Царский угодник. Распутин

Юсупов настороженно вытянул голову, тени под глазами у него сделались совсем синими, губы дрогнули, кончики их обиженно, как у ребёнка, поползли вниз, лицо побледнело!

   — Что-нибудь случилось? — свистящим шёпотом спросил Пуришкевич.

   — Нет. Но... — Юсупов неопределённо повертел рукой в воздухе, — у меня такое впечатление, что во дворце кто-то находится.

   — Кроме нас?

— Кроме нас. В центральном подъезде дежурят, правда, два солдата, но их я не имею в виду. — Юсупов поднялся с кресла, подошёл к окну, сдвинул в сторону портьеру — не видна ли машина великого князя? Но машины не было, да и в чистом морозном воздухе звук двигателя слышен очень далеко, он бы засек его за четыре квартала, — князь сожалеюще качнул головой и направился к лестнице, ведущей вниз.

Потом он не раз признавался, что не знает, почему решил пойти в подвал, где лежал Распутин, словно бы какая-то посторонняя сила подняла его с места, сработало в нём что-то неосознанное, тёмное, словно кто-то внутри сильно и властно постучал в сердце — и сердце от этого тоскливо сжалось, послало сигнал тревоги в мозг. Действовали некие силы, живущие вне человека, но способные легко проникнуть в него.

Он спустился вниз, открыл дверь подвала, зажёг свет.

Распутин лежал на прежнем месте, в той позе, в какой они его и оставили, — одна рука находилась на животе, другая упала на лоб, прикрыла глаза. Когда тело стаскивали со шкуры, то «старца» ухватили под мышки, обе руки приподнялись сами по себе под тяжестью его тела, потом, когда Распутина опустили, руки сложились безвольно, одна упала на лицо, другая на живот.

Постояв немного около Распутина, не понимая пока ещё, откуда идёт тревога, Юсупов нагнулся, пощупал тело. Тело было тёплое. «Странно, оно должно коченеть, уже минут сорок прошло после выстрела, а тело не коченеет... В чём дело?»

Из-под тела на полированный пол вытекла тоненькая плоская струйка крови. Тревога усиливалась. Юсупов оглянулся, почувствовал, как его обдало холодом, — опять показалось, что в доме есть кто-то и этот «кто-то» находится сейчас в подвале. Но в подвале никого не было, только Юсупов и убитый Распутин.

Все последующие поступки князя были бесконтрольными, словно бы кто-то неведомый двигал его руками и ногами, — впрочем, в этом Юсупов разобрался много позже, а сейчас он не задавался никакими вопросами, в голове, кроме звонкой секущей тревоги, ничего не было, он действовал почти машинально: зачем-то схватил Распутина за обе руки и сильно встряхнул. Голова «старца» безвольно и тяжело, словно кочан капусты, качнулась в сторону, ударилась о пол с глухим стуком, тело было безжизненным, грузным, несмотря на внешнюю лёгкость. «Мёртв», — с облегчением отметил Юсупов.

Он собрался было уходить, шагнул уже к стене, чтобы выключить свет, как неожиданно заметил, что лицо мёртвого Распутина задрожало — одна щека дёрнулась, напряглась, потом обвисла, затем снова дёрнулась. Юсупов почувствовал, как его тело обволок холодный ужас, оно сделалось ватным, чужим, в горле что-то булькнуло, застыло, щека у него так же, как у Распутина, конвульсивно дёрнулась, словно бы и Распутина и Юсупова щекотал один и тот же человек, потягивал за одну и ту же ниточку.

   — Ё-ё-ёх! — наконец выдавился из горла Юсупова смятый, ни на что не похожий, расплющенный ужасом звук.

Лицо Распутина задёргалось сильнее, будто неведомая сила разогревала тело изнутри, рука сдвинулась со лба, левый глаз приоткрылся на мгновение, но веко не выдержало собственной тяжести, и глаз закрылся снова. Задёргалось веко правого глаза — мелко, противно, вызвав у Юсупова ужас гораздо больше прежнего, в узком разъёме век мелькнул красный белок. Пока правый глаз дёргался, левый открылся совсем, обнажив зеленоватый сатанинский зрачок, со злобой и насмешкой, в упор смотревший на Юсупова.

   — Ё-ё-ёх! — вновь вылетел из глотки незнакомый хриплый звук, раздавленный ужасом. Юсупов хотел отступить от тела, ринуться по лестнице наверх, к Пуришкевичу, ведь у Пуришкевича при себе пистолет, из которого можно отстреляться, отбиться от ожившего сатаны, но ноги не слушались князя, он, застывший, онемевший, продолжал стоять на прежнем месте.

Тем временем у Распутина открылся правый глаз, «старец» теперь в упор, хищно, обоими глазами, хитро и зло рассматривал князя — он одержал победу, восстал из мёртвых, ожил. Юсупов понимал, что надо бежать, он ничего не сможет сделать, если сейчас этот сатана поднимется на ноги, — у него даже Оружия нет, револьвер, из которого он стрелял, вернул великому князю, — но бежать Юсупов не мог. Он был скован. Будто бы опутан прочными, которые невозможно разорвать, верёвками.

   — Ё-ё-ёх! — опять зажато всхлипнул, выдавил из себя мятый звук Юсупов.

На лице Распутина возникла торжествующая улыбка, он неожиданно произнёс громко и внятно:

   — А ведь завтра, Феликс, ты будешь повешен!

Юсупов продолжал как вкопанный стоять на месте — его словно бы заколдовали, внутри всё замёрзло, обратилось в камень. Распутин так же продолжал, не мигая, смотреть на Юсупова. Из опрокинутых глаз его двумя струйками вытекал зеленоватый колдовской свет. Юсупов даже не двинулся, когда Распутин зашевелился, намереваясь встать, изо рта «старца» повалила розовая, в крупных пузырях, пена, в следующий миг Распутин напрягся и неожиданно пружинисто вскочил на ноги.

Пошатнулся, но устоял и резко, с силой выбросил вперёд обе руки.

   — Феликс! — Распутин отплюнулся пеной, Юсупов увидел гнилые, испачканные кровью зубы «старца», скрюченные, с грязными ногтями пальцы. Руки Распутина промелькнули у князя перед самым лицом, в воздухе что-то громко щёлкнуло, словно бы сошлись в одну щепоть, задев друг о друга, стальные медвежьи когти. Окровенённые зубы, пена, плотно лезшая изо рта, и этот вот страшный железный щелчок отрезвили Юсупова.

Он вскрикнул, отшатнулся от «старца». Но было поздно: воскресший Распутин взмахнул руками во второй раз и вцепился судорожно сведёнными пальцами в Юсупова.

   — Феликс! — вновь страшно прохрипел Распутин, сплюнул на пол кровавую пену. — Завтра ты будешь повешен!

«Старец» с силой рванул к себе Юсупова, князь почувствовал, как у него клацнули зубы, мозг оглушил удар. Удар Распутина будто бы обладал электрической силой, он пришёлся не в какую-то определённую точку, не в одно место, он поразил сразу всё тело, внутри всё заныло, засочилось болью, сердце тоскливо сжалось.

   — Ё-ё-ёх! — вновь вскрикнул Юсупов, пробуя вырваться из цепких рук «старца», но куда там — Распутин впился в него мертво.

   — Феликс... — хрипло пробормотал «старец», изо рта его выбрызнула кровь, протекла в бороду, — Феликс!

Ненависть в глазах Распутина сделалась слепящей, страшной, зрачков не стало, словно бы глаза его сделались слепыми и ничего теперь не видели, но «старец» видел всё.

   — Феликс!..

Он начал повторять имя Юсупова беспрестанно, на одном дыхании, с одной частотой, с одним только выражением — страха и ненависти, «старец» тянулся пальцами к горлу Юсупова, а тот, отчаянно сипя, словно в груди, в лёгких, ему пробили дырку, сопротивлялся из последних сил, увёртывался, пятился от Распутина к выходу, к близкой и такой желанной двери, вскрикивал что-то невнятное, хотя ему надо было кричать в полный голос, чтобы привлечь внимание Пуришкевича.

Тот, если бы услышал крик князя, мигом скатился бы по лестнице в подвал и одним выстрелом бы вышиб Распутину мозги из своего «соважа», но в Юсупове словно бы что-то закоротило, произошло замыкание, он по-прежнему не владел собой.

   — Феликс! Феликс!.. — продолжал хрипеть Распутин.

В этом продырявленном, отравленном, измочаленным непутёвой жизнью теле было столько силы, что одолеть «старца» сейчас могли только дюжие мужики, три или четыре человека, накинувшись на него разом. Юсупов же был изящен телом, не имел ни накачанных мышц, ни борцовской хватки, кости у него были хрупкие, благородные, не то что у Распутина, — у того, несмотря на худобу и жилистость, кости были крупные, в расчёте на тяжёлое, громоздкое тело.