это влияние сейчас осуществляется не только через Комитет по делам религий, но и путем засылки в ряды священнослужителей людей с партийным билетом, давно не секрет. Не секрет и то, что диапазон уровня русских священнослужителей велик. На одном краю его встреченный мною в деревне Казромановка под Москвой поп, вполне соответствовавший однажды выраженному Победоносцевым нелестному мнению о русских священниках. На другом — опровергавший это мнение молодой, энергичный, умеющий интересно и остроумно вести беседу священник в Судиславде за Костромой. Так что создание нового типа русского священника действительно может быть в интересах партии, решившей прибегнуть к помощи церкви, чтобы спасти свое положение. Вопрос заключается в том, чьим интересам будет служить священник?

Во времена бывшего с 1880 по 1905 г. обер-прокурором Священного Синода К.Победоносцева,которого британский историк Парес характеризует как „человека тонкого ума и безупречной честности”, священнослужители, заподозренные в вольнодумстве, обязаны были заранее представлять тексты своих проповедей на рассмотрение церковных цензоров. Сельские священники должны были информировать полицию обо всех подозрительных. Советский режим все это развил и усилил многократно. Если перевод обер-прокурором Синода „Подражания Христу” Фомы Кемпийского свидетельствовал о его личной глубокой вере, окрашивавшей все его поступки, то отсутствие веры у советских вождей придавало их выступлениям против религии особо зловещий характер, подтверждая выраженное Победоносцевым в его „Московском сборнике” глубокое неверие в человеческий разум и добродетель.