Иван Калита

- За то поплатится когда-то, - вставил Колыванов. - Дай Москве в полную силу войти да с уделами покончить…

- Не бывать тому! - гневно вскочил Александр, быстро заговорил: - Сам в Орду поеду, униженьем заслужу прощение великого хана, тверской стол снова выпрошу, изгоню брата Константина, что стал слугой Ивана, противу Москвы удельных князей подбивать зачну, не дам Москве силы!

Он устало опустился, вытер рукавом вспотевший лоб.

В гридне наступила тишина. За окном щебетали воробьи. Колыванов тихо промолвил:

- В Орду те, князь, ехать опасно, жизни лишить могут.

- Дозволь, отец, мне за тя поехать! - горячо сказал Фёдор.

Александр положил ему на колено руку.

- Поеду, сын, я. На меня хан зло таит, мне и ответ держать. Да только мыслю я, что надо в Орду ехать тайно, дабы о том Иван не проведал. Ежели Калита дознается и в Орду приедет со мной в одно время, не быть мне живу.

- Слух надобно пустить, что ты, князь, в Литву отъехал. А чтоб тот слух до Москвы дошёл, надобно, чтоб о нём твой братец Константин узнал. Он Ивана о всём упреждает, и Калита ему поверит.

Александр согласно кивнул, добавил:

- Для большей верности надобно явно в Смоленск к князю Ивану Александровичу явиться. А заодно и его противу Калиты подбить…

В полночь над Москвой повис тревожный набатный гул. Его подхватили малые звонницы, понесли через ближние леса, будоража окрестные сёла и деревеньки.

Набат разбудил Фёдора Васильева. С переполоху ёкнуло сердце: «Не Орда ли набежала?»

Второй день Фёдор в Москве. Послал его тверской князь Константин уведомить Ивана Даниловича, что Александр из Пскова отъехал к смоленскому князю Ивану Александровичу. И с тем Иваном противу Москвы уговор держали. А Смоленск князь Александр покинул тайно, куда - неизвестно.

Фёдор вскочил. В посольских покоях розовый свет переливается, пахнет гарью. С улицы сквозь гул и звон доносится людской гомон. Кто-то распахнул дверь, на ходу крикнул:

- Москва горит!

Много бед причиняли пожары Руси. В сутки-другие сжирал огонь целые города. Дотла сгорали рубленые княжеские и боярские хоромы, ремесленные посады, в пламени рушились бревенчатые крепостные стены. Но едва уляжется дым и не успеют просохнуть бабьи слёзы, как на пепелище люди рубили новый город…

Фёдор опрометью выбежал во двор. Над посадом высоко в небо взметались клубы огня. С треском валились объятые пламенем избы. Искры сыпались на соломенные и тесовые крыши, разгорались новыми пожарами. Повсюду стоял плач и крик. У княжьих хором суетилась челядь. Из клетей тащили кованые сундуки, лубяные коробья, грузили на возы. Тут же конные дружинники. Дворский Борис Михалыч покрикивал:

- Торопись, покуда огнище не перекинулось!

«Тайник вывозят», - догадался Фёдор.

К Фроловым воротам проехал возок с княгиней и детьми, за ними возок с митрополитом. Следом рысью проскакали десятка два-три воинов с молодым князем. Семёном.

Фёдор, как был босой, в портах и ночной рубахе, побежал на Подол. На пожарище командовал Калита. Его окружили мужики и бабы. В ночной рубашке, с взлохмаченными волосами, он зычно распоряжался:

- Мужики, рушь усадьбу, не давай пламени воли! Бабы, становись цепочкой, передавай бадьями воду из реки, заливай огонь!

Фёдор выхватил из рук растерявшегося мастерового топор, полез на крышу ближней избы. Мастеровой ухватил его за порты, завопил:

- Куда? Моя изба, не дам рушить!

Фёдор разозлился:

- Уйди, леший! Хошь, чтоб через твою избу вся Москва выгорела?

Подоспели дружинники. Один из них полез на помощь Фёдору. Начали сообща разбирать крышу. Воин орудовал топором скоро, то и дело приговаривал, обращаясь не то к Васильеву, не то к самому себе: «Поспешай!»

«Никак, псковский знакомый? - мелькнула у Фёдора мысль. - Кажись, Данило?»

Обрадовался, окликнул:

- Ты ли, Данило?

- Он самый! И я тя враз признал!

Вдвоём они раскатали избу. Прибежал боярин Плещеев, крикнул орудовавшему багром Калите:

- Митрополичьи хоромы загорелись!

Иван Данилович повернул к нему измазанное сажей лицо, зло блеснув глазами, прохрипел:

- А ты пошто прибег? Там те надобно быть! Пусть люди палаты рушат, не дают огню вырваться!

Завидев Данилку и Фёдора, приказал:

- Поспешайте боярину в помощь! - И уже вдогон крикнул: - Монахов к делу поставьте, не всё им лбы бить!

Данилка с Фёдором пустились вслед за боярином на митрополитово подворье. Пожар только разгорался. Плещеев набросился на столпившихся монахов:

- Чего очи таращите, овцы бесхвостые, хватай багры и топоры! Воды тащите, да скоро!

Монахи зашевелились. Прибежал запыхавшийся воевода Фёдор Акинфич, а с ним воины, налетели на огонь, сбили пламя.

Тут снова боярин Плещеев закричал:

- На Подол, на Подол поспешайте!

Фёдор, а следом Данилка кубарем с крыши да на Подол, а он в огне, и пламя уже на кремлёвскую стену перекинулось. Стал Данилка мужикам да бабам помогать воду таскать, а Фёдор брёвна горящие багром в реку оттаскивать.

К утру огонь унялся. Догорели последние усадьбы на посаде и Подоле. Сиротливо чернел обгоревшими боками Кремль.

Фёдор спустился к воде, снял грязную, прожжённую во многих местах рубаху, долго мылся. Не услышал, как подошёл кто-то. От голоса за спиной вздрогнул, оглянулся. Сам великий князь Иван Данилович. Весь в саже, борода подпалилась, глаза от дыма и жара красные. Узнал тверского гонца, хрипло сказал:

- Спасибо те, тверич, что близко к сердцу принял нашу беду. - Калита грузно опустился на рыжую землю, заговорил, глядя в сторону:- Сгорел город, надобно не мешкая новый рубить. Кремль ставить. Да не сосновый, крепким дубом огородиться!

Фёдор глядел на Калиту и видел перед собой не князя, а усталого от многочисленных хлопот и волнений человека. А Калита продолжал говорить:

- Ко всему ты, тверич, весть недобрую привёз. Не ко времени козни Александра и смоленского Ивана. Усобники свою злобную собацкую измену до конца совершают… Иди, воин, скачи в Тверь, скажи князю Константину спасибо, что упредил, хоть и ждал я того от Александра.

Фёдор с поклоном отошёл. Калита окликнул его:

- Сыщи-ка дворского и скажи, что велел я дать те оружие и одежду, твоя-то вся сгорела. Да ежели конь твой не сыщется, то и коня пусть даст.

Глядя на уходящего гонца, Калита подумал:

«А в Литву ли подался Александр?! Ох, верно, не туда, бо там ныне не до него. Гедимину король и рыцари угроза…»

Заметив проходившего Луку, Иван Данилович окликнул:

- Лукашка!

Лука поспешил на зов. Калита оглядел его с ног до головы, сказал:

- Собирайся, Лукашка, ныне в ночь поскачешь в Орду, в Сарай. Явишься там к протоиерею Давыду и передашь изустно, что послал тя к нему я. Пусть он ныне зорко доглядывает обо всём, и наипаче, ежели заявится туда Александр: мне через тя о том доложит. А чтоб добрался ты до Сарая и обратно без задержу от ордынских караулов, поскачешь тайно, в монашеском одеянии. Монахам везде путь свободен.

- Гляди-кась, Гаврила, сколь костров, а до Москвы ещё далече! - понукая лошадь, сказал Демьян.

С Гаврилы слетела дремота. В темноте весело перемигивались костры, ржали кони.

- Смерды понаехали Москву рубить, - догадался Гаврила.

Демьян свернул с дороги.

- Тпру, приехали!

- Стой! - крикнул Гаврила, ехавший позади.

Спрыгнув с телеги, он подошёл к ближнему костру.

Сидевшие вокруг костра мужики замолкли, повернули к Гавриле головы.

- Откуда и куда, дядя?

Голос показался Гавриле знакомым. Он вгляделся в розовое от пламени лицо мужика, шагнул ближе. Другой мужик насмешливо сказал:

- Он, Петруха, вишь, тя признает!

- А что, признаю, хоть тому немало дён минуло!