Иван Калита

«Что, небось удивились? Так зрите же, у московского князя не только шубы и шапки собольи, и сани изнутри соболями устланы. Знаю вас, всё Гедимину перескажете! И о том не утаите, какие молодцы нас в Орше встретили. - Боярин с любовью оглядел сотню московских дружинников. - Молодцы как на подбор! Знайте же, - со злой радостью продолжал думать своё Плещеев, - и не помышляйте тверского князя брать под защиту! А то, что невесту в Литве искали, сие не от слабости.

И, уж конечно, среди русских княжон либо боярских дочек для княжича Семена нашлась бы княжна и лицом пригожей, и дородней. Да нынче великий князь Иван верно рассудил, надобно себя от Литвы обезопасить… Калита всё с умом творит!»

Плещеев закрыл за княжной дверку саней, уселся в другие, крикнул:

- Гони! - и, довольный, потёр руки.

Взрыхлив снег, кони легко взяли с места. Следом, вытянувшись лентой, по двое поскакала дружина.

День только начался, когда из замка на Турьей горе выехала кавалькада охотников. Всадники оживлённо переговаривались. Ожидалась хорошая охота. Накануне егеря обнаружили берлогу, и теперь решено было поднять медведя из спячки.

Маленький, тщедушный вельможа то и дело вертелся в седле, тараторил:

- Говорю я, зимой и весной медведь злой. Весной от голода, зимой оттого, что спать не дали. Надобно травить медведя собаками.

Гедимин насмешливо взглянул на говорившего и, пряча улыбку в пушистых усах, пробасил:

- Предоставь это мне. Пусть егеря только поднимут, а я самолично убью его.

Князь Александр ехал чуть позади. Рядом боярин Колыванов. Сегодня Александр твёрдо решил поговорить с литовским князем.

«Надоело, - думал он, - что на тя глядят как на вассального князя. А тут ещё московским послам Гедимин такую честь оказал! Плещеев-то, богохульная рожа, - Александр от злости передёрнулся, сплюнул через плечо, - над новгородскими боярами глумление какое учинил!»

Под утренним солнцем снег искрится и переливается. Александр щурится, почему-то припоминает детство, как мальчишкой бегал на Тверцу кататься на салазках. От этих воспоминаний сжало душу. Давно уже не было вестей из Пскова…

Егеря обложили берлогу. Собаки рвались из рук, неистовствовали. Охотники спешились, стали в стороне. Гедимин подошёл к здоровенному егерю, ковырявшему рогатиной в берлоге, прислушался к рычанию зверя, сказал утвердительно:

- Злится.

Александр промолвил так, чтобы слышал один Колыванов:

- Экая невидаль! Да у нас на Руси парнишки и те на медведя хаживают, а тут сколь навалилось, - и ушёл в кусты.

Он не видел, как медведь вылез из берлоги, как Гедемин, выхватив у егеря рогатину, пошёл на зверя.

Схватка была короткой, и, когда Александр возвратился, медведь уже лежал на буром от крови снегу.

Александр разыскал глазами Гедимина. Тот, разгорячённый, распахнув подбитую мехом куртку, сидел на пне и наблюдал, как егеря снимают со зверя шкуру. Поодаль шумною толпою стояли вельможи. Маленький, тщедушный вельможа, тот, что дорогой предлагал травить медведя собаками, кружился на одной ноге, перебивая всех:

- Как он его поддел, а тот как заревёт! А медведь, я вам скажу, матерой…

Егеря доставали из сум закуски, ставили на ковёр.

«Теперь в самый раз», - решил Александр.

- Великий князь, - произнёс он, подходя к Гедимину, - выслушай меня.

Гедимин поднял на него глаза, нахмурился:

- Что те, князь, надобно?

- Хочу о деле с тобой говорить!

Гедимин недовольно заметил:

- На охоте об охоте говорят.

- А мне невмоготу боле.

- Ну, коли так, - пятерней пригладил усы, откашлялся, - говори!

- Я, великий князь, на помощь твою уповаю. Пойди со мной на Москву, помоги на отчий стол сесть.

Гедимин отрицательно покачал головой.

- Нет, князь, воевать с Москвой мне нынче не время. Одно, что дружина моя всегда наготове противу рыцарей должна быть, а ещё, сам ведаешь, с Калитой у нас ныне ряда.

Александр запальчиво возразил:

- Понапрасну не желаешь помочь мне. Калита уж ныне силён, и коли не остановить его, то скоро с помощью Орды вся Русь под ним будет. Тогда не мечтать Литве о Новгороде.

Гедимин внимательно поглядел на Александра, ответил:

- О том и сам знаю!

- Так чего же на ряду ссылаешься?

- Ты, князь Александр, во гневе всё запамятовал. Москва и Литва нынче брачным союзом связаны. А посему не дам я те дружину и сам не пойду, а вот сына Нариманта неволить не буду. Желает - пусть попытает счастья. - Сказав, Гедимин снова повернулся к убитому медведю.

Александр отошёл, взял у егеря коня, погнал к замку. Всю дорогу не покидала злость: «И тут хитростью взял Калита…» На полпути его догнал Колыванов, поехал рядом.

- Готовьсь, Митрий, скоро на Русь уедем, - первым нарушил молчание князь. - Наримант с нами едет. Хоть и небольшая у него дружина, да ничего не сделаешь. Не желает Гедимин воевать с Калитой… Ну да нам кабы хоть Псков принять, а там, придёт время, может, хан в Орде сменится, мы в Тверь вернёмся. - И неожиданно погрозил кулаком невидимому врагу: - Погоди ещё, князь Иван, радоваться.

«В ту же зиму приведена была князю Семёну Ивановичу княжна из Литвы, именем литовским Айгуста, и крестили её, и названа была в святом крещении Анастасия, и был пир велик в Москве, свадьба князю Семёну…» - записал отец Власий.

Постарел и осунулся старый летописец за последние годы. Совсем белыми стали взлохмаченная борода и космы.

Со смертью митрополита Петра был взят Власий летописцем к великому князю, дабы каждодневно повествовал, что совершается в великом княжестве Московском.

Власий, кряхтя, отошёл от трёхногого высокого столика, лихорадочным взглядом окинул своё убогое жилье: жёсткое ложе, табурет, у печки охапка берёзовых дров. На ум пришла разгульная свадьба у княжича Семена, на которой были многие князья русские: тверской, рязанский, суздальский, ростовский, юрьевский, пронский.

Съехались князья в Москву по первому зову великого князя, смирили гордыню. Знали - за Иваном Орда. Да и сама Москва не та, что была при Юрии. Поднялась! Ох как поднялась! Всё то в короткое время совершилось, руку Москвы не токо Тверь и Псков, но даже сам Новгород испробовал. А в прошлое лето московская дружина Ростов разорила. Пришлось князю Василию смириться.

Довелось отцу Власию на княжьем пиру услышать, как говорил хромой рязанский князь Коротопол суздальскому Константину Васильевичу:

- У Москвы что ни день, то сельцо новое, то город. Умер Андрей Угличский, всё Ивану завещал, скончался дмитровский князь Борис - Дмитров Москве отошёл. А тут на хребте Орда висит, и не только мужики, но и бояре от неё спасенья в Москве ищут.

Константин согласно кивал. В разговор вмешался ростовский князь Василий.

- Фёдор Галичский глаза вот-вот закроет. Верно, тоже удел свой Москве отпишет.

Князья так увлеклись, что и не заметили подошедшего Калиту. Нахмурившись, тот сказал с укоризной:

- Пора уразуметь вам, что Русь тогда сильна и славна, когда повинуется старшему. И не потому, что так Иван хочет. Люд со всей Руси тянется к Москве. А князья же наши сели гузнами на родительские столы, аки псы на сене, и не помышляют о всей Руси!

Отец Власий с княжьего пира поспешил к себе и всё слышанное записал.

Припомнив всё это, старый монах прошёл в угол, где на полках ровными рядками лежали трубочки летописей, с любовью провёл по ним сухой обескровленной рукой, с горечью подумал:

«Донесут ли годы до потомков сей нелёгкий труд? Проведают ли они о столь памятном времени, когда встала Русь? - И тут же твёрдо решил: - Проведают! Бо о том не токмо аз повествую, но и иные летописцы».

Глава 7